Москва. Путь к империи

Новгородцы по праву гордились своей вольницей и своими древними обычаями. Судьба долгое время хранила город и его вечевые устои. Ни сильные князья Киевской Руси, ни хаос великой распри, ни жестокая данная зависимость от Орды, ни нашествия чумы, ни частые в этих краях голодные годы не могли изменить отношение новгородцев к вечевому строю, к самой сути своей жизни. И вдруг явился на свет Божий град Москва, стал собирать вокруг себя земли, княжества, менять в корне самою жизнь, устанавливать ненавистное новгородцам единодержавие — разве могли вечные поклонники вече с этим смириться?!

Дело в Новгороде на этот раз в свои руки взяла женщина — вдова посадника Исаака Борецкого Марфа. Марфа обладала ораторским даром и талантом организатора, способна была заставить знать слушать себя. О ее богатстве тоже ходили легенды, как и о ее скупости. Приведем здесь эпизод «знакомства» Марфы и монаха Зосимы, свидетельствующий о ее феноменальной жадности. Зосима жил в селении Толвуй, что на берегу Онежского озера. Судьба долгое время благоволила к нему. У него были богатые родители, они ни в чем не отказывали любимому сыну. Но в один несчастный день оба они умерли, оставив Зосиме богатейшее наследство. Он распорядился им так же, как распоряжались деньгами, не заработанными своим трудом, только самые великие люди: он раздал деньги нищим и отправился на поиски старца Германа. Нашел он его в глухом лесу и уговорил перебраться с ним на Соловецкий остров, чтобы основать новый монастырь. Человеком он был энергичным, деятельным, слов на ветер не бросал. Вскоре на острове была сооружена церковь Преображения, затем общежитие для монахов и церковь Успения.

Когда жизнь в труднейших условиях Севера наладилась, сюда все чаще стали наведываться местные рыболовы, а также послы богатых новгородцев, считавших остров своей землей. Начались утомительные для монахов прения. Знаменитые новгородцы не хотели отдавать обихоженную монахами землю. Особенно трудно было разговаривать с послами Марфы Борецкой. Они гордо повторяли: «Это наш остров! Вы не будете здесь жить».

Зосима решил договориться непосредственно с Марфой, прибыл со своими учениками в Новгород, явился к посаднице. Гордая, жадная и поэтому недальновидная боярыня прогнала монахов со двора. Зосима сказал в сердцах своим ученикам: «Вот наступят дни, когда на этом дворе исчезнет след жителей его, и будет двор этот пуст».

Игумен Соловецкого монастыря обратился к архиепископу Ионе и к правительству Новгорода. Те отнеслись к нему с уважением. Он получил от владыки, посадника, тысяцкого и пяти концов Великого Новгорода жалованную грамоту на весь остров «за осьмью свинцовыми печатями». Бояре пожаловали Соловкам значительную сумму.

Марфа поняла, что из-за своей гордыни, из-за своей жадности осталась одна, а это никак не входило в ее планы. Она пригласила Зосиму и его учеников на пир. Игумен принял приглашение, простил боярыне все, благословил ее и детей ее. Пир был знатным и веселым. Но вдруг, как гласят легенды, Зосима заплакал. Его рыдания испугали Марфу. С трудом игумен взял себя в руки. После пира потрясенная Марфа вновь испросила у него прощения, и он вновь благословил ее.

Когда монахи покинули двор Борецкой, ученик Даниил спросил у игумена:

— Отче, почему ты плакал, глядя на бояр?

Зосима тихо молвил в ответ:

— Я видел шестерых бояр без головы.

— Это только видение, ты утомился, — пытался успокоить игумена добрый ученик.

— Все так и будет, — сказал Зосима и добавил: — Но ты держи это при себе, — и умолк.

Существуют и иные, более благожелательные по отношению к Марфе, версии этой встречи. Но приведенная легенда говорит еще и о том, что Марфа, задумав крупное дело, не пренебрегала союзом ни с боярами, ни со священнослужителями. А дело она задумала чрезвычайно серьезное — не зря мы отличию Новгорода от Москвы посвятили столько места в нашей книге. Собирая на пиры знать, Марфа по-женски яростно ругала Ивана III Васильевича, выясняя попутно отношение к нему своих гостей. Она мечтала о свободном Новгороде, о вече, и многие бояре и купцы с ней соглашались, не зная, правда, как противостоять сильной, с каждым годом крепнущей Москве. Марфа знала. Она наводила дипломатические мосты с Литвой, мечтала выйти замуж за какого-нибудь знатного литовца, может быть, даже за князя, а потом оторвать с помощью западного соседа Новгород от Москвы… Если вспомнить долгую историю этого города, то можно сказать, что ничего сверхъестественно нового по отношению к Москве Марфа не предлагала: не один раз новгородцы угрожали русским князьям связать себя союзными узами с западными противниками Москвы. С этим сталкивались и Василий Темный, и Василий Дмитриевич, и другие русские князья. Почему же Зосиме привиделся столь печальный конец Марфы Борецкой, поддержавших ее бояр и самого Господина Великого Новгорода? Потому, что игумен Соловецкого монастыря угадал, как сказали бы сейчас, требование времени, а оно было не только против вечевого строя, но и против удельной системы.

Иван III Васильевич, зная о деятельности Марфы Борецкой, долгое время проявлял завидное хладнокровие. Новгородцы осмелели настолько, что «захватили многие доходы, земли и воды княжеские; взяли с жителей присягу только именем Новгорода; презирали Иоанновых наместников и послов; властью веча брали знатных людей под стражу на Городище, месте, не подлежащем управе; делали обиды москвитянам». Казалось, пора приструнить зарвавшихся бояр. Но Иван III Васильевич лишь сказал чиновнику Новгорода, явившемуся в Москву по своим делам: «Скажи новгородцам, моей отчине, чтобы они, признав вину свою, исправились; в земли и воды мои не вступалися, имя мое держали честно и грозно по старине, исполняя обет крестный, если хотят от меня покровительства и милости; скажи, что терпению бывает конец и что мое не продолжится» [128] .

128

Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 184.

Великий князь поступил в данном случае как опытный боксер, вышедший на ринг с очень серьезным противником: он притворился на время слабым, даже испуганным.

Чиновник выслушал сию речь и передал ее согражданам. Можно себе представить, как отнеслись к этим словам вольнолюбцы! Они, естественно, посмеялись над ними и над Иваном III. Новгородцы не ожидали подвоха, а Марфа Борецкая настолько уверовала в победу, что даже отправила своих собственных сыновей на вече, чтобы заручиться поддержкой общественного мнения. А поддержка была необходима: народ пока не проявлял явных симпатий к ее планам, скорее наоборот, поддерживал политику Москвы. Марфа сделала ставку на вече, и расчет ее оправдался! Горластые сыновья посадницы были в мать: неплохие ораторы, они осыпали словесной грязью московского князя и московскую политику, говорили страстно, убедительно, закончив речь на вече яростным призывом: «Не хотим Ивана! Да здравствует Казимир!» А им в ответ, будто эхо, ответили возбужденные голоса: «Да исчезнет Москва».

Кое-кто, вероятно, на вече и остался верен Москве, но кто — сие никому не известно. А вот решение вече известным стало: отправить в Литву посольство и просить Казимира быть повелителем Господина Великого Новгорода. Повелителем Господина!

Иван III Васильевич и в этой ситуации не сплоховал. Готовясь к решительным боевым действиям против сторонников Борецкой, собирая войска всех своих союзников, в том числе и псковичан, он посылает в город чиновника Ивана Федоровича Товаркова, и тот зачитывает горожанам воззвание, мало чем отличающееся от того, что говорил недавно сам великий князь новгородскому чиновнику. Эту медлительность некоторые историки называют нерешительностью, но уж слишком показной она была, чтобы свидетельствовать о действительном отсутствии решительности. Просто князь Иван III дал Новгороду шанс опомниться, одуматься, все взвесить и не вступать в унизительный союз с Литвой. Решительной чрезмерно и недальновидной в своей прыти была Марфа. Решительность ее и погубила.

Товарков, вернувшийся в Москву, поведал великому князю о том, что в Новгороде не внемлют, не слышат, упорствуют в отступничестве, что только «меч может смирить новгородцев». А Иван III все медлил. Предвидел князь, что будет пролито много крови соотечественников, что много горя испытают новгородцы, и хотел (и это желание вполне понятно) поделить бремя ответственности за разрешение распри с мятежными новгородцами со всеми, на кого он опирался в своей политике: с матерью и митрополитом, братьями и архиепископами, с князьями и боярами, с воеводами и даже с простолюдинами. Он собрал Думу, доложил об измене новгородцев и услышал единогласное: «Возьми оружие в руки!» После этого Иван III медлить больше не стал, действовал хотя и осторожно, но точно и взвешенно, а взвесив все и собрав почти всех русских князей, включая князя тверского Михаила, послал Новгороду складную грамоту с объявлением республике войны.

И в то же лето огромная армия двинулась к Новгородской земле. Республиканцы такого оборота дела не ожидали, ведь в Новгородской земле, где много озер, болот, рек и речушек, летом воевать сложно. Неожиданное наступление ратей московских озадачило сторонников Марфы Борецкой и короля Казимира.

Войско Ивана III быстро продвигалось по Новгородской земле несколькими колоннами. Псковская дружина захватила Вышгород. Даниил Холмский взял и сжег Русу. Новгородцы поняли, в какую попали беду, заговорили о мире или хотя бы о перемирии. Но Марфа Борецкая была настолько невысокого мнения о князе московском, что убедила сограждан в быстрой победе над нерешительным Иваном. Война продолжалась. Холмский разгромил под Коростыней, между Ильменем и Русою, внезапно напавшее на него войско новгородцев, состоявшее из ремесленного люда. Много ополченцев попало в плен. Победители, озверевшие от удачи, отрезали несчастным носы и губы и отправили их в Новгород. Идеологическая подготовка к этой войне в стане сторонников Москвы была проведена отменная: воины брезговали брать даже вооружение и обмундирование плененных новгородцев — изменников!

Иван III, развивая успех, приказал князю Холмскому подойти к Шелони, и 14 июля здесь состоялась решительная битва. С криком «Москва!» бросились в бой воины великого князя. Они выиграли сражение и беспощадно расправились с побежденными.

Дружины Холмского и Верейского еще несколько дней грабили Новгородскую землю, а Иван III тем временем распоряжался судьбой пленников: кому-то из них, в том числе и сыну Борецкой Дмитрию, отрубили головы, кого-то посадили в темницы, кого-то отпустили в Новгород. В те же дни московское войско овладело Двинской землей, жители которой присягнули Ивану III Васильевичу.