Моссад : Секретная разведывательная служба Израиля

Через несколько дней необычный конвой прибыл в бухту Хайфы. Катера были встречены с ликованием.

В Париже реакция не была такой радостной. Два генерала, давшие «добро» на продажу катеров компании «Старбоут энд вейл», были сняты со своих постов. Мордехай Лимон был выдворен из Франции — решение, которое сильно расстроило израильтянина, прожившего в Париже около семи лет, но он вынужден был подчиниться. Лимон отказался делать какие-либо официальные заявления. По пути в аэропорт репортер поинтересовался у Мордехая, командовал ли он когда-нибудь такими же катерами, как те, которые были построены в Шербуре. С абсолютно спокойным лицом он ответил:

— Нет. Они слишком малы для меня. И в любом случае меня не интересует нефтяная разведка.

Даже после отъезда Лимона общественное мнение не успокоилось. Феликса Амьо обвинили в организации заговора, но он защищался:

— Безопасность — это не мое дело. Моя работа заключается в том, чтобы строить корабли. Я очень хорошо ладил с израильтянами, а, насколько мне известно, это не является преступлением.

Амьо дал понять, что ни президенту Помпиду, ни кому-либо другому не удастся сбить его с толку. Он не счел необходимым даже принести публичные извинения.

Что касается остальных граждан Шербура, то официальное правительственное расследование констатировало: «Создается впечатление всеобщего заговора молчания по этому делу среди жителей Шербура».

Несомненно, этот тезис не был лишен оснований. Чувства горожан можно обобщить словами мадам Гийо, консьержки отеля, где проживало большинство израильтян. Она знала, что в канун Рождества катера отойдут, потому что в тот вечер один из матросов, немногим старше ее сына, поцеловал ее на прощание. «Я чувствовала, что пришел час расставания, — говорила мадам Гийо, — но я все хранила в тайне. Они не сделали нам ничего плохого, более того, с их помощью появились новые рабочие места. Они полностью расплатились за свои катера. Я никогда не понимала, в чем заключалась проблема».

Единственным жителем Шербура, у которого остались плохие воспоминания об израильтянах, был хозяин кафе, где семьдесят четыре матроса заказали рождественский обед, но оставили его нетронутым и неоплаченным. Он злился около двух недель, до того дня, как с почтой ему пришли оплаченный чек за несъеденный обед и самые искренние извинения.

Владелец кафе, конечно, не догадался, что этот чек был подписан в штаб-квартире Моссад.

Альфред Фраункнехт и бумажные самолеты

Альфред Фраункнехт был беспокойным человеком. В начале июня 1967 года, как только он услышал об объявлении генералом Шарлем де Голлем эмбарго на поставки наступательных вооружений Израилю, он подумал, что эмбарго для страны, находящейся на грани войны со своими могущественными арабскими соседями, станет катастрофой. Если израильские истребители-бомбардировщики «миражи» получат повреждения в ходе боевых действий, для их ремонта у Израиля не будет запасных частей.

Как никто другой Фраункнехт понимал вставшую перед Израилем проблему.

Он был главным инженером отделения швейцарской фирмы «Шульцер бразерз», занимавшегося строительством реактивных истребителей типа «Мираж». Дело в том, что швейцарское правительство купило самолеты у французской фирмы «Дассо» с тем условием, что они будут строиться в Швейцарии. Контракт получила фирма «Шульцер бразерз» из Винтертура. Как куратор проекта Фраункнехт во время своих поездок в Париж часто встречался с израильскими инженерами, приезжавшими на фирму «Дассо» для решения различных технических вопросов. Он подружился с некоторыми из них и часто разговаривал с израильтянами на политические и военные темы. Поэтому естественно, что Фраункнехт с неподдельной радостью воспринял победу Израиля в войне.

Однако скоро ом понял, что до решения всех проблем Израилю было еще очень далеко. Бескомпромиссный де Голль даже после войны не снял эмбарго и, по всей видимости, не собирался делать этого в ближайшее время.

В декабре в Париж были приглашены представители стран, закупавших «миражи», чтобы обсудить необходимость внесения изменений в конструкцию самолета. Появлению такой необходимости способствовал опыт, приобретенный израильскими летчиками в ходе шестидневной войны. Фраункнехт представлял на этой встрече «Шульцер бразерз».

Швейцарский инженер был шокирован тем, что происходило на совещании. Французы максимально использовали все, что израильтяне сумели узнать о боевом применении «миражей», однако даже не затронули вопроса о снятии эмбарго. Для Фраункнехта это было грубым нарушением правил честной игры.

Более того, он воспринял это как оскорбление, так как относился к этой стране с большим сочувствием и глубокой симпатией. Как и многие швейцарцы германского происхождения, он был на стороне Германии перед второй мировой войной. А потом, как и многие его соотечественники, испытывал острое чувство вины за свою поддержку Гитлера. Отчасти поэтому он стал ярым сторонником Израиля. По его мнению, Европа осталась в огромном долгу перед евреями за все, что она с ними сделала. А знакомство с израильтянами в процессе работы над «миражами» окончательно убедило его в правильности выбранной позиции.

Однажды вечером в начале 1967 года он ужинал в ресторане со своими израильскими друзьями. Когда он мыл руки, его внимание привлекла татуировка на локте одного израильтянина, стоявшего рядом. Он спросил, что означают вытатуированные цифры.

— Это память о пребывании в Дахау, — ответил израильтянин.

Любой, кому довелось встречаться с уцелевшими узниками гитлеровских лагерей смерти, знает, как сложно ответить на такое признание. Особенно тяжело это было сделать Фраункнехту, чувствовавшему за собой долю вины за преступления нацистов.

Вскоре после этой встречи Фраункнехт решил сам посетить Дахау. Этот вроде бы символический жест с его стороны произвел на швейцарца глубокое впечатление. Он вспомнил о самых страшных моментах в истории мирового сионизма.

Поэтому, когда Фраункнехт увидел, как французы «наносят Израилю удар в спину», он был глубоко встревожен.

Во время ланча с французскими коллегами он очень пылко защищал интересы Израиля. Эмбарго, говорил он, это непростительная ошибка. Франция задерживала поставку пятидесяти израильских «миражей», которые уже оплачены Тель-Авивом. Действия французов создавали угрозу самому существованию маленькой нации.

— Это дело чести, — сказал он своим коллегам. — Но что мы можем сделать? — ответил один французский бизнесмен. — Вы же знаете, что тут замешана большая политика. Мы здесь ни при чем. Давайте-ка лучше закажем еще одну бутылочку вина.

Фраункнехт не собирался оставаться в стороне. Он был готов сделать все, что в его силах, чтобы помочь Израилю. И скоро ему представился такой случай.

В конце 1967 года израильтяне внимательно изучали любую возможность получить запасные части к «миражам». Некоторые инженеры, работавшие с Фраункнехтом, знали о его симпатиях к Израилю и считали, что можно было бы обратиться к нему за помощью. Однажды вечером, перед отъездом Фраункнехта в Париж, к нему подошли два знакомых израильтянина и без обиняков спросили, может ли он помочь Израилю приобрести запасные части к самолетам.