Мой бывший бывший. Книга 2

Пофиг на мужика. Конь интереснее!

Вот и Маруська сейчас со мной наверняка согласится.

Хотя осанка у всадника очень даже – твердая такая. Уверенная… Наверняка многие из подобравшихся к заборчику левады зрительниц на неё и на эту сквозящую в обращении с конем твердость подзалипли. Но закрытая темной банданой физиономия у меня все-таки вызывает подозрения. Что там за комплексы, что понадобилось прятать лицо? Или «цените мои профессиональные качества, а не морду моего лица»?

Когда Милорд вдруг останавливается напротив нас, Маруська возбужденно попискивает. Тот самый оказывается к ней настолько близко, что только через заборчик перемахни – и можно будет потрогать…

На всякий случай я прихватываю свою Плюшку за капюшон курточки. Я, конечно, знаю свою дочь, и она у меня девушка исполнительная – нарушать предписания не любит от слова совсем, но… Кто знает… Тот самый же!

А меж тем, легко и непринужденно всадник спрыгивает с коня, передавая поводья кому-то из тут же подскочивших работников.

И шагает в нашу сторону удивительно знакомым шагом.

А я милого узнаю по походке, блин!

Узнала. Жаль только, поздно. За сковородкой бежать поздно!

На солидарность коня, я, понятное дело, уже не рассчитываю.

7. Необходимость поражения

Господи, и как у меня из головы вылетело, что да, он занимался конным спортом, по настоянию матери и занимался. И конкуром, и выездкой, правда, бросил лет в восемнадцать, но… Судя по всему, вернулся к этому хобби уже после нашего развода. В седле Милорда он держался уж больно уверенно.

Спланировал. Все четко спланировал, от навязанной нам болтливой Олеси – теперь четко ясно, в чьих именно чаевых она была заинтересована, – до вот этого неторопливого шага к нам. Вальяжного. Самоуверенного.

Наверное, именно так чувствовала себя идущая по углям и ножам русалочка. Парадокс: шагает к нашу сторону Ветров, причем твердо так топчется темными сапогами по светлому песку, а кровью от каждого шага истекаю я. Будто каждый шаг – это удар топором именно по моей шее.

Когда уже моя голова наконец отвалится, а?

Лучше б никогда, ведь это будет означать, что я сдалась и проиграла в этой войне. Ему – не проиграю. Не мою дочь.

Осталось понять: как сейчас выиграть?

– И-и-и-и… – Маруська это даже не выдыхает, она это попискивает, судя по напрягшимся, как у ловчей плечикам, моя дочь сейчас словила что-то вроде фанатской эйфории.

Еще бы она её не словила.

Такой! умелый! наездник! И к нам идет!!!

Конечно тут будет: И-и-и-и!

По крайней мере – я в семь лет, очутившись со свежевознесенным мини-кумиром, тоже так бы и пищала. А в те времена кумиром мог стать даже дяденька, что поднял двух взрослых тетенек, хотя уж я-то точно не мечтала о тяжелой атлетике. И даже о тяжелоатлете не мечтала, мне было рано. А вот восхищаться – это мы могли. Вот и Маруська сейчас именно что восхищается.

Ну и конечно, это я узнаю Ветрова по походке, а чуть он приближается – и по слишком приметным глазам, а вот Маруська – нет. Она с открытым ртом смотрит на «дядю-наездника», что уже подошел к забору и настолько беззаботно через него перелез, будто целыми днями только этим и занимается. По глазам моей дочери можно понять: она явно раздумывает, как бы незаметненько оторвать от этого самого дяди кусочек на память о таком знаменательном знакомстве.

А потом Ветров спускает со своей наглой морды бандану, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не стиснуть плечи Маруськи сильнее.

Вот бы матом его обложить…

Жаль, я таких матерных слов не знаю, которые бы подошли ситуации.

Он снова загнал меня в угол. Буквально, не оставил даже шанса уклониться от встречи с ним.

– Здравствуй, солнышко, – негромко произносит Ветров, опускаясь на корточки и заглядывая Маруське в лицо, – ты даже не представляешь, как я по тебе скучал…

Сухое пощелкивание мыслей внутри я бы предпочла не слышать.

Да, я вижу, что он не врет.

Ну, или по крайней мере, очень старается не врать.

Он со мной не заговорил – это хорошо, я бы не хотела вызвериться на него при Маруське, а я могу: все, на что меня сейчас хватает, – это молчать с перекошенной миной, торопливо затыкая все всплывающие на поверхность памяти крепкие междометия себе за пазуху. Нельзя сейчас. Не при Маруське. Остальная куча народу вокруг вроде как не в счет.

А вот хватку на плечах Плюшки можно и ослабить – от такого у неё могут остаться синяки, а на следующей неделе должна быть какая-то прививка. Разбирайся потом со школьным психологом, что у нас в семье не так, по мнению школьной медсестры.

Маруська стоит столбиком. И мелко дрожит. И, насколько я успеваю заметить, сжимает и разжимает кулачки, будто пытаясь понять, что ей делать.

Бить или не бить? Обнять или не обнять?

– Малышка… – и почему Ветров с его-то чутьем на тонкий лед и опасность не пошел в саперы? Хотя его осторожный тон – лишнее доказательство, что по крайней мере для Маруськи он очень старается выглядеть виноватым и хорошим.

Или все-таки не только выглядеть?

Я не успеваю ничего сказать и вклиниться между дочерью и Ветровым, сгладив острые углы. Потому что Маруська вдруг принимает решение в своей внутренней дилемме, и совсем не то, какое от неё кто-либо ожидал. Моя Бусинка резко дергается, выворачиваясь из моих рук, врезается в Ветрова с размаху – не с обнимашками, нет, хотя он на это и явно надеялся. Она толкает его в плечи, заставляя пошатнуться, – как он не растянулся на земле, для меня остается загадкой, – а потом пулей уносится прочь, в сторону крашенной красной краской высокой конюшни.

– Машка! – я только и успеваю её окликнуть, от удивления – даже не домашним именем, а официальным, только моя Плюшка даже не оборачивается.

Шах и мат.

Что примечательно – никакого удовлетворения. Только сильнее клокочет внутри горечь. Потому что, может быть, Ветров и последний гад и сволочь, только вот это с Маруськой происходит из-за меня. Я ей сказала…

– Вика… – Ник и Яр окликают меня синхронно, когда я бросаюсь вслед за дочерью. Один – озабоченно, второй – даже виновато. Впрочем, мне сейчас не до триумфа, меня занимает только Маруська, эти двое могут и подождать.

– Оставайтесь тут, – бросаю я через плечо, – оба. Вы сейчас только помешаете.

Господи, только бы она не убежала далеко. Как я её здесь найду потом? Это же маленькая вселенная посреди высокого елового леса. Экологичненько и красивенько, но озабоченной матери маленькой единорожки, которая и без нервного напряжения особо не смотрит по сторонам и летит не разбирая дороги, – не очень-то спокойно.

А еще – господи, дай мне, пожалуйста, нужные слова. Такие, какие точно спасут ситуацию, сгладят её до допустимого уровня.