Мой дед Иосиф Сталин. «Он – святой!»
Шрифт:
Александр Евгеньевич во время наших встреч не касался темы детей вождя, ни Светланы, ни Василия, видимо учитывая мое с ними родство. Но неприязнь к обоим с его стороны я чувствовал и без слов: его негативное отношение выражалось в его нежелании говорить о них. О Василии он сказал свое мнение Ф. Чуеву, поэту и писателю. Оно было, мягко говоря, не очень лестного содержания.
Он больше любил рассказывать о Сталине. В продаже стали появляться мемуары полководцев о ВОВ. Ф. Чуев советовал Голованову начать писать свои воспоминания об АДД. Но Александр Евгеньевич медлил. Из его рассказов мне особенно запомнился случай с картой.
На свою память Александр Евгеньевич, как он говорил, никогда не жаловался. Более того, гордился, что она его не подводила. Но однажды произошел с ним такой случай.
Когда Голованов вернулся в штаб, то недосчитался одной карты, той самой, на которой были отмечены города-цели. Мало того, что потерял карту, мог и города перепутать. Беды не миновать! Скрывать от Сталина Голованов не стал и тут же позвонил Сталину: «Я у вас, тов. Сталин, оставил карту, пропасть она не могла». Сталин ответил, что у него нет никакой карты. «Нет, – настаивал Голованов, – я оставил ее у вас на столе».
Через несколько часов необходимость нанесения ударов по городам Венгрии, названным Сталиным, отпала. При следующей встрече Сталин молча вышел из соседней комнаты. На протянутой руке он двумя пальцами держал мою забытую карту. «Хорошо, что сообщили о пропаже», – сказал он, бросая ее на стол.
В очередной раз вызванный с фронта в Москву Голованов прибыл в столицу до рассвета и, решив, что в такой ранний час им никто не будет интересоваться, поехал навестить семью, тем более, что родилась дочь, которую он еще не видел. Однако перед этим заехал в штаб и сказал офицеру Евгению Усачеву, чтоб сразу вызвал, если спросят. А кто может спросить командующего АДД, безупречно исполнительный Усачев знал.
Дома время летело быстро, из штаба не звонили, но в половине одиннадцатого Голованов решил все-таки поехать в штаб. Каково же было его удивление, когда Усачев доложил, что его уже давно спрашивали.
– Как же Вы могли мне об этом не сообщить? – возмутился Голованов.
– Мне было запрещено.
– Кто же мог Вам запретить?
– Товарищ Сталин.
Оказывается, в десятом часу утра позвонил Верховный и спросил, прибыл ли Голованов и где он сейчас находится. Усачев доложил. Спросив фамилию офицера и занимаемую должность, Верховный сказал:
– Вот что, товарищ Усачев, Голованову Вы не звоните, и его не беспокойте, пока он сам не приедет или не позвонит, иначе Вы больше не будете работать у Голованова. Когда он появится, передайте, чтоб он мне позвонил. Все ясно?
Разговор был окончен.
– Не мог же я, Александр Евгеньевич, не выполнить указание товарища Сталина, – сказал Усачев. «Конечно, он прав», – подумал Голованов. Не часто товарищ Сталин давал указания младшим офицерам. Да и кто бы посмел не выполнить?
Раздался звонок. В трубке был голос Молотова. Голованова ждали на ближней даче. Поехал, переживая. Еще бы! Отлучился из штаба, когда могли вызвать в любое время. Решил сразу извиниться.
Однако, войдя в комнату, увидел улыбающегося Сталина и рядом Молотова.
– Ну, с кем поздравить? – весело спросил Сталин.
– С дочкой, товарищ Сталин.
– Опять дочка? – Это была третья дочка у Голованова. – Ну ничего, люди нам очень нужны. Как назвали?
– Вероника.
– Это что же за имя?
– Греческое имя. В переводе на русский – приносящая победу.
– То, что нам нужно. Поздравляю вас!
Разговор перешел на другие темы. Сталин, обычно больше слушавший и мало говоривший, на этот раз сам стал рассказчиком. Он вспоминал побеги из ссылок, как провалился в прорубь на Волге и потом долго болел, как из-за плохой конспирации не удался побег Свердлова из Туруханского края… И вдруг, без всякого перехода Сталин сказал: «Полетим в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем.
«Я не выдержал и улыбнулся, – вспоминал Голованов, – улыбнулся той осторожности, которой придерживался Сталин, видимо, всю жизнь, даже с людьми, которым доверяет. Нелегкая была жизнь у этого человека, когда приходилось разочаровываться в друзьях».
– Чему Вы улыбаетесь? – спросил Сталин удивленно. Голованов промолчал. Сказать правду не решился, а неправду – не смог.
Немного помолчав, Сталин сказал: «Об
этом никто не должен знать, даже самые близкие Вам люди. Организуйте все так, чтобы самолеты и люди были готовы к полету, но не знали, куда и зачем. Нужно организовать дело, чтобы под руками были самолеты и в Баку, и в Тегеране, но никто не должен знать о нашем там присутствии.Было решено, что Голованов также полетит в Тегеран, а Сталина повезет летчик Грачев, которого Голованов знал еще по полетам в Монголии.
Как выяснилось позже, осторожность Сталина была весьма не лишней: немецкая разведка тщательно подготовила покушение на «Большую тройку» в Тегеране. Но на сей раз Сталин перехитрил Гитлера.
Феликсу Ивановичу Чуеву удалось уговорить Александра Евгеньевича написать свои воспоминания. Рукопись сдали, типография приступила к работе. Но когда книга была набрана, по приказу сверху она была «рассыпана», т. е. уничтожена. В 1995 году «Роман-газета» № 4 «Полководцы» опубликована статью Главного маршала авиации Александра Голованова «Он стоял во главе тяжелейшей мировой войны». С небольшим сокращением я предлагаю читателю самого Александра Евгеньевича:
«Из целой плеяды военачальников я хочу остановиться на личности Константина Константиновича Рокоссовского. Пожалуй, это наиболее колоритная фигура из всех командующих фронтами, с которыми мне довелось сталкиваться во время Великой Отечественной войны. С первых же дней войны он стал проявлять свои незаурядные способности. Начав войну в Киевском особом военном округе в должности командира механизированного корпуса, он уже в скором времени стал командующим легендарной 16-й армии, прославившей себя в битве под Москвой. Сколь велика была его известность у противника, можно судить по следующему эпизоду. У командующего 17-й армией не ладились дела под Сухиничами, которыми он никак не мог овладеть. Был направлен туда К.К. Рокоссовский, который открытым текстом повел по радиосвязи разговоры о своем перемещении в район Сухиничей, рассчитывая на перехват его переговоров противником. Этот расчет оказался верным. Прибыв под Сухиничи, ему не пришлось организовывать боя за них, так как противник по его прибытии туда оставил город без сопротивления. Вот каким был Рокоссовский для врага еще в 1941 году. Его блестящие операции по разгрому и ликвидации более чем трехсоттысячной армии Паулюса, окруженной под Сталинградом, его оборона, организованная на Курской дуге с последующим разгромом наступающих войск противника, боевые действия руководимых им войск в Белорусской операции снискали ему не только славу великого полководца в нашей стране, у нашего советского народа, но и создали ему мировую известность. Вряд ли можно назвать другую фамилию полководца, который бы так успешно действовал как в оборонительных, так и в наступательных операциях прошедшей войны.
Благодаря своей широкой военной образованности, огромной личной культуре, умелому общению со своими подчиненными, к которым он всегда относился с уважением, никогда не подчеркивая своего служебного положения и в то же время обладая волевыми качествами и выдающимися организаторскими способностями по организации и ведению боевых операций, он снискал себе непререкаемый авторитет, уважение и любовь всего личного состава, с которым ему довелось воевать.
Обладая даром предвидения, он почти всегда безошибочно разгадывал намерения противника, упреждая их и, как правило, выходил победителем. Сейчас еще не изучены и не подняты все материалы по Великой Отечественной войне, но можно сказать с уверенностью, что когда это произойдет, К.К. Рокоссовский, бесспорно, будет во главе наших советских полководцев. Нужно сказать, что несмотря на то, что Константин Константинович был до войны репрессирован и провел немалое время в заключении, он не потерял ни веры в партию, членом которой состоял, ни веры в руководство страной, и остался столь же деятелен и энергичен, каким он был всегда. Годы заключения не сломили, а закалили его. Рокоссовский являлся полководцем, к которому с большим уважением, с большой теплотой относился И.В. Сталин, он по-мужски, то есть ничем не проявляя это на людях, любил его за светлый ум, за широту мышления, за его культуру, за его скромность и, наконец, за его мужество, за его личную храбрость, за его решительность и в то же самое время за его отношения с людьми, со своими подчиненными. Яне слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б.М. Шапошникова, однако после Сталинградской битвы Рокоссовский был вторым человеком, которого И.В. Сталин стал называть по имени и отчеству, а битва на Курской дуге закрепила отношение Верховного к нему.