Мост, колодец и тень

– У вас здесь всё в порядке? – обеспокоенным голосом поинтересовалась она – Быть может вам стоит встретиться в более деловой обстановке, вне дома?

Её появление заставило и меня и доктора посмотреть на неё. Кристенсон, при виде моей жены, ещё раз вздохнул.

– Инна, разрешите мне задать вам пару вопросов? – вежливым тоном спросил он.

– На каком это основании, вы собираетесь задавать мне вопросы? – последовал немедленный ответ моей жены, и это удивило меня самого. Разумеется, в данной ситуации я полностью поддерживал супругу, однако я никогда не слышал, чтобы в её голосе звучала столь «звонкая сталь» и она столь быстро переходила «в атаку»

– Вы появляетесь у нас дома, пользуетесь гостеприимством, не утруждаясь объяснить, в чём собственно дело, и теперь ещё намереваетесь задавать какие-то вопросы. Это неслыханно!

Я понятия не имел, какая «валькирия» вселилась в Инну, но перед лицом сложившихся обстоятельств, эта её перемена была мне на руку, я могу позволить себе выпроводить Кристенсона без лишних церемоний.

– Я прошу прощения, – виноватым тоном заявил Кристенсон – однако мой вопрос не доставил бы вам многих хлопот!

– Нет, господин как вас там, никаких вопросов! – отрезала Инна, ещё сильнее удивляя меня, и я уже намеривался вступить в эту «игру», когда доктор вдруг произнёс:

– Инна, скажите пожалуйста, что стало с вашим жильём, в котором вы жили до прибытия в Шиксаль?

Этот вопрос подействовал на меня как чан ледяной воды, опрокинутой мне на голову. Разумеется для меня это не было вопросом вообще – наша квартира была продана моим отцом, поскольку я на тот момент был «никакой» Деньги были нужны на элементарную организацию нашего длительного пребывания в Швеции. Но Инна, та, которую я любил и бездумно потерял, уже не могла об этом знать.

Стоя в проходе, она буквально онемела от поставленного пред ней вопроса. На мгновение мне показалось, что она просто замерла в недоумении, но эта пауза длилась подозрительно долго, в воздухе висела звенящая тишина.

– Что с ней такое? – спросил я доктора, а тот смотрел на Инну с подлинным интересом исследователя.

– Она замерла, остановилась! – Кристенсон констатировал факт, свидетелем которого я и так являлся – Я так и полагал…

– Что ты полагал? Отвечай! – между тем, чтобы не напасть с кулаками на доктора оставалась весьма тонкая грань.

– Разве ты не видишь? – наконец Кристенсон посмотрел на меня – Она не настоящая! Она – часть твоего сна!

Я до сих пор помню своё изумление. В первые несколько секунд я испытал шок, потрясение, на смену которого пришла полнейшая беспомощность. Я подошёл к Инне, которая, словно высококачественная восковая статуя, оставалась недвижимой, и если бы не её, исполненные иллюзией жизни, черты, можно было бы принять её за результат искусной работы таксидермиста.

– Это не она, Олег, услышьте меня! – настаивал Кристенсон, оставаясь на своём месте.

Я повернулся к нему лицом, очевидно что-то в моём облике, в этот момент, напугало доктора и он отступил на несколько шагов, едва не упав на диван.

– Что это всё значит, Кристенсон? – я потребовал объяснений.

Доктор, очевидно не в силах оставаться на ногах, присел на диван, продолжая глядеть на Инну.

– Всё так, как я предполагал, всё именно так… – бубнил Кристенсон, игнорируя мой вопрос, отчего мне пришлось подойти к нему. Оказавшись буквально над ним, я ухватил доктора за грудки и с силой рванул вверх, заставляя подняться на ноги.

– Я ещё раз спрашиваю, – как мне кажется сейчас, в тот момент я не столько говорил, сколько рычал на ошарашенного доктора – Что это значит? Что с ней такое?

Кристенсон наконец посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.

– Это всё, – заговорил он, одновременно освобождаясь из моей хватки – всё что вы видите здесь, вокруг вас, это всё – не настоящее. Это сон, наваждение, понимаете?

Разумеется я не понимал. Мне казалось, что доктор решил вести со мной какую-то очень глупую игру, однако, в тоже самое время, я не мог игнорировать ни свои собственные наблюдения, ни здравый смысл. Казалось, что тот самый «ментальный чулан» куда я запрятал свои сомнения, развалился и все «скелеты» теперь слились в этаком «la dance macabre» -«пояске смерти», абсолютно абсурдном явлении, не поддающимся разумному объяснению.

– Вы всё-ещё в больнице, Олег. – продолжал доктор, очевидно приведя свои мысли в порядок – Вас нашли недалеко от моста, на следующее утро после того, как вы покинули своего отца, отправившись на прогулку. Врачи сказали, что на вас не было обнаружено никаких признаков насилия. Однако вы впали в кому, это единственное научно-обоснованное объяснение вашему состоянию, которое подобрали клиницисты.

– Что за чушь вы несёте… – недоумевал я – Я пришёл в себя в больнице, но это было далеко не вчера, и никакой комы…

Я замолк, вспоминая события, предшествующие своему пробуждению. Мне стало жутко от того, как сказанное Кристенсоном великолепно укладывалось в общий узор, ранее непонятного мне, события.

– Вы что же, – продолжал я – хотите сказать, что я всё ещё в коме, там, в больнице?

Кристенсон вздохнул, прежде чем ответил:

– Ну по правде говоря, назвать это комой можно с очень большой натяжкой. Клинические проявления отсутствуют и по всем признакам – ваше состояние это некая форма сна.

– Сна? – переспросил я, будучи не уверен, правильно ли я понял доктора – То есть я сплю, там, в больнице?

Кристенсон растеряно пожал плечами.

– Это феноменально! Но похоже вы погрузились в какую-то аномальную форму сна, из которой не можете выйти.

Так как я оказался в ситуации, которую нельзя пожелать и врагу, чувство растерянности овладело мной. Чем яснее я понимал значение слов Кристенсона, тем сильнее становилось отчаянье. Выходило всё так, будто новообретённый мир, успевший стать очагом моей надежды, теперь рушился у меня на глазах, забирая всё то, что я ещё совсем недавно успел воссоздать.

Великий Моэм писал в одном из своих бессмертных произведений, что ощущение рушащейся надежды сродни чувству, как если бы потратив дюжину лет для строительства любимого фамильного дома, однажды утром вы обнаружили группу уполномоченных лиц, вооружённых ломами, которые бы методично, а главное –без всяких на то объяснений, разобрали ваше творение до основания. Примерно такое же чувство постигло меня, и я не мог ничего сделать – только наблюдать за разрушением своего мира.

– Ваш отец, – говорил доктор, слегка понизив тон голоса, словно смущаясь чего-то – он там, с вами, места себе не находит.