Москва – город проклятых
Шрифт:
— Почему ты говоришь это мне?!
— Потому что некоторые живые на самом деле тоже давно мертвы, — бесстрашно пояснил поэт. — Бацилла равнодушия и жестокости убила в них душу и отравила мозг. Вы такой же мертвец, как те, что бродят там баррикадой. Даже хуже, потому что они не ведают, что творят!
Бригадир выругался на старика, но поспешил уйти, словно опасался связываться с полоумным. Зато люди у костра дружно приняли сторону поэта, ему даже освободили персональное место поближе к огню и налили полную чашку горячего чаю. Сборщика дани тут недолюбливали и всем понравилось, как старикан-интеллигент его умыл. Похоже поэту даже светило быть на ближайшую ночь принятым в семью. Хотя чужакам редко теперь бывают рады, но сегодня определённо всем скитающимся везёт,
Глава 109
Какое-то время Легату предстояло провести в отдельной камере вместе с дочерью — таково было условие, на котором им с Оксаной позволили остаться. Стас постоянно думал об обещании, которое дал тюремному доктору: он сам должен будет убить дочь, если увидит, что она заражена. Что ж, он сделает это, а потом покончит с собой, потому что жить дальше не будет иметь никакого смысла.
Их с дочерью привели в знакомый Стасу тюремный блок. Стоило Легату появиться тут, как из-за третьей слева железной двери зазвучали голоса бывших сокамерников из привилегированной камеры, где он когда-то провёл несколько суток. Оказывается бытовиков уже второй день вообще не кормят и не выводят из камеры.
— Мы ждали вас, уважаемый! — почтительно обращались к нему исстрадавшиеся сидельцы. — Вы наша последняя надежда.
Стас попросил сопровождающего конвоира обождать, чтобы выслушать всех.
— Старика помните? — говорили ему. — Бухгалтера из театра. Так он этой ночью умер, потому что не получил лекарство. Он был инсулинозависимый диабетик.
— О нас просто забыли! — в отчаянии воскликнул кто-то ещё из бывших сокамерников. — Труп старика никто не собирается забирать в морг.
— Передайте, пожалуйста, здешним начальникам, — очень просили Легата ожидающие суда дельцы и чиновники, — что если у них возникли проблемы с продуктами для нас, то мы сами за них заплатим, хорошо заплатим! Здесь большинство сидят солидные состоятельные люди.
— Давай в камеру! — поторопил Стаса конвоир. Люди за железной дверью перешли на отчаянный крик, торопясь высказать ему всё. И Стас не держал на них обиду за то, что когда-то сокамерники открестились от него в угоду Гарику Маленькому, но и обнадёжить их не мог, ибо собственное будущее было для него под большим вопросом.
— Ты голодна? — повернулся к дочери мужчина, когда за ними закрылась дверь одиночной камеры.
— Я соскучилась по мамочке, — зевая и устало хлопая слипающимися глазками, прохныкала девочка.
— Скоро мы увидим её. — Отец сел на кровать и взял дочь на руки, начал качать её и хрипло затянул единственную известную ему колыбельную, как Оксана не уснула. Дышала она очень неровно. Вскоре кожа её стала холодной и серой, как цементные стены камеры. Забеспокоившись, Стас не обнаружил ни пульса, ни сердцебиения. Он уже хотел броситься к двери, колотить в неё, звать охрану, врача, но вдруг уловил тихое посапывание дочери. Нет, ему просто показалось. Да и не откроют ему, пока у тюремщиков не будет полной уверенности, что с его дочерью всё в порядке.
Легат и не заметил, как сам отключился.
…Пробуждение его было нервным. Резко открыл глаза будто током ударило. Он всё так же сидел на кровати, облокотившись спиной о стену, но дочери рядом не было. Сколько именно он проспал, сказать было трудно. Свет в камере не горел. Пригляделся и разобрал тёмный комок в дальнем углу. Позвал:
— Котёнок.
В ответ тихое рычание. Сверкнули злые глаза затравленного зверёныша.
— Ну иди сюда, не бойся, котёнок.
Рычание стало злей.
Стас поднялся, сделал несколько шагов и опустился на колени перед девочкой.
— Это же я, малыш.
Она кинулась на него, он даже не попытался уклониться, дочь вцепилась зубками ему в плечо.
— Тише, тише, котёнок, а то злые охотники за стеной нас могут услышать — шептал он и ласково прижимал к себе маленькое худенькое
тельце. Оксана так дёргалась, что даже ему взрослому мужчине не просто было её удержать подле себя. Обычно очень спокойный и ласковый ребёнок корчился в его объятиях, как дикое животное, отцовское плечо, в которое дочь пыталась впиться, лишь частично заглушало рычание.Но всё равно охрана была начеку и быстро среагировала:
— Эй, папаша, — прозвучал за дверью камеры голос надзирателя, — ты должен убить своего зверёныша, ты же обещал новому начальнику.
Стас сжал зубы так, что скулы свело, положил руки на детскую шею, и поразился какая она тонкая и нежная, достаточно небольшого усилия, чтобы сломать эту хрупкую жизнь.
Вас Вас, как учитель со стажем, немного знал повадки уличной шпаны. Тупые и злобные молодчики, они как бездомные собаки сбивались в стаи, которые рыскают повсюду в поисках добычи. Каждый сам по себе был ничтожен, но вместе они были опасны, в стае их разбирал кураж, в стае они мнили себя всесильными и значительными, стаей они мстили всем прочим за свое ничтожество в одиночку…
Крепкие парни обходили костры, бросая оценивающие взгляды на сидящих беженцев. При их появлении все разговоры разом смолкли и было что-то мертвое в общем молчании, как будто всех разбирала общая хворь. Но то был страх, тошнотворный, подленький страх, каждый, кто прятал глаза, полагал, что если не встревать, то его не тронут; иные глазели с любопытством, посмеивались, а на лицах некоторых держался неподдельный интерес к тому, что последует дальше.
Молодчики явились за данью. Вас Вас сразу определил среди них коновода, им оказался рослый плечистый блондин. Этот верзила, вероятно, спортсмен, надменно бычился и свысока, лениво поглядывал по сторонам. Он был накачан без меры, майка едва не лопалась на груди, но как все верзилы, был медлителен и сонлив. Но именно он похоже заправлял уличной бандой. Но если блондин так сказать осуществлял общее руководство, то непосредственно все вопросы с данниками решал его заместитель. Невысокий, подвижный, у него были шалые глаза и что-то безумное в лице, нескончаемая истерика, понятно было, что он постоянно взъяривает себя и готов на все, чтобы доказать свою полезность вожаку. Именно этот «ртутный» коротышка с мокрым истеричным ртом разговаривал с бригадиром, который должен был подготовить оброк. Причём разговаривал он крайне грубо, покрикивал и матерился, хотя к приходу бандитов сумма налога была почти уже собрана, оставалось подождать буквально десять минут, пока бригадир всё ещё раз пересчитает и принесёт сумку с деньгами. Но ошалевшим от собственной власти молодым мерзавцам не достаточно было просто забрать деньги и золото. Им было скучно, их буквально распирало от желания показать силу. Вскоре они выбрали себе подходящий объект, которым оказался бездомный пожилой поэт. Его выволокли за шиворот на свободное место, опрокинули на землю и начали избивать тяжёлыми ботинками, битами и цепями.
Вас Вас окинул взглядом улицу: рассчитывать на поддержку не приходилось. Все помалкивали, делали вид, что происходящее их не касается. И всё же Вас Вас поднял свой одинокий голос в защиту старика.
— А ты кто такой? — удивится подручный бандитского вожака.
— Человек прохожий, обшит кожей — к месту припомнилась Сенину прибаутка. Он широко улыбнулся, непонятно отчего поймав несвойственный ему в жизни весёлый кураж, лёгкость. — Откуда иду — не скоро забудут, а сюда пришёл — по новой разговор пошёл.
Борзой не был похож на обычного терпилу, его смелость и непонятная удаль, а главное армейская форма с офицерскими знаками различия произвели впечатление на молодчиков.
— Мы тут власть! — горделиво ответил за всех невысокий бандит. — Мы «полярные кобры»! Ночной патруль: обеспечиваем охрану этой территории. Мы защищаем наш город!
— Все должны платить за проход по нашей улице, — добавил другой рэкетир, злобно и озадаченно рассматривая непонятного военного. «Как и зачем он тут возник? И не грозит ли им это бедой?» — вот что интересовало самовольных хозяев территории.