Мост через Валгаллу

– Так-то оно так, – согласился Никита. – Вот только все равно в твоей грамоте натуральная каша. Дьяволы, Архангелы, аскимляны какие-то. Церковная ерунда. Вот ты вроде опытный человек, известный художник, директор музея, а веришь во всякую чушь, пусть и старинную. Тоже мне, в «Мышеловке» туману нагнал… Секретное дело! Тайна! Мы тебе что, голливудские, чтоб мир спасать? Вон, если хочешь, Алешке соли не хватает, пусть он и связывается… А нам с Иванычем это не интересно. Мы ж солидные люди, Прохор Кузьмич! Ишь, богатырей нашел.

Галерейщик пристально посмотрел Никите в глаза, а потом вернулся на свое место. Придвинув кресло к столу, уселся. Сцепил ладони в замок.

– Может, конечно, все и чушь, – задумчиво произнес он, – но отчего-то мне думается… Я ж немолодой человек, ребята… Вот хоть режь, а чувствую, что есть здесь рациональное зерно. Есть!

– Какое зерно, Кузьмич?! – нервно воскликнул Добрынич. Аж подпрыгнул на стуле. – Про Диавола? Как в кино говорят, закусывать надо! Ты где вообще эту грамотку-то откопал?

Трисемеркин усмехнулся.

– Про закусывать – приму к сведенью, – сказал он. – А письмо мне мальчишки притащили. Сказали, что нашли какую-то тяжелую железную вазу на берегу. Возле вашего карьера. Ну, я съездил с ними на место, сам глянул… И никакая оказалась там не ваза, а бронзовая чаша. С крышкой. И с сургучной печатью. Печать-то пацаны вскрыли, свиток мне принесли, а на чашу силенок не хватило… Нет, теперь-то, понятно, она уже здесь. Привезли. Но суть, ребятушки мои родные, в другом.

– В чем же? – заинтересовался Малой.

– Я тут несколько лет назад храмовые архивы разбирал, – говорил Трисемеркин, – для систематизации. Так вот… Среди прочего, прочел одну любопытную писульку. Она сейчас у нас тут в третьем зале под стеклом лежит. А пойдем-ка я вам ее покажу!

И уж привстал, но Добрынич отрицательно покачал головой.

– Не. Не пойдем. Верю. На словах объясни. Помнишь ведь наизусть?

– Да помню, конечно, – кивнул Прохор Кузьмич. – Там сказано о сношениях молотовчан с неким разумным племенем. С аскимлянами. Они якобы на том берегу Стулой жили. На скалах. Откуда в наших краях появились, неведомо, но вроде б приплыли. С моря, али по реке – тоже непонятно. Но нашим предкам разъяснили, что беда у них случилась – ладья поломалась. Вот и осели, значит…

– Что ж они, безрукие были? – перебил вопросом Малой – Ладью починить – это тебе не авианосец. Никакой электроники в помине не было. Одни доски.

– Ой, Алешка, ты со своими сравнениями! – возмутился Трисемеркин. – Видать, не могли починить. Караблестроение – это тоже искусство. Дай тебе два куба вагонки, ты лодку соорудишь?

– Ну…

– Вот тебе и ну! Ты лучше слушай, не перебивай. Так вот… На чем это я остановился? А! Аскимляне эти – народ вполне грамотный, вот только виду необычного. Их мужички ростом нам по колено. Плюс – о трех ногах и двух языках во рту.

– А бабы? – спросил Никита.

– А что – бабы? Бабы типа наших. Только лысые все.

Малой тихонько рассмеялся.

– Это их самцы ихние обрили, – весело сказал он. – Чтоб в волосах третьей ногой не запутаться.

– Цыц, я сказал! – погрозил пальцем галерейщик. – Так вот, значит… Приплыли сюда аскимляне и, потерпев аварию, пошли на поклон к градоначальнику. Мол, так и так, позволь, мил человек, пожить на окраине. А тот рогом уперся, и ни в какую. Вы ж, типа, и на людей-то не похожи. Вами только ребятню нашу пугать. Идите-ка вон, за Стулую, там и селитесь. Деревья на скалах растут, так что без дров не замерзнете. А денег дадите, мужики и жилье вам к зиме справят.

– Негостеприимно поступил, сволочь, – поморщился Никита.

– Согласен, – кивнул Трисемеркин. – Негостеприимно. Но то ж времена другие были! Средневековье, пусть и позднее. Нравы-то… Да хрен с ними, временами и нравами. Я вот что, ребятушки, думаю. Аскимляне эти – они и не люди вовсе. Судя по облику…

– А кто? – изумился Алеша.

– Кто, кто? Инопланетяне, вот кто! – чуть не вскрикнул галерейщик. – А ладья сломавшаяся – корабль, но космический. НЛО, как сейчас говорят. А?

– Ох, Кузьмич, – только и вздохнул Никита

– Я, кстати, согласился б, – поддержал Трисемеркина Малой. – Тогда и про поломку все логично. Электронику починить, тут действительно спецом надо быть. А ладья что? Посудина, если упрощенно смотреть.

– Во-во, посудина, – кивнул Прохор Кузьмич.

– Ладно, оставим посудину в покое, – сказал Добрынич. – Ты нам, господин художник широкого профиля, вот что проясни: с какого перепугу мы с Малым и Кировцем богатырями стали? Ну, некоторое лексическое – правильно сказал? – сходство имеется. Меж бухгалтерией и богатырщиной. Допустим. Но дьяк-то твой, Митрофан, или как его там, откуда про будущее узнал? Он что, Нострадамус? Или баба Ванга? Сам же сказал, что в ЦПШ учился. Типа, посредственность.

– Все у тебя в кучу! – отмахнулся Трисемеркин. – И образование, и дар ясновидения. Ты б хоть думал, прежде чем манку с солидолом мешать. Мало, что неверующий, так еще и без логики. И как только тебя Илья Иваныч в бухгалтерии терпит?

– Нормально терпит, – обиделся Никита. – Если тебе сказать больше нечего, пойдем мы. Мне, вон, за Милкой еще…

Он толкнул локтем Малого и уже приготовился встать, но галерейщик вдруг как хлопнет по столешнице ладонью.

– Сидеть! Не все еще. Дослушаете и пойдете, – дальше заговорил, правда, более миролюбиво. – В общем, вернулся я сегодня с обеда, сел бумажки перебирать, в окно постучали. Глянул, а оттуда на меня незнакомый поп пялится, рукой манит. Вверх показывает. Мол, на улицу выйди, пожалуйста. И вверх посмотрит. Вот, думаю, зараза. Опять призраки распоясались. Но чегой-то в бок кольнуло. Вышел. Башку поднял. А там…

И смолк.

– Ну? Что – а там? – не выдержал Алексей.

– А там… – повторил галерейщик, – Попа, естественно, нет никакого. Зато на небе тучи расходятся… Быстро так, словно кто-то их намеренно разгоняет. Ровным кругом, представляете? И морда на меня гигантская смотрит. Злобно так, с издевкою. Смотрит, значит, и говорит: «Два дня. Два лишь дня вам осталось, господа земляне. Не сыскать вам трех богатырей. А и сыщутся, страх испытают. Да и напрасно всё. Потомок их одолеет силой гласа»… И пропала. Снова тучи… Понятно вам теперь? Это ж знамение было, ребятушки!

– Знамение? Ха! – хохотнул Никита. – Ты б, Кузьмич, с портвейном-то себя ограничивал. И знамения враз уйдут. Правда, Алешка?

– Да с каким портвейном?! – вновь закричал галерейщик. – Всю неделю сох с этой проверкой. Вон, только после морды небесной и развязался. И то – стакан всего. При вас же, в «Мышеловке»… Эх, правду сказала рожа… Напрасно всё…

Трисемеркин взялся за бутылку, но тут заговорил Малой.

– Погодь, Кузьмич. И ты, Никита, остынь, – произнес он. – Я так думаю, надо с Иванычем посоветоваться. Нет, на горячку – прости, Прохор Кузьмич – это, конечно, смахивает. Но у нас же документ есть. Из чаши. А? Мне кажется, надо во всем разобраться.