Москва слезам не верит

Когда Успенский собор, гордость тогдашней Москвы и «всеа Русии», был окончен постройкой, Елизар Копытов, раздав остальные свои богатства монастырям, затосковал по улицам, по которым бегали когда-то его маленькие детские ножки, затосковал по своей реке Вятке, в которой он маленьким купался и рыбу удил, затосковал по лугам и лесам своей родины, где пели его соловьи... И — ушел в Хлынов, поселился, как отшельник, в небольшом убогом скитке. Оттуда при восходе солнца он мог видеть родной город и молиться на золоченые кресты церкви, в которой его самого когда-то крестили ребенком — церкви Воздвиженья Честного Креста.

И вот когда его родному городу угрожала гибель, он метнулся в Москву ходатайствовать за него — и первым делом постучался в дверь своего друга, строителя Успенского собора, которого великий князь ставил выше всех своих вельмож и родовитых князей Рюриковичей, потому что этот «тальянский немчин» научил Русь чеканить монету, отливать большие колокола и управляться с пушкарским делом. Вводя странника в свои покои, Фиоравенти все не мог успокоиться:

— О! Tertius e coelo cecidit Cato... [18] Сия поговорка у нас молвится, когда увидишь неслыханное чудо. А ты, domine [19] Елеазар, был для меня чудом и остался чудом.

18

— О! Третьим с неба упал Катон!.. (лат.).

19

Господин (um.).

— Bene, bene [20] , синьоре, — бормотал Елизар, который, обращаясь с итальянскими каменщиками и с самим зодчим в течение шести лет, малость «наметался» по-итальянски — как его друг, маэстро Фиоравенти, уже изъяснялся «по-московитски».

— За коим же делом, старче, пришел ты снова на Москву?

— Притекох аз великого ради дела, — отвечал старик. — Спасения ради града моего родительного... Государь распалися гневом великим на Хлынов.

— Слышал я о том по весне... — вспомнил Фиоравенти. — Но потом мне сказали, что государь отпустил городу этому вину его...

20

— Хорошо, хорошо (um.).

— Было оно так, милостивец, да после того возмутили воду изветами на мой родной город — и с того боязнь мне, как бы государь не имел веру тем безлепичным изветам. К тебе, кормилец, государь зело милостив и твоего гласа послушает... Буди заступник за град неповинной. Воздействуй и на государыню. Пусть умолит супруга своего положить гнев на милость.

Фиоравенти, видимо, колебался...

— Я, мой друг, в государские дела не вмешиваюсь, — сказал он после небольшого раздумья. — А к великой княгине охотно пойду с тобой.

— Как же я в таком одеянии предстану пред очи государыни?.. — в сомнении оглядел себя старик.

— Ничего, mio саго [21] , — успокаивал его Фиоравенти. — Государыня милостива и невозбранно принимает странников и странниц. А тебя когда-то в великом почитании держала.

Старик перекрестился и оглянулся. Ему в глаза бросилось стоявшее в углублении ниши великолепное мраморное Распятие. Изваяние было чудной работы. Тело Спасителя было как живое. Мускулы тела, казалось, выражали страдание, а лик Божественного Страдальца являл неизреченную кротость и всепрощение.

21

Мой дорогой (um.).

— Приидите Вси страждущие и обременние [22] ... — со страхом и умилением прошептал старик. Казалось ему — видение призывало его на молитву.

— Прииду, о Господи!.. Прииду, — прошептал старик. И, упав на колени, он стал горячо молиться.

— Дерзаю, о Господи! — сказал он, вставая. — Идем.

И они отправились во дворец.

IX. «НАШ РОД ОТ КЕСАРЯ АУГУСТА»

Мы опять находим великую княгиню в ее тихом тереме. Там находился и десятилетний княжич Василий со своею мамкою, которая что-то вязала. И разговаривала с княжичем.

22

Вольное толкование текста Евангелия от Матфея: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные, и Аз успокою вы» (гл. 11.28).

— Так ли, соколик, говоришь ты, будто род ваш княжеский от кесаря римского... — засомневалась старая мамушка, заговорщицки посмотрев на великую княгиню, которая ей кивнула в ответ с улыбкою. — Кесарь-то этот, Аугуст, еще при Христе Спасе нашем... Во время Его земной жизни еще... жил.

Княжич нетерпеливо вскочил и, достав с полки одну из лежавших на ней рукописей, стал ее быстро перелистывать...

— Вот... — сказал он. — Слушай.

И стал читать медленно, затрудняясь над иными словами:

— «История от древних летописцев о граде Кривиче, еже старая городища, и обывателех того кривичех»... — Постой... — перебил он сам себя. — Это ниже — где об Аугусте. Вот... «Римского кесаря Аугуста [23] , обладавшего всею вселенною, единоначальствовавшего на земле во время первого пришествия на землю Господа Бога, Спаса нашего Иисуса Христа. Сей кесарь Аугуст раздели вселенную братия своей и сродникам, ему же быша приемный брат, именем Прус, а сему Прусу тогда поручено бысть властодержательство в брезех Висле-реке град Мовберок и преславный Гданск, и иные многие города по реку, глаголемую Неман, впадшую, яже зовется и поныне Прусская земля. От сего же «Пруса» семени бысть вышереченный Рюрик и братия его [24] ».

23

Имеется в виду первый древнеримский император. Усыновленный Цезарем его внучатый племянник Октавиан (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.) положил конец измучившим всех в Древнем Риме гражданским войнам, за что сенат установил для него производный от имени его великого отца титул «цесаря», а имя Август, данное ему самому как императору, стало затем нарицательным для европейских монархов — «августейших особ».

24

То есть сам Рюрик и братья его Синеус и Трувор.

— Видишь? — торжествующе посмотрел княжич на мамку. — Так что Рюрик, от которого уже наш княжеский род... и сам был не худа рода...

— И-и! — сокрушенно вздохнула мамка, считая петли. — Великое дело — грамота. Великое!

— А ты, мама, каково роду? — обратился юный ученый к матери.

— Царского, сынок, — ласково отвечала великая княгиня. — Мои деды и прадеды володели Царем-градом, а ныне оным володеют проклятые агаряне [25] . Господь попустил сие за грехи наши.

25

Агаряне — по библейской легенде — потомки сына Авраама по имени Измаил, родившегося от рабыни Авраама Агари. В нарицательном смысле — мусульмане.

При воспоминании об утраченной родине и потере могущественной державы, владевшей почти всем миром целые тысячелетия, у великой княгини на глазах показались слезы. Заметив это, юный княжич бросился матери на шею.

— Вот что, мамочка, — лепетал он. — Когда я Божиям соизволением вырасту большой... пущай батя собирает русскую землю... ему не до того... А как я вырасту и войду в силу, я прогоню проклятых агарян и отдам тебе опять Царь-град.

Мать с нежностью обнимала сына и плакала.

— Не плачь, мама золотая моя, не плачь! — горячо говорил мальчик. — Вон онамедни батя чёл книгу «Златый бисер» [26] и сказывал про меня, что я родился под планидой Марс и того ради буду храбр и войнолюбив... Так я точно под тою планидою родился, мама?

— Точно, Васенька, под планидою Марс, двадесятьпятаго того месяца, на самое Благовещение Пресвятой Богородицы.

— Хороший, таково хороший знак, ежели кто рождается в тот день, когда и птица гнезда не вьет, — решила старая мамка.

26

Сборник древнерусских и переводных (с греческого) поучений нравственного и медицинского характера, впервые составлен в 14 в.