Мой дед – врун!

Давно я не вёл себя так глупо, так откровенно по-дурацки, по-мальчишески безответственно. Да и вид у меня был далеко не идеальный. Я сидел, непрерывно мигая своими поросячьими глазками, вывалив из пасти пересохший от переживаний язык, совсем не представляя, как и с чего начать разговор с этим коротконогим ангелом.

– Роман, а давайте в мячик поиграем! Догоняйте! – вдруг пискнула Рая, схватив своими восхитительно белыми зубками зелёный, от долгих скачек по траве, теннисный мячик.

Такса стремительно быстро побежала по лужайке, утопая в густых зарослях давно не стриженной газонной травы, сбивая своим хвостиком мелкие голубые цветочки и запуская в небо белые зонтики отцветающих одуванчиков. Конечно, такие понятия, как «стремительно быстро» и «запуская в небо» у такс имеют несколько иной смысл. Скажите, ну как можно «стремительно» бежать этими коротенькими, не совсем прямыми лапками? А всё, что выше метра, у них уже небо! Но это между нами. Рае – ни-ни!

Раечка бежала, попискивая от удовольствия и наслаждаясь свободой, а я, чуть отстав, не спеша шёл следом, интригующе приговаривая:

– Я щаз кого-то догоню, догоню, догоню…

Как же был счастлив я тогда! Где-то далеко позади остались девчонки и мальчишки, ползающие на зелёных коленках в поисках мячика, две дамы с растерянными лицами и вертлявый мальчик Серёженька, получивший подзатыльник за то, что не уследил за собачкой Раечкой. Мы их уже не видели. Правда, иногда доносился печально-драматический высокий голос, переходящий на гласных в ультразвук:

– Рая! Рая! Ко мне, моя девочка! Раечка, иди к своей мамочке!

«Мамаша, успокойтесь, ваша дочь в надёжных лапах!» – хотелось гавкнуть в сторону асфальтовой дорожки. Мы весело бежали по лужайке, утопая по самые уши в зелёной душистой травке. Её упругие стебельки нежно щекотали нам животики. Мы носились, как сумасшедшие, друг за другом, сбивая одуванчики и поскальзываясь на улитках.

– Привет, Ромка! – вдруг донёсся густой бас откуда-то сверху. – Всё носишься?

Я поднял глаза вверх и увидел огромную голову без ушей, заслоняющую своими размерами солнце и половину парка. Это был мой друг Тайсон. Его величественная фигура стояла на трёх лапах возле куста сирени. Великолепно сложенный торс, могучая грудь, необъятная напряжённая шея, ошейник, застёгнутый на последнюю дырочку, вдруг замерли, как на чёрно-белой фотографии с собачьей выставки. Под кустом сирени журчало.

– Ой, Ромочка, кто это? – нежно пролаяло из-под жёлтого одуванчика.

Журчание резко прекратилось, Тайсон быстро опустил правую заднюю конечность и глубоко втянул себе в нос запахи окружающей среды. Пахло женскими духами Angeou Demon le Secret, совсем как у его хозяйки. А ещё пахло селёдкой и обойным клеем. Это уже от Ромки. Раздвинув своими лапками широкие листики подорожника, к «мужчинам», грациозно виляя рыжим пятнышком на попке, вышла Раечка. Тайсон, галантно сглотнув набежавшую слюну, представился:

– Тайсон Памелла Энжел Америка третий! Американский питбультерьер. Для вас, мадам, можно просто Тайсон.

– Раймонда Сигуэрра Сьерра де Паско. Разумеется, первая. Такса. Можно просто Рая. Между прочим, мадемуазель.

Как же мне было неудобно смотреть на всё это. Скажите, пожалуйста, какие мы породистые! А как на кусты в парке сикать при всех… Я видел, как мелко-мелко задрожал у Раечки кончик хвостика, как заблестели её глазки, спотыкаясь взглядом о бугры мышц на груди у Тайсона. Видел и как этот здоровенный балбес, высунув свой мокрый язык, капал слюной мне на голову, по-щенячьи поскуливая. Надо было что-то делать. Разрядил обстановку далёкий, но такой душевный, а главное, своевременный женский голос:

– Та-а-а-айчи-и-и-ик! Ты где, мой зайчик? Ко мне!

«Зайчик? Вы где таких зайчиков видели? Ничего себе зайчик, весом с полцентнера! А зубищи? Такими клыками только морковкой хрустеть! Я уже не говорю об ушах, которых просто нет!» – возмущённо крутилось у меня в голове.

Тайсон сконфуженно оглянулся на крик, прекратил попискивать и семенить своими лапищами.

– Это моя… меня. Рад был… Идти надо. Ей волноваться нельзя. Давление, знаете ли, – доходчиво объяснил породистый Тайсон и, пару раз гребанув полноприводными лапами по густой траве, лёгкой рысью побежал в сторону запаха любимых французских духов фирмы Givenchy.

Но я-то видел, каким трепетным длинным взглядом провожала моя Раечка этого бодибилдера, играющего всеми группами мышц на моих нервах.

– Рая. Раечка! – пытался дозваться я до любви всей моей жизни.

– А? Ах, какой он всё-таки… Ромочка, вы с ним давно знакомы? – томным голосом спросила меня маленькая собачка, изящно вытягивая длинную шейку в сторону удаляющегося Тайсона.

– Да. Он мой друг. Лучший, – помрачнев, ответил я.

Вечерело. Конечно, у меня был план. Нужно было отвлечь эту породистую су… сударыню от золотого медалиста, лучшего представителя породы, чемпиона чемпионов, объекта мечтаний и ночных сновидений всех мадемуазелей нашего микрорайона. И было чем! Ещё со вчерашнего вечера, как будто зная наперёд сегодняшний расклад, я приберёг немыслимый сюрприз. По лично мной разработанной теории даже самую породистую су… сударыню можно отвлечь, привлечь, заманить и обворожить вовремя предложенным ужином.

Во время обеда на моей подшефной стройке дальнобойщик и мой друг Мишаня нечаянно вывалил себе под ноги из коробочки с домашней едой огромных размеров куриную ногу. Смеялись все, кроме меня. Я просто сидел и завороженно смотрел на эту пахнущую чесночком, с хрустящей корочкой и прилипшими к ней макаронинками огромную ногу курицы рекордсмена. В одно мгновение я вспомнил всё, что знал об Австралии и страусах эму, непосредственных родственниках Мишкиной несъеденной ноги. Длинные прозрачные, как слеза у страуса, похожие на шнурки слюни замёрзшим Ниагарским водопадом струились из моей открытой пасти на песок.

– Убежала, гадина. Ну, на то она и нога, – обречённо сказал Мишаня. – Чё смотришь, Ромыч? Бери. Надеюсь, никто возражать не будет?

Из присутствующих не возражал никто. К тому времени во мне уже было: полкотлеты говяжьей (спасибо девочкам-маляршам), шкурки от трёх сарделек (спасибо Васе-электрику), полбанки пересоленного горохового супа (Вовка, у тебя жена в кого-то влюбилась), приличный кусок «Краковской» полукопчёной (прораб Петрович, моё почтение) и две «жопки» от пирожков с капустой от жмота командировочного. Но два раза меня просить не надо!

Я быстро подбежал к Мишане, благодарно лизнул его пахнущую соляркой руку вместе с ложкой, поднял с земли эту ну очень заднюю куриную ногу и пошёл. Я шёл, путая следы, озираясь и присматриваясь к любому движению, к любому шороху. Хвост замечен не был. Я кошачий имею в виду. Потом старательно вырыл глубокую яму в куче свежего речного песка и быстро закопал свою добычу, пометив сверху для ориентира двумя-тремя струйками. Коты так рыть не умеют. Ну разве я не счастливчик?

– Ромочка, а где ты живёшь? – отвлекло от воспоминаний ангельское поскуливание Раечки.

– Собственно, мои апартаменты тут, недалеко. С моей террасы открывается великолепный вид на вечерний город, парк и речку. Долгими летними вечерами я люблю провожать солнце и встречать первые звёзды, сидя на самом краю самого высокого балкона. Раймонда, я почту за честь… – начал было я.

– К чему так много слов, милый мой, – перебила меня Раечка, нервно облизываясь. – Конечно, пойдёмте. Надеюсь, у вас будет, что перекусить. В это время в нашем особняке подают ужин.

Через десять минут мы были на стройке. Обойдя вагончик сторожа, перепрыгнув через глубокую колею, оставленную огромными колёсами Мишаниного КамАЗа, и съехав на попах по куче мелкого щебня, мы оказались у подъезда недостроенного девятиэтажного дома.