Мой адрес Советский Союз

Из окна выглянула женщина. Лицо её тут же переменилось, как будто в темноте включили лампочку.

– Лиза! Да ты што ли это?! О-о-о-ё-ёй! Да как это ты здесь?! Заходи, заходи, пешком ведь, наверное, шла, устала.

– Лёгким шагом, как будто и не было этого длинного пути, мама взошла по деревянным ступенькам чистого крыльца. Дом был большой, чистый. Пока подруги обнимались, блестя глазами и громко радуясь, я с любопытством оглядывала незнакомую обстановку и с удовольствием ощущала прохладу деревянного дома. Обстановка была привычная: центральное место занимала большая русская печь, выбеленная мелом, вдоль стен стояли широкие старинные лавки, у стены между окнами, выходящими на улицу, находился деревянный стол. Вход на кухню был задёрнут цветастыми шторами. Всё дышало монументальностью, покоем и даже какой-то забытостью. Наконец-то дошла очередь и до меня.

– А это твоя младшенькая, што ли?

– Поскрёбыш мой, самая последняя.

– Вылитый Яша!

– Да, капелька! Я чё и взяла её с собой. Свекровка-то её больно любит изо всех.

Началось бесконечное плетение разговорного кружева за чашкой травяного чая. Знакомых было нескончаемо много, событий, которые вспоминались и заканчивались либо смехом, либо загадочным: «Да… вот ведь как всё повернулось», не меньше. Под эти разговоры я незаметно задремала.

– Айда, вставай, уснула, што ли?

Мама тихонько тормошила меня.

– Пошли, пошли, Катенька, немножко уже осталось.

– Ой, Лиза, сколько не виделись, дак уже уходишь. Переночевали бы уж у нас, завтра с утра бы пошли.

– Нет-нет, у меня ведь дома тоже скотина вся оставлена, работы полно. Повидаюсь со всеми, да и домой надо. Теперь уж ты к нам приезжай.

– Ой, не знаю, когда я выберусь, даже не обещаю.

Подруги долго ещё обнимались, обменивались пожеланиями, приветами. Наконец мы пошли. До Верх-Байбека – маминой родины – было полтора километра. Воодушевлённая встречами, мама шла быстро, я старалась не отставать.

– Да… меньше половины уже домов-то осталось в Старом Байбеке, все разъехались кто куда. А в нашей-то деревне и вовсе домов пять осталось. Вон там, в трёх километрах, деревня была – там тоже дома два осталось, а вон от той деревни вовсе ничего не осталось, все разъехались. А ведь сколько народу было до войны!.. Как жили весело!.. Всё рушится, все в город бегут, землю бросают…

– А зачем?

– Зачем… В деревне работать надо.

– А в городе не надо?

– В городе жизнь легче. Смену отработал, и всё. А в деревне с утра до ночи работа.

– А мы чё в город не переезжаем?

– А кто нас там ждёт? Да мне этот город даром не надо. Жить в этой квартире, как в клетке, есть непонятно что. В деревне на вольном воздухе живёшь и молочко своё и мяско своё кушаешь. Пчёлок вот бы ещё завести, помог бы Бог.

Незаметно дошли до деревни. Честно говоря, деревни я не увидела, Наши Болгуры, например, далеко с угоров видно было, даже с тракта. А здесь был виден один старенький домик, в котором жили бабушка, её дочь, тетя Гутя, зять, дядя Вася, и внуки: Людка, Надька, Колька, Ольга. Мама повела меня совсем в другое место.

– Вот, видишь, две черёмухи растут? Они перед нашими окнами росли, тут наш дом стоял, а вот тут конюшня была, тут овин… Вон, видишь, в огороде овраг, там речка маленькая.

Мама сказала, как называлась речка, но я особо не интересовалась. Весь овраг зарос черёмухой.

– Тут, около речки, у нас баня стояла, в бане бабушка кумышку варила (кумышкой в Удмуртии называют самогон. – Прим. авт.). А зимой мы с Онисьёй из бани выбегали с ведром – и к проруби! Одно ведро зачерпнём – и на себя! Другое зачерпнём – и бегом опять в баню!

На глазах у мамы блестели слёзы, Она молча развернулась и пошла к бабушкиному дому.

– Эй, хозяева, есть кто живой?

– Кто это там?

Вышла бабушка.

– О, Лиза, здравствуй, здравствуй, проходи, скоро Гутя с работы придёт. О, Катенька приехала, проходи-ка, проходи, Катенька. Я вот тебе сейчас вареньица принесу, у нас варенье есть из лесной малинки.

– А Гутя-то где сегодня работает? Мы к ней сходим, может, если не далеко.

– Да нет, недалеко. Картошку в яме перебирают с бабами. Помнишь, где яма-то колхозная?

– Как не помню, конечно, помню. Пойдём мы сходим, пошли, Кать.

Вовсе мне не хотелось тащиться к какой-то яме, но спорить с мамой, да ещё в гостях, и думать нечего было. По зелёной улице бывшей деревни мы быстро дошли до тёти Гути. Она и правда сидела в тёмной яме, и было слышно, как она разговаривает с другими женщинами. Стоя на ярком летнем солнце, я видела только входной лаз, всё остальное тонуло в черноте. Мне это очень сильно не нравилось.

– Гутя! Агафонова! Вылазь, гости приехали!

– Кто это там?! – из черноты показалось сощуренное лицо тёти Гути. – Ой, Лиза! Боже мой, да ты, што ли? Вот это гости, издалека гости приехали, а я думаю, что это у меня брови так сарапаются?

Они обнялись, не переставая тараторить.

– Дома-то были?

– Были, дак вот решили к тебе прогуляться.

– Ну, молодцы, молодцы, Катенька, и ты приехала, устала ведь, золотая ты моя. Вот ведь выросла-то как. А чё, сколько время-то сейчас? Ой, дак час всего остался до конца работы. Бабы! Я пойду, пожалуй, гости у меня издалека больно приехали. Не говорите бригадиру, что я пораньше ушла.

– Иди, иди, не скажем. Что за гости, ты, што ли, Лиза?

Из черноты показалось еще несколько сощуренных лиц. После дружелюбного обмена приветствиями лица снова скрылись, а мы пошли к бабушке.

Баня уже топилась, бабушка накрыла на стол, где было и обещанное варенье. Бабушка демонстративно пододвигала его ко мне и угощала только меня.

– А мне, значит, уже нельзя? Только Катеньке варенье-то?

Мама с бабушкой засмеялись.

– Только Катеньке.

В доме у бабушки было всё чисто и прибрано. У нас так никогда не было. Бабушка смотрела на меня ласковыми, масляными глазами и так же разговаривала. Я чувствовала, что меня бабушка любит больше, чем маму, и меня распирало от удовольствия.

Мылись в бане уже совсем поздно, как я уснула, уже не помню. Разбудили меня совсем рано, в окнах было почти совсем темно.

– Вставай, одевайся, пойдём потихоньку.

– Так рано?

– Пока дойдём, светло станет. А то потом, по жаре, тяжело будет ягоду брать.

– Я ещё чуть-чуть посплю?

– Вставай, вставай, лучше днём поспишь.

Неспеша вышли в утренний полумрак. Мама и тётя Гутя несли по ведру и в разминочном темпе переговаривались сонными голосами. Я тащилась за ними, пытаясь на ходу попытаться ещё хоть сделать вид, что сплю. Когда дошли до поляны, было уже светло, где-то за деревьями угадывалось солнце, а разговоры женщин звучали гораздо бодрее. Поляна была большая, сплошь заросшая малинником. Кое-где торчали высоко к небу обгоревшие стволы ёлок.