Мой адрес Советский Союз
Шрифт:
– Мам, а чё это ёлки сгорели?
– Пожар был из-за грозы, видно.
– Лет пять уж, Лиза, был пожар-то. Ох и страшный был, большой пожар. Тогда здесь сгорело, да ещё за волоком, помнишь, Лиза, старый ельник-то был? Там ещё…
– Да как не помню, мы тогда в том волоке парней, знашь, как напугали?
– Да ты чё? Ну-ка, расскажи, я не слыхала.
Я ещё раз выслушала рассказ о том, как мама с подружками, возвращаясь с гуляний из соседней деревни, решили напугать своих деревенских парней. Дело было тёмным вечером. Девчонки короткой дорогой забежали вперёд парней, развели у дороги костёр, разделись до исподних белых рубах, встали вокруг костра и начали расчёсывать длинные в своей первозданности волосы. Приближалась компания парней, которые
– Чё это, парни?
– Чё, чё…
– Вот ё! Кажись, влипли, я такого ещё не видал.
– Ведьмы, што ли?
– Да тише ты!
– Может, обратно пойдём?
– А там куда?
Собравшись с духом, перепуганная компания рванула с места в галоп и бегом проскочила нечистое место. Сзади они ещё долго слышали громкий хохот. На утро мамина соседка рассказывала, как её великовозрастный сынок залез к ней на печку, перепуганный таким ужасом. Спал с ней на печи до утра. Ох, и досталось ему насмешек от девчонок по этому поводу!
Я бродила по поляне совершенно забытая. Мама с тётей Гутей разговаривали оживлённо и вообще без перерыва, меня даже не заставляли собирать ягоды. Я наелась лесной малины уже до отвала, рассмотрела весь нижний ярус лесной растительности, солнце грело хорошо, воздух слегка дрожал над поляной, где-то в вышине пела птичка. Было спокойно, хорошо. Я пристроилась на удобном местечке полежать.
– Катька!!! Ау-у!
– Медведь, што ли, её задрал?
– Катинька! Мы домой пошли, айда к нам!
Я разлепила веки и с трудом сориентировалась, где я и что происходит. Услышав про медведя, я быстро подпрыгнула и побежала на голоса.
– Ты чё это, спала, што ли?
– Маленько.
– Ага, маленько, вечер уж скоро. Всё, домой идём.
Солнце и правда уже клонилось к горизонту, вёдра у женщин были полны лесной малины. Аромат от ведра шёл сногсшибательный.
Разговоры не прекращались до самого дома. Дома уже ждала готовая банька, ужин стоял на столе. Мама достала бутылочку самогонки, тётя Гутя тоже пошарилась в своих запасах. Когда я засыпала, за столом вовсю звучали песни. Два сильных женских, мужской дяди Васи и бабушкин на подпевках.
На следующее утро меня опять подняли затемно. На этот раз предстоял путь домой, в Болгуры. Тётя Гутя пошла нас провожать. Она на коромысле несла вёдра с малиной. Мама отбивалась, хотела взять только одно ведро, но тётя Гутя сказала, что они тут ещё наберут, сколько надо будет, а маме уже никак не набрать. В конце концов мама сдалась, и мы пошли. Женщины снова завели разговор, как будто и не заканчивали вовсе. Тётя Гутя проводила нас почти до Шаркана, откуда уже ходил автобус. Несколько раз за дорогу мама брала у неё коромысло, но, отдохнув, тётя Гутя снова несла сама. На прощание они обнялись, чуть всплакнули о своей тяжкой жизни, про которую и рассказывали друг другу всё это время. Наконец, приободрив друг друга и пожелав всего хорошего, расстались.
В Болгурах всё было как обычно, но это обычное показалось мне таким родным, хорошим. В честь моего приезда собралась вся наша честная компашка. Поиграли в войнушку, наши победили. Договорились сегодня всем ночевать у Ходыревых. Это была обыкновенная практика в нашем детстве. Когда дружеские чувства переливались через край, мы не расставались даже ночью. Мы объявляли своим родителям, что ночуем сегодня там-то. Родители не препятствовали такому проявлению дружбы. И когда шесть-семь чумазых и усталых гавриков заваливались в дом и объявляли, что сегодня ночуют здесь, дежурные хозяева только спрашивали: «Мать знает?» После положительного ответа накрывался нехитрый стол, стелилась общая постель на пол, и мы замертво падали после долгого трудового дня. Нам было тогда по шесть – восемь лет. Мир был простым, добрым и полностью нашим. Шёл год тысяча девятьсот шестидесятый.
– Девки,
вставайте!– Ну-у-у…
– Вставайте! Солнышко уже взошло, надо по ягоды идти. Вчера Телегина старуха уже целый битончик принесла. Ягоды поспели, некогда спать!
Если уж мама начинала будить, стараться продлить сон с помощью какой-либо хитрости было бесполезно. Недовольно зевая, мы с Людкой начали ворочаться, подталкивать друг друга, ворчать и наконец встали. После всех приготовлений и заморочек всё-таки пошли на угоры. Угоры в Болгурах были почти сплошь покрыты клубникой, но были и особо ягодные места. Места эти были общеизвестны, поэтому каждому хотелось прийти туда пораньше других. Когда мы с Людкой пришли на Каменный угор, Грапка с Маруськой были уже там.
– Чё это вы тут делаете? Вы же вчера сказали, что не пойдёте по ягоды.
– А сами-то чё пришли?
– Ну вы и вруши вообще!
– Мы вруши? А сами не говорили, что не пойдёте?
Настроение было боевое с обеих сторон. Слово за слово, и мы разругались в пух и прах, твёрдо пообещав друг другу никогда, ни ногой больше не появляться в их доме. С таким настроением начали собирать ягоды. Злость придавала скорости этому нудному занятию. Собирали молча и наперегонки. Даже поесть свежих ягодок было невозможно, нельзя же уступать соперницам. По домам расходились почти одновременно. На улице была уже жара. Мы поставили битончики с ягодами в погреб. Так хотелось искупаться, но нужна была причина. В тенёчке сидели гуси. От жары они дышали открытыми клювами.
– Давай сгоняем гусей на пруд.
– Давай. А если в огород полезут?
– Ну и что, выгоним по берегу.
– Ну ладно.
Мы взмахами рук подняли гусиную стаю, выгнали их со двора и задали направление по улице. Гуси были явно недовольны, но скоро сообразили, куда их гонят. Они коротко делились друг с другом соображениями и скоро пошли молча и быстро.
– А зря мы, наверное, с девчонками поругались. Сейчас бы на пруд вместе пошли.
– Ага, они с нами ругались, дак, значит, ничё?
– Погляди-ка, а вон впереди кто идёт?
– По-моему, они как раз. Ну да, и гусей тоже гонят.
Настроение улучшилось. Мы, как гуси, тоже пошли молча и бодро. В воду все спрыгнули с удовольствием: гуси с одного берега, мы с другого. Стаи с громкими криками начали было выяснять, кто тут главный, но жара взяла своё. После ритуалов, необходимых, чтобы их не заподозрили в трусости, стаи мирно расплылись в разные стороны и начали нырять, громко шлёпать крыльями по воде и гоготать во всё горло. Мы не отставали от них. Про ссору никто уже и не вспоминал. Купающихся было много, были девчонки и парни постарше нашей компашки. Начали играть. Игра состояла в том, чтобы поднырнуть и поймать кого-нибудь под водой. Я нырять не умела, не хотела и боялась уходить с головой под воду просто до жути и паники. Поэтому я тихонько копошилась у берега в коричневой от мути воде и наблюдала за играющими и за гусями. Купальщики начали вылезать из воды, когда дневная жара уже спала. Даже гуси уже вышли из воды и мирно паслись на бережку. В знак благодарности, что мы их взяли на пруд, они даже не полезли в огород, который спускался прямо к воде. А может, они просто понимали бесперспективность такой вылазки – мы же за ними наблюдали. Домой мы с гусями шли в полном мире и согласии.
Дома были гости. Время от времени к нам заходил Леонид Дьячков или Костя Ходырев, иногда они приходили вместе или ещё с кем-нибудь. За доброй кружкой домашней бражки вспоминали войну, каждый рассказывал свои случаи, другие понимающе поддакивали. Я слушала такие разговоры с интересом, но не всё понимала. Например, когда папа рассказывал, что они спали и в дождь, и в снег под открытым небом, я не понимала, зачем нужно было на ночь открывать небо, и самое интересное было узнать, как его открывают. Но в интонациях их голосов было что-то такое, из-за чего я не решалась спросить. Мама не любила такие мужские посиделки, но высказать при всей компании тоже не решалась. Зато, когда все расходились, всё выслушивал папа.