Мой дом - пустыня (сборник)
Шрифт:
Так колхозники и поступили. Они распахали целину, оставив нетронутым лишь небольшой клочок в центре ее. Там росла старая одинокая чинара. Ее пожалели. А потом радовались, что пожалели, потому что под деревом получится очень уютный полевой стан. Вдобавок умница башлык распорядился заложить рядом небольшую, только для сборщиков, бахчу. Это еще больше увеличивало привлекательность полевого стана, и старик радовался от души, ибо старая чинара была когда-то его единственной отрадой на этой равнине. Разбросав широко в стороны свои руки-ветви, она и сейчас радушно приглашает к себе гостей.
Старик, сощурившись,
...На полевом стане было чисто, тихо, безлюдно. Лишь повариха звякала чем-то в своем хозяйстве да бригадир горбился за вкопанным в землю столом — подсчитывал что-то в своем блокнотике. Он увидел гостя и пошел навстречу, поздоровался как со старшим, соблюдая ритуал.
Старик размял затекшие ноги и шутливо заметил:
— Не старайся попусту, Халык. Бригадир ты хороший, но артист из тебя все равно не получится.
— С чего вы взяли, что я собираюсь в артисты? — осведомился бригадир.
— Разве нет? — не поверил старик. — Тогда объясни мне, пожалуйста, свое поведение. Ты громко здороваешься. Мою руку двумя руками пожимаешь. Спешишь принять уздечку моей лошади. Разве не так?
— Так.
— Вот я и подумал: наверно, мол, Халык в художественную самодеятельность записался и репетирует на ходу, не теряя времени зря.
— Со временем действительно худо, — согласился бригадир, — не знаешь, откуда отщипнуть лишний кусочек. Рук не хватает, яшули. Не хватает рук, хоть ты что хочешь делай, хоть в осьминога превратись на время.
— Передачу «В мире животных» смотрел по телевизору? — догадался старик.
— Смотрел немножко, — кивнул бригадир.
— Неужто домой для того ездил? Бригадир пожал плечами.
— Зачем домой? У нас на полевом стане батарейный есть. «Электроника» называется. Ничего показывает, только экран маленький.
— Смотри-ка ты! — Сказал старик с уважением.— Выходит, зря я тебя в приверженности к старине упрекнул?
— У кого что болит, тот о том и говорит.
— Это как понимать?
— А вы вокруг поглядите.
— Поглядел. А дальше?
— Что увидели?
— Дом под шифером вижу, кошмы на топчанах вижу — хорошие кошмы, новые, заботишься о людях.
— Больше ничего не заметили?
— После заметил,— старика начала забавлять эта непонятная игра, — сборщиков хлопка заметил.
— А вы не обратили внимание на целый табун мотоциклов и велосипедов? — повернул бригадир тему разговора в нужное русло. — Там даже автомашины есть. А вот ни ослом, ни конем не пахнет. Это как, по-вашему?
— Не понял, — сказал старик. — При чем тут лошади и ослы? Люди хотят жить-по-современному.
— Значит, поняли,— заключил бригадир.— Поймите и разницу. Она равна двадцати килограммам тонковолокнистого сорта хлопка.
— Опять загадки загадываешь? Любишь ты, Халык, всякие шарады.
— Нет тут
загадок, яшули, нет шарад. Все проще выеденного яйца. Вы, полагаю, прибыли сюда не на экскурсию, так? Так. Разумеется, вы намерены присоединиться к сборщикам. Если бы вы с утра сели не на свою почтенную кобылу, да будет мирным остаток дней ее, а на «Жигули», то приехали бы намного раньше и успели бы уже собрать не менее двадцати килограммов хлопка. Ваш Довран по тридцать приносит на харман.Старик помолчал, подумал и не слишком искренне рассмеялся.
— Ты хитрый человек, бригадир, — сказал он,— и я не осуждаю тебя за хитрость, потому что она не для личной выгоды. Однако ты ошибся. Я прибыл не собирать хлопок, а посмотреть на своего внука Доврана. Если он согласится поехать со мной, я покажу ему красивое ущелье, где сплошные заросли ореха. Если нет, я поеду один. И никто мне ничего не скажет, потому что я человек, пребывающий на законном отдыхе. Я пенсионер — тебе знакомо, надеюсь, такое юридическое понятие? Можешь ты представить, что человек имеет право на отдых?
— Нет, — сказал бригадир, — не могу. Трудно мне представить, чтобы тот, кто проработал всю свою жизнь, смог найти смысл в безделье, даже если оно и узаконенное. Безделье — это гибель.
— Так думаешь только ты, потому что тебе еще далеко до пенсии и ты еще не в состоянии ощутить всей сладости отдыха.
— Так думают многие,— стоял на своем бригадир.— В поле работают нынче те, с кем даже вы будете здороваться двумя руками, несмотря на ваше отрицательное отношение к старым традициям.
— Неужто Оразберды-ага вышел?! — не сумел сдержать удивления старик.
— Да,— подтвердил бригадир.— И потому я Доврана не отпущу с вами в ореховое ущелье. Погода шаткая, неуверенная. Вчера в горах выпал снег. Я не помню, чтобы когда-нибудь тринадцатого октября выпадал снег.
Они оба, старик и бригадир, одновременно глянули в сторону гор. Над горными кряжами клубились тучи. Теперь их уже не надо было угадывать, и предполагать, они виднелись явственно-тяжелые, лилово-черные, пронизанные кое-где солнцем и оттого еще более зловещие.
Настроение у старика сразу упало. Он долго молчал, глядя на тучи и не видя их. Потом спросил:
— Поесть у тебя что-нибудь найдется?
И, не дожидаясь ответа бригадира, направился к топчану.
Повариха накормила его шурпой. Заварила свежий чай. Но он не стал чаевничать, а выбрал из кучи сорванных дынь самую золотистую и живую, невольно вызывающую грешные мысли. Ему показалось даже, что она и пахнет-то женской кожей. Но это было мимолетное впечатление.
Он не спеша смаковал дыню, смотрел на чинару и прикидывал, сколько же лет они с деревом не виделись. Много получалось. Однако ни одной сухой ветки нет, и само вроде бы увеличилось в обхвате, хотя это, конечно, были явные домыслы, такое на глаз не заметишь. Тем более что и возраст чинары никто толком не знал. Ходила легенда, что она стояла здесь давным-давно, возле большой караванной дороги, по которой везли прекрасных рабынь на невольничьи рынки Хивы. Был здесь колодец со сладкой водой и был караван-сарай. Нынче от них и помину не осталось, а чинара уцелела, и неизвестно, сколько ей еще стоять предписано природой. А может, и аллахом,— кто их там разберет. Ясно лишь одно,— люди проходят, деревья остаются...