Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
Я на кухне. Утренний свет касается пола, а в моих руках засыпает отец.
– Папа! Черт!
Я бью его по щекам, еще и еще, и он на время приходит в себя, но в итоге снова теряет сознание. Его слабое тело падает на пыльный ковер. Старик дышит, а значит, будет жить. На его морщинистой шее кровоподтеки от моих пальцев. Из носа катится тонкая кровавая струя. Это не сон. Сейчас, это точно не сон.
Хватаюсь за голову, утыкаюсь носом в колени и учащенно дышу.
Это не сон. Не сон. А я едва не убил своего отца.
В школу я решил наведаться только потому,
Витя: Гера, твою мать, что ты мне подсунул?
Отправляю смс с кнопочного телефона, захожу в школу, проплываю мимо охранника, который не возлюбил меня с самого первого дня, и останавливаюсь возле огромного зеркала, что висит на стенах холла. Смотрю.
Вид у меня ужасный, выгляжу болезненнее, чем обычно: темные круги под глазами, синеватый оттенок лица, впалые скулы. Наглядный пример человека, чья жизнь начала обратный отчет. Как только народ от меня не шарахается?
Телефон вибрирует. Вглядываюсь в экран.
Гера: что не так, Витя? Все как обычно.
В: обычно? Да я чуть отца не грохнул!
Г: не гони на товар. И не путай собственные желания с метаморфозами.
Сука.
В: я понял тебя.
Г: ладно, не злись, тигренок. Приходи ко мне. Обсудим. Если правду говоришь, поменяемся. Я всегда за качество.
В: договорились.
В расписании сказано, что через несколько минут начнется урок литературы, поэтому я бегу на нужный мне этаж, но когда приближаюсь к двери, то замечаю весьма интересную картину. Тарасова сидит на полу, подложив под себя рюкзак и куртку. Ее ноги скрещены, а лицо уткнуто в хренов блокнот, с которым она все не может расстаться.
Подойдя к ней, я еще несколько секунд остаюсь не во внимании, что крайне непозволительно, отчего легким ударом ноги выбиваю гиптонитическую тетрадку из ее рук. Она провожает взглядом предмет и только потом поднимает голову.
– Охренел?
– С детства.
– Не повезло же твоей ма…
Варя запинается, осознав, что еще немного и сморозила бы непростительную глупость, но я не обижаюсь. Дуракам свойственно нести ересь. К моему большому удивлению, она считала иначе. Девчонка заметно засуетилась и буквально не знала куда себя деть: то поправляла волосы, то прятала бегающие глаза.
– Да что с тобой? Ты не выспалась… Зая? – язвительно усмехаюсь. Я нарочно делаю акцент на последнем, ибо мы заключили сделку. Именно сделку, не отношения – так мне проще воспринимать происходящее.
– Очень смешно, – кривится Варя, поднимает свою книжульку и проходит мимо.
Я не даю ей вильнуть хвостом – хватаю за рюкзак и ставлю обратно.
– Ты хочешь зайти в класс без меня? Этого ты хочешь? Может, ты меня стесняешься? Не хочешь появляться со мной на людях?
Кажется, я немного переиграл.
– Не устраивай драматургию, Звягин. Наши условные отношения и без того попахивают дебилизмом, так что давай
не будем делать из этого представление.– Никаких театралок, – уверяю я. – Ну может только немного импровизации…
Моя рука падает ей на плечи. Не скрывая улыбки, Варя укоризненно качает головой. Тарасова видит во мне игрока, но моя игра нравится ей, ибо зачем она приняла правила? Первый ход мой.
Когда мы входим в кабинет литературы, на нас обращаются множество глаз. Впрочем, это было легко предугадать. И, дабы навести большей смуты, я утыкаюсь носом в ее волосы и шепчу на ухо.
– Сейчас ты должна посмеяться, как легкомысленная потаскушка, которой предложили нечто непристойное.
Варя громко хихикает, слишком громко, отчего прикрывает рот рукой.
– Мы не в театре, забыла? Не переигрывай.
Она незаметно толкает меня в бок и, с натянутой до ушей улыбки, цедит:
– Ну извини, что тренировала потаскутский смех.
Я не сдержался. Хохотнул.
– На твоем месте, я бы тренировал склонения.
Пройдя мимо рядов, словно по ковровой дорожке, мы заняли свои места. Мария Анатольевна начала тему урока, и через несколько минут наша популярность сошла не «нет». Я максимально удобно расположился на стуле, а вот поэтесса спряталась в лесу четверостишьев. Ее смущало мое присутствие, пусть даже она старалась держаться уверенно. Слишком легко вычислить увлеченных мужской личностью девчонок, такие прозрачны, как стекло, поэтому они никогда не разожгут во мне интерес. Как и Варя. Она открыта, в чем-то неплоха, но слишком банальна. Однако на этом и был заключен договор, я должен ее раскрыть. Изменить, если это вообще возможно. А вот Варя должна изменить меня. Изменить, если это возможно.
– Как там мой стих? В процессе? – спрашиваю я, заглядывая в блокнот.
– А ты уже собрался на тот свет? – она пытается дерзить, но выходит погано.
– Нет. Но когда-нибудь это все равно случится. Я хочу прочесть его будучи живым, ибо какой смысл просить тебя об этом?
Тарасова отвлекается от блокнота и прищуривает серые глазки.
– Ты серьезно это сейчас?
– Я похож на клоуна?
– Только верхней частью туловища.
– И это забавно, учитывая что твоя нижняя напоминает страуса.
– Уродец.
– Поверь, ты тоже далека от идеала.
– Вот видишь, даже девушка у тебя страшная.
Я хмурюсь.
– Очнись, Тарасова, ты только что запнула мяч в собственные ворота.
– Так! – раздается голос Марии, но почему-то все ее внимание обращается на Варю. – Тарасова, встань!
– Я? – поражается она.
– А кто еще? Встань. Сейчас же.
Девчонка неохотно поднимается со стула и скрещивает на груди руки.
– А теперь сделай достоверную характеристику любого из присутствующих. Ты ведь любишь болтать на уроке, да и сочинять у тебя отлично получается. Я даю тебе шанс высказаться.
Задание странное, даже для меня, но и сама учитель далека от воспитательных норм.
– Почему именно присутствующих? – недоумевает Варя.
– Потому что если я спрошу тебя про драматурга, о котором сегодняшняя тема, едва ли ты промолвишь хоть слово.
«А. С. Грибоедов. Жизнь. Подвиг. Смерть»
Считав с доски тему, я прикладываю ладонь к губам и с иронией шепчу:
– Выбирай первый вариант. С Грибоедовым у тебя нет шансов.
Варя топчется. Ей неловко.