Мост

В своём сознании я до сих пор вижу его таким, каким он мне помнится из детства.

Может, какая-то часть меня никогда не отпустит ранние образы моего брата из тех времён, когда мы каждый день проводили вместе, когда я, мои родители и большинство друзей-соседей всё ещё называли его «Жуком».

Тогда Джон носил толстые очки и рваные кеды, на которых он одержимо рисовал маркерами. У него были руки, которые папа любя окрестил «паучьими лапками», а его ладони и ступни всегда казались слишком крупными по сравнению с остальным телом.

Он был тем ребёнком, который большую часть времени проводит, уткнувшись носом в книжку — по крайней мере, пока не возится с микроскопом. В выходные он часами таскал меня за собой, и я помогала ему собирать образцы, чтобы потом разглядывать их через увеличительное стекло. Большая часть этих образцов бралась из парка Золотые Ворота, но некоторые находились на клумбах вдоль тротуаров, в кампусе Калифорнийского университета, на Оушн-бич и даже на Аламо-сквер.

Мы разглядывали жуков, траву, улиток, птичьи крылышки, перья, цветы, воду из пруда и океана.

Но теперь Джон другой.

Он как-то изменился, в какой-то момент, пока я не видела.

— Ты один? — я стискиваю ребра руками.

— Элли… что случилось? Иисусе, ты выглядишь так, будто вот-вот замёрзнешь насмерть.

— Байк, — произношу я, дрожа. — Ты один? — упрямо повторяю я, зная, как ужасно я, должно быть, выгляжу; что дождь, ветер и грязь сделали с моим дерьмовым типа-винтажным платьем из Мишн-дистрикта, не говоря уж о макияже, который мама столько времени наносила на мои глаза и щёки, и который до сих пор ошмётками держится на лице и волосах.

Подумав о маме, я крепче стискиваю свои рёбра, чувствуя себя так, что хочется сдохнуть.

Неудивительно, что Джейден не хотел присутствия наших семей и друзей. Неудивительно, что он хотел поехать туда только вдвоём. Неудивительно, что он решил поехать туда на своём мотоцикле вместо того, чтобы раскошелиться и купить билет на самолёт, как это сделала я.

Как же удачно совпало, что на протяжении всей поездки обратно через Северную Калифорнию шёл дождь.

Я могу думать лишь о том, что сейчас я никак не могу посмотреть в глаза маме, после всех её пожеланий добра и предостережений, всех её деликатных попыток заставить меня пересмотреть, что я делаю.

Как я всё это объясню? Я никак не смогу сделать это, не вызвав то выражение печали и жалости в её глазах, а также, наверное, злости на Джейдена, может, даже ненависти к Джейдену, предубеждения против него, с которым она может никогда не справиться.

Конечно, Джон тоже никогда не простит Джейдена.

— Он не пришёл, — Джон решительно заводит меня в свою квартиру и закрывает за мной дверь. Теперь я уже неконтролируемо дрожу, и он, должно быть, видит это, потому что кричит через плечо: — Трей! Можешь принести мне одеяло? Или нет, подожди. Одно из больших полотенец. Голубое.

Я чувствую, как моё сердце съёживается.

— Чёрт. У тебя гости.

— Через минуту никого не будет, — твёрдо говорит Джон.

Он продолжает растирать мои руки и плечи голыми ладонями и следит взглядом своих ореховых глаз за другим мужчиной, пока тот идёт по коридору из соседней комнаты и несёт огромное, до абсурда пушистое небесно-голубое полотенце.

— Что происходит? — спрашивает Трей, нервно косясь на меня. Затем одаривает меня робкой улыбкой. — Как дела, роскошная? Ты сейчас выглядишь так… совсем как Эльвира^[2].

Тон Джона становится жёстче.

— Ты же сказал, что тебе пора. Верно, Трей?

Другой мужчина моргает, его глаза резко пустеют. Но спустя мгновение он кивает, похоже, прочитав выражение на лице Джона.

— Да. Да, конечно же, — оправившись, он улыбается мне, но в этот раз улыбка натянутая. — Конечно. Элли, дорогая, очень рад видеть тебя.

Наклонившись, он целует меня в щёку.

Я невесело фыркаю.

— Ага. Конечно.

Подмигнув, Трей одаряет меня очередной дьявольской улыбкой.

Он привлекательный парень, отличающийся от Джона тем, что он сам об этом знает — тёмно-синие глаза, пшенично-блондинистые волосы, точёное лицо и тело. Он один из тех привлекательных людей из Кастро, которые теперь ходят за Джоном как щеночки, хотя сам Джон, похоже, до сих пор не знает, что делать с этой толпой, и тем более как справиться со всем вниманием, которое он получает.

Мне не хватало смелости спросить его, наслаждается ли он тем количеством секса, который сам плывёт ему в руки в эти дни; я знаю, что он не смущается своей гомосексуальности, но в то же время не привык к такому успеху на личном фронте.

В старших классах дела у Джона обстояли совершенно иначе.

А сейчас Трей нависает над Джоном так, будто Джон — его новая любимая игрушка, и он боится, что другие дети её заметят и попытаются украсть, пока он не видит.

Кажется, он даже не в восторге от соперничества со мной.

Я смотрю на Джона, пока тот забирает полотенце из рук своего бойфренда, как будто даже не замечая его внимание, рывком расправляет его, а потом заворачивает меня в толстую ткань. Не отводя взгляда от моего лица, Джон снова начинает растирать мои плечи и руки через ткань.

— Не очень-то деликатно, бро, — бормочу я ему, когда Трей уходит в другую комнату, чтобы забрать свои вещи, в том числе и дизайнерскую куртку. — Тебе необязательно выпинывать его, знаешь ли. Всё хорошо. Я могу просто принять душ или типа того, подождать тебя.

Игнорируя мои слова, Джон заводит меня в свою гостиную, которая в три раза просторнее моей дерьмовой квартирки в Филморе. Подведя меня к дивану, Джон усаживает меня, плюхается рядом и бросает лишь беглый взгляд на Трея, который уже направляется к двери и на улицу.

Я вижу, как другой мужчина слегка хмурится, окидывая Джона взглядом и видя, как близко мы сидим на секционном замшевом диване Джона.

По правде говоря, в данный момент я не могу заставить себя переживать об этом, что бы я ни говорила Джону несколько секунд назад. Это не первый раз, когда мы с Джоном ставим потребности друг друга превыше желаний своего любовника. Это уже становится постоянной проблемой между мной и бойфрендами Джона — тот факт, что мы с Джоном ставим друг друга на первое место, превыше любого из них.