Москва. Путь к империи

Укрепляя единодержавные позиции в стране, великий князь в 1485 году силой окончательно покорил Тверь. Почуяв опасность, князья Ярославля отдали миром свои земли Ивану III Васильевичу.

В апреле 1487 года войско великого князя взяло Казань. Иван III поставил там нового хана — Махмет-Аминя, повелел передушить его противников, князей и казанских уланов, бывшего хана Алегама с женой сослать в Вологду, а его мать и сестер — на Белоозеро.

В том же году он нанес очередной удар по уже покоренному, но еще способному восстановить свое могущество Новгороду, который перестал быть господином своей судьбы, но оставался при этом Великим. Ивану III доложили о заговоре против наместника Москвы Якова Захарьевича, и великий князь приказал схватить заговорщиков. Много людей пострадало в тот год. Слуги Ивана кому-то отрубили головы, кого-то повесили. А семь тысяч человек вывезли из Новгорода. На следующий год из города вывезли и поселили в Нижнем Новгороде еще тысячу человек. Более восьми тысяч знатных купцов были признаны виновными в заговоре против наместника царя! Это слишком много для заговора. Убить Якова Захарьевича могли бы и несколько человек. То был не заговор, то было непокорство Новгорода Москве. Впрочем, Ивану III разбираться в подобных мелочах было некогда. Новгород, расположенный на торговой вилке, в устье двух торговых потоков Восточной Европы, мог в любую минуту воскреснуть, ожить. И против этого великий князь ничего не имел. Он лишь не хотел, чтобы воскрес Господин Великий Новгород. Никаких великих господ в стране быть не должно: об этом знает любой уважающий себя самодержец, даже очень сильный, а тем более слабый. Иван III Васильевич еще не раз обратит свой взор в сторону Новгорода.

В 1489 году центральная власть окончательно покорила Вятку. Самые яростные приверженцы старых республиканских обычаев из местных были казнены, богатые и знатные жители Вятки расселены в Боровске, Алексине, Кременце, а торговые люди — в Дмитрове. Их место на родине заняли законопослушные обитатели Московской земли.

В 1490 году случилось непредвиденное. Цепочку счастливых событий, казалось нескончаемую, прервала болезнь старшего сына великого князя — Ивана Ивановича. Он был достойным наследником Ивана Васильевича, его деятельным и активным соправителем. Отец любил своего первенца, гордился им. Полюбился Иван Молодой и простому народу за храбрость на войне, за спокойствие и мудрость в делах мирных. Заболел он опасным недугом — ломотой в ногах. В Москве в то время служил лекарем Мистр Леон из Италии. Он во всеуслышание заявил великому князю, что вылечит любимого сына его, а если нет, добавил гордо врач, «то вели меня казнить смертной казнью». Ну уж об этом он мог бы и не просить. За пять лет до болезни Ивана Молодого немецкий врач Антон, как считают летописцы, уморил лекарствами одного татарского князька, проживавшего в Москве. Несчастные родственники умершего отправились прямиком к великому князю. Иван III выслушал их и моментально принял решение выдать им немца-лекаря. Он прекрасно знал, что сделают с ним татары и как отреагируют на это специалисты разных стран Европы, которых русские послы зазывали в Москву. Татары отблагодарили чуткого к чужому горю великого князя, взяли под руки горе-врача и повели его, грустно дрожащего, к Москворецкому мосту. Там шумно текла река. Там татары и зарезали немца-врача.

Этот случай напугал и оскорбил иностранцев, а Аристотель Фиораванти вообще чуть не покинул Москву. Иван III Васильевич узнал о его намерении и распорядился по-своему: отправил великого зодчего, инженера, строителя под домашний арест, естественно, под арест в московском доме, а не в итальянском. Аристотель некоторое время побуянил, а затем остыл, понял, что в строгости своей Иван III не только прав, но и справедлив. Разве разные прохиндеи, в том числе и врачи, не могли попользоваться случаем и явиться в русский город, ни бельмеса не понимая в медицине?! Деньги в Москве платили хорошие, здоровье у местных жителей было отменное, почему бы и не рискнуть? Аристотель понял это, уезжать из Руси раздумал, а к тому времени великий князь простил его, и знаменитый человек остался в Москве.

Мистр Леон из Италии наверняка слышал о печальном финале немца Антона… Сын великого князя стоически переносил прижигания больных ног стеклянными сосудами с горячей водой, пил разные горькие зелья, не кричал от боли, страдал тихо и долго, угасая на глазах, и угас действительно молодой — в возрасте 32 лет.

Огорченный отец не забыл в великом своем горе об уговоре с Мистром Леоном, повелел арестовать врача. Сидел он в темнице около шести недель. Ждал. Ивана Молодого похоронили с почестями. Помянули. Через девять дней после смерти вновь помянули Ивана. Затем прошли сороковины и еще два дня. А тут и срок казни пришел. Вывели Мистра Леона из темницы, повели за Москву-реку, к месту казни, где теперь на площади Таганской появился знаменитый театр. Мистр Леон шел не спеша — куда спешить-то?! — и удивлялся: почему его не подталкивают, не заставляют идти быстрее? Потом он понял, почему. Привели его на Болвановку, а народу там… и все шли люди с разных сторон. Поэтому-то и не спешили палачи, уважали они свой не приученный к строгому распорядку жизни народ.

При этом-то честном народе казнили Мистра Леона, а уж какой он специалист был по врачебному искусству, о том знают лишь те, кого он лечил.

После смерти Ивана Молодого внутренняя политика великого князя стала еще жестче. В стране было немало недовольных единодержавием. Некоторые из них бежали в Литву, надеясь дождаться перемен к лучшему на родине, кто-то остался на Руси. Собрать свои силы в единый кулак они не могли по разным причинам. Этим пользовался Иван III Васильевич, добивая очаги удельщины по одному и все чаще подумывая о главных соперниках — братьях Андрее Васильевиче и Борисе Васильевиче. Отношения с ними были напряженными всегда. Но до смерти матери, инокини Марфы, в 1484 году взаимная антипатия не прорывалась наружу. Сыновья уважали матушку, и ей было нетрудно удерживать их от опрометчивых шагов. В последние шесть лет отношения между братьями накалились до предела. Иван, опасаясь, как бы Андрей и Борис не окружили себя противниками единодержавия, ждал удобного момента для нанесения решительного удара по главным своим противникам.

Хотя и была еще свежа горечь утраты любимого сына, но великий князь не упустил случая осуществить давно задуманное. В 1491 году великий князь по просьбе Менгли-Гирея послал в устье Донца крупное войско с заданием помешать золотоордынцам вторгнуться в пределы крымского хана. В походе на Донец должны были принимать участие братья Ивана III Васильевича. Андрей не послал свою дружину в помощь русскому войску. Но золотоордынцы и без того сильно перепугались, узнав о крупной рати на Донце, повернули обратно.

Иван III Васильевич до поры до времени скрывал свою неприязнь к брату, боясь, как бы испуганный Андрей не сбежал от него в Литву, решил действовать наверняка. Осенью брат приехал из своего Углича в Москву. Великий князь радушно встретил его. До позднего вечера они мило беседовали друг с другом, и никто из присутствующих даже подумать не мог о том, что произойдет на следующий день. Впрочем, играть в дружелюбие приходилось еще и потому, что рядом с Андреем всегда были верные ему бояре. Быть может, их боялся великий князь?

На следующий день гостей пригласили на обед. Иван III Васильевич встретил их с улыбкой, был добр и мягок, послал бояр в столовую, а сам взял брата под руку, о чем-то с ним поговорил и якобы по срочному делу вышел в соседнюю комнату. Андрей все понял, но остался спокойным: чему быть, того не миновать. Арестовал его Семен Ряполовский, храбрый князь, одержавший в боях много побед. Он явился в комнату со свитой и, не скрывая чувств своих, со слезами на глазах объявил волю государя. Человек он был неглупый, хороший, но заключил под стражу брата Ивана III беспрекословно. С Андреем расправились сурово: его удел был присоединен к великому княжеству, а сам узник скончался в темнице в 1493 году.

Бориса великий князь пожалел, видимо, понимая, что тот без брата не представляет собой никакой опасности для трона. Этот спокойный человек ушел через три дня в Волок, но Андрея он пережил ненадолго.

В 1492 году войной с Литвой начался новый период правления Ивана III Васильевича. Но перед тем как рассказать о перипетиях того сложного времени, следует поведать о делах московских с 1482-го по 1492 год.

Итальянские зодчие

Возведенный Аристотелем Фиораванти Успенский собор возвышался над старыми и новыми строениями Кремля и всей Москвы, и любому человеку, мало-мальски чувствующему красоту рукотворную и земную, бросалась в глаза дисгармония неудачного сочетания величественного здания храма и окружавших его низких ветхих построек. Впрочем, все понимали, что Успенский собор строился «на вырост» Москве — он должен был положить начало новой архитектуре, задать новый масштаб городу. Иван III замыслил крупные строительные работы не только на Боровицком холме, но и в других районах. Но не хватало на Руси, истрепанной ордынским присутствием, внутренними раздорами да волнами чумы, своих мастеров. Аристотеля же Иван III «перебросил» на важнейшее для того времени дело: поручил лить пушки и колокола. Ему нужны были пушки — для побед, колокола — для душевной радости.

Великий князь посылал людей в Италию и к немцам с приказом привозить оттуда мастеров. Время шло быстро, а чужеземные зодчие, инженеры, художники думали долго. Пришлось задействовать псковских строителей. 6 мая 1484 года они по заказу Ивана III начали возводить в Кремле на месте старого дворцовый храм Благовещения. Он строился пять лет. В тот же год мастера из Пскова начали строительство митрополичьей церкви Ризположения, а 31 августа 1486 года ее уже освятили.

В 1485 году итальянские зодчие начали возведение кремлевских стен и башен. Строительство этого сложного архитектурного и фортификационного сооружения осуществляли приезжавшие в разное время в Москву Марко Руффо (Марк Фрязин), Антонио Джиларди (Антон Фрязин), Пьетро Антонио Салари (Петр Фрязин) и Алоизо ди Каркано (Алевиз). Десять лет понадобилось мастерам, чтобы закончить работу. Кремлевские стены и башни явились не только великолепной огранкой еще не вполне сформировавшегося комплекса на Боровицком холме, но и господствующей над городом высотой, ядром новой Москвы. Забегая чуть вперед и выходя за временные рамки рассказа об Иване III Васильевиче, следует напомнить, что окончательное архитектурное оформление крепости на Боровицком холме завершилось в 1508 году сооружением глубокого рва, выложенного белым камнем и кирпичом «со стороны торга и Красной площади», а со стороны Неглинной — устройством прудов, «из которых по рву Неглинная была соединена с Москвою-рекою, так что крепость со всех сторон окружилась водою и Кремль стал островом».

О Москве тех времен осталось очень мало сведений. И. Е. Забелин в своем труде «История города Москвы» приводит описание города итальянцем Павлом Иовием, датируемое 1535 годом: «Город Москва по своему положению в самой середине страны, по удобству водяных сообщений, по своему многолюдству и, наконец, по крепости стен своих есть лучший и знатнейший город в целом государстве. Он выстроен по берегу реки Москвы на протяжении пяти миль, и домы в нем вообще деревянные, не очень огромные, но и не слишком низки, а внутри довольно просторны, каждый из них обыкновенно делится на три комнаты: гостиную, спальную и кухню. Бревна привозятся из Герцинского леса; их отесывают по шнуру, кладут одно на другое, скрепляют на концах, — и таким образом стены строятся чрезвычайно крепко, дешево и скоро. При каждом почти доме есть свой сад, служащий для удовольствия хозяев и вместе с тем доставляющий им нужное количество овощей; от сего город кажется необыкновенно обширным. В каждом почти квартале есть своя церковь; на самом же возвышенном месте стоит храм Богоматери, славный по своей архитектуре и величию; его построил шестьдесят лет тому назад Аристотель Болонский, знаменитый художник и механик. В самом городе впадает в реку Москву речка Неглинная, приводящая в движение множество мельниц. При впадении своем она образует полуостров, на конце коего стоит весьма красивый замок с башнями и бойницами, построенный итальянскими архитекторами. Почти три части города омываются реками Москвою и Неглинною; остальная же часть окопана широким рвом, наполненным водою, проведенною из тех же самых рек. С другой стороны город защищен рекою Яузою, также впадающею в Москву несколько ниже города… Москва по выгодному положению своему, преимущественно пред всеми другими городами, заслуживает быть столицею; ибо мудрым основателем своим построена в самой населенной стране, в середине государства, ограждена реками, укреплена замком и по мнению многих никогда не потеряет первенства своего» [135] .

135

Забелин И. Е. Указ. соч. С. 143.