Москва, я люблю его!
Шрифт:
Сидя на полу в комнате с окнами, выходящими на внутренний двор, я смотрела телевизор и пила красное из бутылки, хотя на кухне было достаточно посуды, нормальной, чистой, пригодной к использованию – Санчес перемыл все, до чего смог дотянуться.
Прозрачные занавески, казавшиеся грязно-серыми в прошлый раз, на самом деле были светло-бежевыми с изящными вкраплениями узоров из атласных нитей.
Когда совсем стемнело, занавески начали нежно сиять теплым розоватым светом с улицы.
Тогда я решила, что эта комната будет моей.
Глава одиннадцатая
На майских праздниках
Катю тоже пригласили. Ехали на электричке, потом ловили такси, чтобы доехать до дома. Там уже ждали однокурсники. Миша приехал с девушкой. Катя отказалась бы ехать, если бы знала. Они сидели на скамейке в беседке, девушка закинула ноги ему на колени, курили вишневый кальян и целовались.
Играла музыка. Парни жарили шашлык, девушки в купальниках резали салат на кухне, парочки уединялись – кто в ванной, кто в комнатах на втором этаже. Другие играли в бильярд и пили текилу между партиями.
Катя взяла бутылку мартини. Пила и плакала, закрывшись в ванной. Смотрела на себя в зеркало, размазывала тушь по щекам, путала волосы руками, вспоминала, как Миша расчесывал их зимой в Египте.
За дверью кто-то говорил. Два голоса, мужской и женский. Крик, плач, кто-то упал, потом снова поднялся. В дверь постучали. Катя быстро вытерла слезы и открыла. Миша придерживал свою девушку, едва стоявшую на ногах. Босая, лохматая. Слишком много выпила. Она бросилась к унитазу, тяжело дыша и всхлипывая. Миша растерянно смотрел на нее, не зная, что делать.
– Ладно, иди… – сказала Катя. – Я все сама сделаю.
Немного постояв рядом, он молча вышел за дверь.
– Встать можешь?
– Не знаю…
– Ладно, лучше сиди тут…
Катя налила стакан воды из-под крана и заставила ее выпить. Сначала один стакан, потом еще один…
– Я не могу больше…
– Надо, – твердо ответила Катя, протягивая ей третий стакан холодной воды.
Она выпила и третий, и четвертый.
– Теперь засунь два пальца под язык…
Девушка посмотрела на свои пальцы, а потом на Катю:
– Я не могу… – опять начала плакать.
– Если не можешь ты, это сделаю я. Поняла?
– Да.
– Засунь их как можно глубже, в горло…
Еще тошнило десять минут, Катя держала ей волосы.
– Теперь раздевайся.
Девушка сняла с себя одежду, не задавая лишних вопросов. Катя включила душ и три минуты поливала ее холодной водой.
– Все, – сказала она, выключив воду. Вытерла полотенцем, помогла одеться и почистить зубы.
– Ты просто чудо… спасибо… Как тебя зовут?
– Катя, – вздохнула она. – Пойдем.
– А меня Лена.
Когда они вышли из ванной, Миша стоял у двери, смотрел то на Лену, то на Катю.
– Ну, как?
– Все нормально. Не приставай к ней ночью. Лучше согрей. Лена вся дрожит от холода.
– Спасибо, Катюш… – прошептал Миша, задержав на ней взгляд.
– Она просто супер… – говорила ему Лена.
«Спасла меня. Такая хорошая девчонка…» – слышала Катя, глядя им вслед.
«Да, это правда. Катя
замечательная…» – отвечал ей Миша.Катя допивала мартини и снова плакала.
К вечеру студенты собрались небольшими группами на первом этаже в гостиной и в деревянной беседке на улице.
В игровой комнате было тихо. У правой стены комнаты поднималась лестница наверх, где стоял только разобранный диван, на котором спал Миша, едва укрывшись потертым пледом.
Он спал в желтой футболке, отвернувшись к стенке. Катя достала из холодильника бутылку пива и тихо поднялась наверх, поставила ее у дивана, а сама легла рядом и обняла его, спящего.
Миша повернулся на другой бок, лицом к Кате, но не проснулся. Во сне он хмурил брови и несильно кусал губы. Ей было интересно, что ему снилось и о чем он думал, перед тем как заснуть.
Катя гладила его ладонь между своими, разглядывала медленно каждый палец – большой, указательный, средний, безымянный, мизинец, потом в обратном порядке. Вела пальцем по линии жизни, линии сердца, смотрела на причудливые рисунки его ладоней и не могла ничего прочитать, угадать. Она могла только целовать каждую линию, каждую складку, каждый холм Венеры – Катя не знала, как это правильно называется.
Она поцеловала свои пальцы и нежно приложила их к его губам, задержала на пару секунд и отпустила.
– Я люблю тебя, – прошептала Катя, хоть Миша и так знал об этом. Ей хотелось заснуть рядом с ним, чтобы попасть в его сон, видеть его глазами, хмуриться и улыбаться во сне от того же, что и он, говорить с ним, смотреть в глаза, держаться за руки, дурачиться и смеяться, и чтобы этот сон для двоих никогда не заканчивался.
Миша потянулся во сне и снова повернулся к стенке. Катя прижалась к его спине, погладила по руке – от плеча до кисти и обратно, запустила пальцы в спутанные волосы, поправила непослушный темный завиток у виска, закрыла глаза и поцеловала в затылок, потом тихо поднялась и спустилась вниз.
«Мне так сладко спалось…» – скажет Миша другу, проснувшись через десять минут, опустит руку с дивана и нащупает бутылку пива, покрывшуюся холодными каплями воды.
Катя в это время будет курить вишневый кальян на улице, сидя и греясь у мангала. Где-то далеко прошел дождь, над соседними коттеджами сияла двойная радуга.
Студенты снимали ее на мобильники и показывали друг другу, а Катя просто смотрела и думала о линиях на Мишиных ладонях. Она кое-что забыла – приложить свою правую ладонь к его левой так, чтобы линии жизни и любви совпадали, сжать крепко-крепко, насколько хватит сил, чтобы оставить след на кисти, и заплакать, понимая, что этот глупый и наивный порыв ничего в их жизнях не изменит.
Катя отвернулась от радуги. На крыльце стоял Миша и смотрел на нее, взъерошенный и немного сонный. Она заметила, как на нем, таком высоком и худом, висят джинсы, и поняла, что будет любить его всегда.
Стало легче. Болезнь стала хронической, но с ней можно было жить. Жить дальше.
В два часа ночи, стоя босиком на холодной веранде, завернувшись в грубый плед, Катя звонила Вове. Через пять длинных гудков он ответил:
– Забери меня отсюда, – прошептала она. – Я не могу здесь находиться. Мне очень плохо. Ты можешь сейчас приехать?