Мост к людям

Вскоре Леонида выписали из больницы, и он поселился в своем любимом Ирпене. Там жил неподалеку врач А. М. Джуша, на помощь которого он мог всегда рассчитывать. Но, вопреки установкам врача, поэт много работал, знал, что выписали его из больницы ненадолго, и стремился успеть написать новую книгу стихов. Ежедневно он звонил мне и сообщал о сделанном.

— Сегодня написал семнадцатое и восемнадцатое стихотворения!

Я упрекал его и, повторяя слова врача, пытался убедить, что теперь ему нужен только отдых. Но на следующий день он снова звонил и снова «докладывал»:

— Сегодня написал девятнадцатое, двадцатое и двадцать первое!

Он торопился. Чувствовал, что времени в обрез, и не останавливался. А когда в один из дней он не позвонил, ясно было, что его вновь забрали в больницу.

Теперь уж навсегда.

Так была создана книга последних стихов «Вчера и завтра» — книга-итог, в которой поэт старался осмыслить свой жизненный и творческий путь, осознать, какая судьба уготована всему, что он сделал и выстрадал на протяжении полувека.

Пускаюсь в путь веселый и бесстрашный, За дар поэта счастье отдал я, — И не забудется мой день вчерашний Под чистым небом завтрашнего дня. (Перевод М. Алигер)

Таким был его вывод. Таким будет вывод и каждого читателя, который прочтет его произведения.

Жизнь учит поэта, но и поэт в свою очередь становится учителем жизни, если он подлинная художественная личность. У каждого свой путь возвращения приобретенного, вот почему жизнь истинного художника становится поучительным уроком.

Леонид Первомайский был такой неповторимой творческой личностью, его жизнь дает свой поучительный урок, и состоит он в том, что значение созданного не зависит от условий жизни, а только от способности учиться у жизни, чтобы отдавать познанное людям.

Я знал его в ранней молодости, когда, подобно всем нам, он был далеко не против того, чтобы увидеть себя в списке славных имен, знал его и потом, когда эти списки довольно беззаботно обходились без него. В молодости он не был к этому равнодушен. Тогда его возмущали счастливцы, и сгоряча он мог даже сказать о них что-либо едкое, хотя, правду говоря, они этого не заслуживали.

Но если талантливым человеком рождаются, то мудрым становятся. И для того чтобы мудрость добавилась к природному дарованию, надо много поработать и немало пережить.

В последние годы Первомайский целиком освободился из плена высокомерных претензий, свойственных молодости. Он ясно осознал, что сколько бы ни появилось на страницах газет и журналов восхвалений в адрес посредственности, они не в состоянии поднять ее выше нее самой, точно так же как не способны ни увеличить, ни уменьшить достижений подлинного художника. И если одного хвалят, а иного замалчивают, это ничего не меняет.

Вот почему стихотворение «Двое», написанное в последние недели жизни, кажется мне очень важным для понимания Первомайского. Небольшой эпизод, взятый из жизни Бетховена и Гёте, оказался находкой, с помощью которой поэту удалось высказать свой взгляд на судьбу художника: один прожил спокойную и счастливую жизнь, иногда даже не пренебрегая выгодой, которую дает поклонение преходящему; другой всю жизнь мучился, но не склонял головы. И все же оба они стали творцами, способными надолго пережить тех, перед кем один покорно склонял, а другой гордо вскидывал голову.

Такой вывод может показаться похожим на акт христианского смирения. Но это не так. Это скорее проявление безграничной веры в силу жизненной правды, которая вынудила даже убежденного легитимиста Бальзака и непротивленца Толстого говорить ее голосом.

Ибо как бы гений ни жил, он — эхо жизненной правды. Даже если и не стремится им быть, даже и тогда.

1981

Перевод Т. Стах.

NULLA DIES SINE LINEA [6]

Как читателя меня никогда не привлекал приключенческий жанр, и даже в молодости я не читал научно-фантастических романов, кроме разве что Жюля Верна и Герберта Уэллса. Пожалуй, из-за этого даже в годы своей литературной молодости, когда юноша, мечтающий стать писателем, ищет поддержки со стороны литературных авторитетов и старается познакомиться с писательскими знаменитостями, я не стремился к знакомству с Ю. К. Смоличем, считая его автором именно приключенческих романов, которые читать не любил. А поскольку, будучи одним из многих начинающих, сам я его интересовать уж никак не мог, то знакомство наше долго ограничивалось обычными приветствиями при встречах, инициатором которых был, разумеется, я, человек более молодой.

6

Ни дня без строчки (лат.).

Но однажды в медленном почтово-пассажирском поезде, которым я ехал на отдых в Ялту, мне случайно попала в руки автобиографическая трилогия Смолича и очаровала буквально с первых же страниц. В наши дни это произведение известно каждому школьнику, и вряд ли есть необходимость говорить о том, чем оно могло так увлечь. А я тогда читал и возмущался: как же так, человек имеет в запасе такой прекрасный жизненный материал, а занимается выдумками и приключениями, не имевшими ничего общего с реальной жизнью!

Вскоре новосозданный Союз писателей командировал меня на Харьковский тракторный «изучать производственную жизнь» с целью написать что-то о рабочем классе. Места в гостинице я не достал, так что пришлось обратиться в Харьковское отделение Союза, то есть к Юрию Смоличу, который в нем председательствовал. Он охотно согласился помочь, «сел на телефон», но тоже не добился успеха: в Харькове как раз проходил областной съезд колхозников, гостиницы были переполнены.

Вдруг он швырнул трубку на рычаг и произнес:

— Да какого черта звонить! Поехали ко мне. Квартира большая, а мы только вдвоем с женой.

Хорошо помню ночь, которую мы почти до утра просидели с Юрием Корнеевичем на тахте, разувшись и подобрав под себя ноги. Его жена несколько раз просыпалась и заглядывала к нам, а мы каждый раз обещали, что сейчас разойдемся по кроватям, но не расходились. Запомнился и тот долгий разговор, который объяснил мне, почему именно из-под пера автора приключенческих произведений вышел реалистический роман и почему я не напишу ничего хорошего после творческой командировки для изучения жизни рабочих на Тракторном…

Знать то, о чем пишешь, или писать о том, что знаешь? — внешне это звучит как бессмысленная тавтология, в действительности же это не так, ибо речь идет о первоисточниках художественного творчества — о том, что питает и воодушевляет его. Способен ли писатель написать хорошую книгу о людях, которых близко не знал, о событиях, не пережитых лично? Может ли он по-настоящему познать того, с кем не съел пуда житейской соли, а только внимательно и заинтересованно наблюдал со стороны, как человек работает и живет? Вот тема того ночного разговора с Юрием Корнеевичем. В конце концов она сводилась к тому, имеет ли право писатель избрать тему для своего будущего произведения, которая не продиктована его собственным жизненным опытом, а автор лишь умозрительно полагается на свою добросовестную пытливость и умение наблюдать?