Москва 2066. Сектор
Шрифт:
Некоторые были одеты в форму, некоторые нет. Виталий Бур сидел, как всегда, в великолепном костюме, он умел одеваться, словно в Голливуде. Посматривал на остальных с улыбкой. Двухметровый наглец. Он у нас числился по особым делам, хотя это и звучало несколько чрезмерно: «Шатуны», наше подразделение, и так было особым, да еще и в составе особого корпуса.
Впрочем, по особым-особым-особым был и я, и еще Мураховский, и Семиглазов, и Саша Попов. Мураховский, мрачный, толстенький, сидел, потирая рукою лоб. У него на погоду болела голова. А вот Саши Попова не было. Это было немного странно, он был очень быстр и пунктуален, всегда появлялся раньше всех. Вчера вечером, после встречи с Региной,
Когда-то мы втроем, Саша, Изюмов и я, бывшие однокурсники, после службы в комитете были по одному переведены сначала в разведку, потом в Корпус, а затем уже и выделены в «Шатунов».
Название «Шатуны» придумал я. Как раз в тот момент и происходил развод с женой, дочка оставалась с ней, а я-то считал, что все лишения, службу и т. д. терплю ради дочки – и вот такой поворот. Поэтому я был тогда не в себе, даже думал, а не кончить ли с этим со всем, с этой службой «неведомой стране», как мы с Сашей Поповым позволяли себе шутить, оставаясь с глазу на глаз. Вот когда нам объявили, что собирают подразделение «особое в особом», и предложили подумать над названием, я и ляпнул: «Шатуны». Думал, что горькую иронию мою сразу же раскусят, и даже испугался. Такой шутки могли не простить. Шатун ведь бродит без цели, ни семьи у него, ни дочки, ни хрена, одно бешенство, и лучший выход для него – чтобы его пристрелили.
Однако название почему-то одобрили. Оно сразу прилипло. «Отлично! – воскликнул тогда Изюмов. – Отлично! И на других не похоже, и смысл ясен: “Лучше нас не трогать. Разбудили – сами виноваты, прячьтесь, крушить будем без разбора!”»
…«Внимание!» – сказал Изюмов, стоя у своего стола. «А где же Попов?» – шепотом спросил я у Виталия Бура. «Адамов! – Генерал, казалось, глядя на меня, едва сдерживал глухую, нарастающую ярость. – Повторяю последний раз. Внимание!»
Изюмов всегда начинал важные, да и неважные тоже, да в общем все свои заявления с этого слова: «Внимание!» Иногда я даже думал, может в этом и заключается секрет его столь быстрого, по сравнению с нами, продвижения по служебной лестнице.
– Вчера около 21.00 неустановленными лицами в неизвестном направлении вывезены все боеприпасы и оружие со складов 3114 и 3117 в районе Орехово-Зуево. Повторяю. Все боеприпасы и всё оружие.
Мы пошевелились. Бур поправил отвороты пиджака.
– Некоторые из вас должны быть знакомы со спецификой этих складов. Остальным сейчас будут предоставлены материалы для ознакомления, – продолжал Изюмов. – Второе. Ночью на место ЧП был направлена группа во главе с подполковником Поповым.
Тут я несколько напрягся. «Почему ночью? Почему не сразу же? Саша! Что с ним?» Тон Изюмова не предвещал ничего хорошего.
– Спустя десять минут после прибытия группы на место мы потеряли с ними связь. Телефоны и радиопередатчики были либо уничтожены, либо повреждены. Поначалу была принята версия, что мобильную связь кто-то глушит, однако… Короче, вышли из строя все, подчеркиваю, все телефоны и радиопередатчики. Связавшись с нашим агентом в Орехово-Зуево, мы вскоре получили информацию, что группа находится на территории складов. Агент наблюдал, как члены группы свободно перемещались по территории. Никаких признаков вооруженного противостояния не было. Затем агент сообщил, что группа рассеивается. – Изюмов словно захлебнулся от злости и сделал паузу в две-три секунды. – На вопрос, что значит «рассеивается», агент ответил «расходятся по одному кто куда».
Изюмов налил стакан воды и выпил
его весь. Все зашевелелись и переглянулись. «Кто куда»! Такое нечасто услышишь.– Сразу же после этого связь с агентом тоже прервалась. – Изюмов сжал кулаки и опустил их на стол. – Полтора часа назад подполковник Попов был задержан у станции Железнодорожная. Ехал на велосипеде. А сейчас вы сами все увидите. И услышите.
Изюмов сделал знак рукой, и адъютант встал и раздвинул шторки на правой стене.
За бронированным стеклом, посреди квадратной серой комнаты на привинченном к полу стуле сидел мой друг Саша Попов. Руки его были в наручниках, а лодыжки пристегнуты блестящими цепями к металлическим ножкам стула. Лицо Саши странно изменилось. Именно странно, потому что эти перемены скорее всего не были напрямую связаны с тем, что его прикрутили к стулу цепями. Да, Саша был другим. Каким-то тихим, что ли. Как на первом курсе, когда мы с ним в стройотряде сидели ночью у костра и мечтали, как заработаем денег и вернемся к нашим любимым девушкам.
Перед Сашей стояли два небольших человека в сером. Один был постарше, с залысинами, левую руку держал в кармане брюк.
– Подполковник, я повторяю вопрос, – сказал человек с залысинами. – Что вы установили? Где оружие? Где ящики с «керамикой»?
Несколько человек с нашей стороны стекла тут же заглянули в листки, которые, тихо передвигаясь по кабинету, раздавал офицерам адъютант. Я взял листок, не глядя. Значение слова «керамика» не интересовало в тот момент нисколько. Я ждал реакции Саши.
– Где они? Вы понимаете, что это в данный момент самое главное? С членами вашей группы мы разберемся потом. Я обещаю вам, что мы досконально выясним, почему вы прекратили выполнение задания и разошлись. И кто стоит за этим. А сейчас – где ящики? У кого они?
Саша поднял голову и улыбнулся серым людям. Затем улыбнулся бронированному и непрозрачному с его стороны стеклу. Он прекрасно знал, что за ним наблюдают, сколько раз видел это одностороннее окошко и так и сяк, и с изнанки, и из генеральского кабинета.
– Не могу понять, – ответил Саша спокойным и почти счастливым голосом, – почему вас всех это так волнует? Ведь это прекрасно, что оружие исчезло! Что же в этом плохого? Чем вы так обеспокоены?
Человек с залысинами вынул левую руку из кармана (для равновесия) и правой, размахнувшись, с силой ударил Сашу в лицо. Я вскочил.
Чагин
Леша Чагин был очень похож на отца: светловолосый и кареглазый, с темными бровями, худой и высокий, выше почти всех своих ровесников. Ему было шесть, а ростом он был с восьмилетнего.
С тренировки, как и всегда, он вернулся в радостном возбуждении.
– Папа! – крикнул он Никите, снимая с ног кроссовки и вешая на специальный крючок зачехленную теннисную ракетку. – У нас во дворе был дерганый!
– Тише, – сказал Никита. – У мамы голова болит.
– Да? – В глазах мальчика промелькнула тревога, но он внимательно всмотрелся в лицо отца и расплылся в улыбке. – Папа! Я вижу, что ты шутишь.
Сердце Никиты сжалось от любви, нежности и стыда. Он не шутил, он банально врал, но мальчик прощал все.
– Ну да, шучу, – сказал он. – Кушать будешь?
– Нет, папа, пожалуйста… Можно я выйду на улицу? – Леша рукой вытер пот на лбу и на висках, и от руки остались грязные разводы. – Дай мне кусок хлеба с солью и все. Черного. У нас есть черный хлеб?
– Ну, ты и грязнуля! – засмеялся Чагин. – Иди, руки помой. И переодень майку. Наверное, мокрый насквозь.
Дом снова становился домом.
– Папа, а чем у нас так пахнет? – кричал Леша уже из ванной. – Этот дерганый, он правда у нас был?