Мотылёк

Едва я вошел, как со всех сторон потянулись ко мне зэки. Все одеты в белое.

– Папи, иди к нам.

– Нет, лучше к нам.

Гранде взял мой мешок и сказал:

– Он будет жить в моем «шалаше».

И я пошел с ним. Подвесили и туго натянули мой гамак.

– Лови пуховую подушку, – сказал Гранде.

Я повстречал многих друзей: с Корсики, ребят из Марселя, несколько человек из Парижа, знакомых по Санте, Консьержери и конвою. Я несколько удивился и спросил:

– Вы разве не работаете в это время?

Мой вопрос несказанно всех рассмешил. Смеялись от души.

– О, запиши это где-нибудь большими буквами. Ребята нашего блока больше часа не работают, потом все расходятся по своим «шалашам».

Встреча была теплой. Я надеялся, что так будет и дальше. Одно меня поразило, чего я, признаться, не ожидал, – предстоящая жизнь «шалашами». Я отвык от групп и коллективов; значит, придется этому снова научиться, хотя, конечно, некоторый опыт, вынесенный из тюремных больниц, у меня имелся.

Затем случилось нечто из ряда вон выходящее. Вошел малый в белой униформе и с подносом в руках, накрытым безукоризненно белой салфеткой. Он выкрикивал:

– Бифштексы, бифштексы, кто хочет бифштексы?

Передвигаясь таким образом между рядами коек, он добрался и до нашего уголка. Остановившись, он откинул салфетку, и я увидел бифштексы, аккуратно разложенные рядами на подносе, ну прямо как в мясной лавке во Франции. Чувствовалось, что Гранде его постоянный клиент, потому что он не предложил, а сразу спросил, сколько надо.

– Пять.

– Крестец или лопатка?

– Крестец. Сколько с меня? Дай счет, поскольку нашего полку прибыло, и теперь все пойдет по-другому.

Продавец бифштексов вынул блокнот и принялся считать:

– Всего сто тридцать пять франков.

– Получи, теперь в полном расчете.

Когда малый ушел, Гранде сказал мне:

– Здесь, если нет денег, сдохнешь как собака. Но есть немало возможностей выкручиваться и всегда быть при деньгах.

На каторге «выкручиваться» означает добывать деньги. Лагерный повар, например, продает бифштексы из мяса, предназначенного заключенным. Получая на кухне тушу, он отрубает примерно половину и при разделке готовит из нее бифштексы, рагу и кости для бульона. Часть мяса продается надзирателям через их жен, а часть раскупается каторжниками, располагающими деньгами. Разумеется, повар делится частью вырученных денег с надзирателем, ответственным за кухню. Первым делом повар со своим товаром направляется в спецгруппу, блок А, то есть в наш корпус.

Так что всяк выкручивается по-своему: повар продает мясо и жир; пекарь – сдобу и длинные белые батоны, выпекаемые для служебного персонала; мясник со скотобойни тоже торгует мясом; санитар продает лекарство для инъекций; нарядчику платят за хорошее место или освобождение от тяжелой работы; садовник продает свежие овощи и фрукты; зэк – помощник из лаборатории медицинского анализа – продает результаты анализов и может за деньги устроить справку о туберкулезе, проказе или воспалении тонкой кишки; специалисты по кражам из надворных построек надзирателей торгуют яйцами, домашней птицей, марсельским мылом; «мальчики по дому», торгующие вместе со своими хозяевами, несут все, что прикажете: масло, сгущенное молоко, сухое молоко, банки с тунцом и сардинами, сыр и, конечно, вино и крепкие напитки (у нас в «шалаше» всегда была бутылка вина, американские или английские сигареты), а те, кто имел разрешение на рыбную ловлю, торговали рыбой и крабами.

Но самая прибыльная и самая опасная «статья дохода» – держать игорный стол. Правилами запрещалось иметь в одном блоке на сто двадцать человек более трех или четырех держателей игорного стола. Тот, кто решается занять чужое место, представляется игрокам во время ночной партии следующим образом:

– Я хочу занять место держателя игорного стола.

Ему отвечают:

– Нет.

– Все говорят «нет»?

– Все.

– Тогда я называю такого-то и занимаю его место.

Названный понимает, о чем идет речь. Он встает из-за стола, выходит на середину комнаты, и двое дерутся на ножах. Кто победит, тот и берет игру в свои руки и получает пять процентов с каждого выигрыша.

Игра влечет за собой появление доходного сервиса. Один, к примеру, расстилает на полу одеяла; другой малый выдает напрокат небольшие табуретки тем, кто не может сидеть, скрестив ноги; третий продает игрокам сигареты. Он расставляет на одеяле несколько коробок из-под сигар, а в них сигареты: французские, американские, английские. На каждой коробке свой ценник, игрок же, взявший сигарету, скрупулезно отсчитывает и кладет деньги в коробку. Был также человек, присматривающий за керосиновыми лампами, чтобы слишком не чадили. У всех игроков лампы-самоделки из банок из-под сгущенки: в верхней крышке дырка, в нее вставлен фитиль, с которого постоянно приходится снимать нагар. Для тех, кто не курит, припасены конфеты и пирожные. Их изготовление – самостоятельный интересный сервис. В каждом блоке один или два разносчика кофе. Они заваривают его по-арабски и, чтобы не остыл, держат всю ночь под двумя джутовыми мешками. Время от времени они прохаживаются по камере и предлагают кофе или горячий шоколад, накрытый для сохранения тепла матерчатой бабой.

И наконец, товары совершенно другого вида, своего рода промысел. Некоторые специалисты обрабатывают черепашьи панцири, добываемые рыбаками. Один такой панцирь с тринадцатью пластинами может весить до двух килограммов. Мастера выделывают из них браслеты, серьги, ожерелья, портсигары, расчески, гребни и заколки для волос. Я видел даже чудесную белую черепаховую шкатулку для драгоценностей превосходной, как мне показалось, работы. Другие мастера режут по скорлупе кокосового ореха, украшают резьбой и орнаментом бычьи и коровьи рога, вырезают змеек из дерева твердой породы или эбонита. Третьи занимаются ремеслом краснодеревщика, изготавливая высококачественную мебель без единого гвоздика. Наиболее искусные работают с бронзой. Конечно же, есть и художники.

Бывает, что для выполнения какой-нибудь работы объединяются несколько талантливых мастеров. Например, рыбак поймал акулу. Он обрабатывает ее разинутую пасть, чистит и полирует зубы. Краснодеревец вырезает из гладкого дерева уменьшенную модель якоря, достаточно широкую в средней части, чтобы на ней можно было что-то нарисовать. Затем якорь вставляют в акулью пасть. После этого художник рисует картину и вешает ее над акулой. Обычно на картине изображаются острова Салю, окруженные морем. Чаще всего используется следующий сюжет: виднеется мыс острова Руаяль, пролив и остров Сен-Жозеф. Над голубым морем садящееся солнце разливается всеми красками. В центре – лодка с шестью каторжниками, обнаженными по пояс. Они стоят, держа весла вертикально вверх. На корме три стражника, вооруженные автоматами. На носу два человека опрокидывают гроб, из которого, зашитый в мешок из-под муки, выскальзывает труп каторжника. А вокруг в ожидании жертвы плавают акулы с широко открытыми челюстями. Внизу, справа, табличка с надписью: «Похороны на Руаяле» – и дата.

Многие предметы промысла приобретаются надзирателями и украшают их дома. Наиболее ценные вещи покупаются заранее или делаются по заказу. Остальное распродается морякам с судов, заходящих на острова. Торгуют лодочники – это их сфера деятельности. Находятся шутники, которые берут старую, помятую, побитую кружку, миску или ложку и делают на ней гравировку: «Эта кружка принадлежит Дрейфусу. Остров Дьявола». И дата. Для моряков-бретонцев на любом предмете неизменно пишут: «Сезенек».

Этот нескончаемый круговорот бизнеса привлекал большие барыши на острова. Надзиратели были весьма заинтересованы в его процветании. Бизнес поглощал огромное количество каторжников, удерживая их в разветвленной сети занятости. Привыкая к новому образу жизни, они становились легко управляемыми.

Гомосексуализм признавался официально или был близок к признанию. Каждый, начиная с коменданта, знал, что такой-то является «женой» такого-то. Если одного отправляли на другой остров, то следом ехал и другой. Или обоих высылали вместе.

Из всей массы заключенных едва ли набиралось три человека на сотню желающих бежать с островов. Даже среди отбывавших пожизненное наказание. А как бежать? Единственный способ – добиться перевода на материк, в Сен-Лоран, Кур'y или Кайенну. Это проходило только с отбывающими ограниченный срок. С пожизненным сроком об этом нечего было и думать, разве что совершить убийство. Если это случалось, виновного как подследственного отправляли в Сен-Лоран и там судили. Но опять-таки, чтобы попасть в Сен-Лоран, надо сначала признаться в содеянном, что могло обернуться пятью годами одиночки, ибо кто же мог поручиться, что за три месяца пребывания в следственном изоляторе твои потуги совершить побег окончатся удачей.