Мой друг работает в милиции
Шрифт:
Одним неизвестным меньше
Янсон сидел в своем кабинете и читал сводку о происшествиях за минувшие сутки. Увидев Дробова, он виновато улыбнулся.
— Знаете, Василий Андреевич, ничего существенного о Луговом пока сообщить не могу. Работает буфетчиком в городском ресторане, в меру жуликоват. Я задание да-а-ал, дня через два получим более подробные сведения с места его рождения и из Центрального архива Советской Армии.
— Давно он живет у вас?
— Три года. Приехал из Нарвы вместе с женой. Но об одном случае я все-гаки хочу рассказать. Может быть, вам это пригодится. Второго сентября наш угро получил сведения, что Лугового обокрали. Однако до сего времени заявление от потерпевшего не поступило. Спрашиваю начальника угро, откуда им известно о краже. Оказывается, случайно. От соседки по квартире.
Перед Дробовым возникло первое совещание оперативной группы: на столе лежит содержимое сумочки Кривулиной. Рядом с металлическим рублем — золотое кольцо с прозрачным, как стекло, камешком. Дробов тогда удивился, узнав, что этот камень, уступающий в блеске дешевой чешской бижутерии, — настоящий бриллиант. Экспертиза установила, что кольцо старинное, на его внутренней стороне когда-то была выгравирована буква «о». Следы гравировки были заметны даже без лупы.
— Эдуард Оттович! — Дробов не мог скрыть своего возбуждения. — Вы не представляете, как важна ваша информация. Вам покажется странным, но я почти убежден, что человек, укравший это кольцо, имеет прямое отношение к преступлению в кинотеатре «Антей». Прошу вас как можно скорее соединить меня с Ленинградом…
Проверка показала, что Шадрин третьего сентября утром явился на завод, был на заводе и четвертого, а пятого, отработав смену, присутствовал на цеховом производственном совещании. Таким образом, его алиби было полностью установлено.
— В этом я почти не сомневался, — сказал Дробов Кулябке. — Ну что ж, в нашем уравнении одним неизвестным стало меньше, значит, и решать его будет легче. Сегодня суббота, и Шадрин выходной… выходной… — повторил он, разминая папиросу. — Вот что… — Задумавшись, он продолжал мять папиросу, не замечая, что из нее сыплется табак. — Сделайте так, чтобы Шадрин не смог сегодня принять участия в репетиции. Это очень важно. Репетиция назначена на четырнадцать часов, сейчас начало одиннадцатого. Если действовать быстро — времени хватит.
— Вы не считаете нужным поделиться со мной вашим новым планом? — подчеркнуто холодно спросил Кулябко.
— Сегодня приедет Дорофеев, обсудим план вместе, самым подробным образом! Но сейчас дорога каждая секунда. А ну как Шадрин уйдет куда-нибудь из дому и появится на репетиции? Он мне там ну никак не нужен сегодня! Поэтому не теряйте драгоценного времени, обеспечьте отсутствие Шадрина. Это первое, а второе — каким-нибудь способом доведите до сведения Летовой, что Шадрина на репетиции не будет. О предстоящем отсутствии Шадрина Летова должна узнать не позднее двенадцати часов. Надеюсь на ваш опыт и находчивость. Не пренебрегайте помощью Янсона.
— Это все?
— Нет, не все. Я только что говорил по телефону с Ленинградом. К нам выезжает Дорофеев. Поезд приходит в пятнадцать часов. Прошу вас встретить его, проводить к Янсону и до моего прихода ввести в курс дела.
— Хорошо. Значит, встречаемся у Янсона?
— Да.
— Тогда я пошел.
— Желаю!
После ухода Кулябки Дробов достал из портфеля первый том собрания сочинений Шекспира и углубился в чтение «Генриха VI».
Работа приучила Дробова к бессистемному чтению. Он вынужден был читать не то, что ему хотелось, а то, что необходимо было прочесть в связи с расследованием очередного уголовного дела. В свое время Дробов опубликовал в одной из центральных газет небезынтересную статью под евангельским названием «Вначале было слово». В статье говорилось о вредном влиянии дурной литературы и фильмов на рост преступности среди молодежи. В первоначальном варианте статьи Дробов высказывал предположение, что в художественной литературе, в кино и телепередачах убийства должны происходить «за кулисами», так как подобные сцены могут вызвать опасную реакцию у некоторых подростков с дурными наклонностями. Выбросить этот абзац его заставил… Шекспир. Просмотрев множество уголовных дел, Дробов обнаружил немало случаев, когда убийцы объясняли свое преступление влиянием прочитанных романов, рассказов, увиденных кинофильмов. Однако ни один из преступников не назвал при этом имен Шекспира и Достоевского. Поначалу Дробов решил, что эти люди никогда не читали
и не видели на сцене трагедий Шекспира, не смотрели инсценировок и кинофильмов по романам Достоевского. Но нет, многим преступникам были знакомы и романы Достоевского и трагедии Шекспира, но ни один преступник не ссылался на их дурное влияние. Быть может, поэтому Дробов начал свою статью весьма претенциозно: «Великое искусство не может творить зло».Перечитывая сейчас Шекспира, Дробов подумал, что на этот раз ему, возможно, придется пересмотреть свое утверждение. Но неужели шекспировский Сеффолк мог послужить для убийцы Кривулиной хотя бы косвенным толчком к совершению преступления! «Нет, нет, — спорил Дробов с собою, — это просто совпадение, и только. Шекспир здесь ни при чем!»
Резкий стук в дверь оборвал его размышления. В номер вбежала Летова.
— Нет, вы только подумайте, — начала она, задыхаясь, — можно ли так работать?! Я вас спрашиваю, Василий Андреич, можно ли так относиться к искусству?
— Что случилось, Вера Федоровна? — Дробов придвинул стул. — Сядьте, успокойтесь и расскажите, в чем дело.
— Они сорвали репетицию, которую я назначила специально для вас. Это возмутительно!
— Кто и почему сорвал репетицию?
— Военкомат! Час назад к Шадрину явился нарочный из военкомата и увел его. Мне позвонил Сомов, объяснил, что военкомат проводит проверку офицерского состава. Что делать? Ума не приложу!
— Действительно, не повезло. Но здесь уж ничего не поделаешь: дело военное — приказано — выполняй!
— Понимаю, все понимаю, но такая досада! Представляю, как расстроятся участники, когда узнают, что репетицию отменили.
— А зачем ее отменять? Из-за одного человека? Тот же Луговой может подменить Шадрина. Тем более что вы все равно решили ввести его в спектакль.
— Я думала об этом. Но какое у вас создастся впечатление? Луговой ведь совсем «сырой». Я отработала с ним только первые реплики, а потом переключилась на Шадрина.
— Но текст-то Луговой знает?
— Еще как! Текст у него прямо от зубов отскакивает!
— Чего же лучше? Проводите спокойно репетицию. Кстати, что собою представляет Луговой?
— Луговой? Ну что я могу сказать? Довольно начитан, общителен, разговорчив. Участник Отечественной войны, до сих пор люто ненавидит немцев, ругает их по всякому поводу и без повода. Очень любит выступать в концертах самодеятельности. Правда, его выступления ничего общего с искусством актера не имеют, это, скорее, фокусы…
— А именно?
— У него имеется три номера. Во всех трех зрительный зал принимает участие. Кто-нибудь из зрителей задает ему восемь рифмованных слов, он их записывает и буквально через минуту сочиняет и читает на эти рифмы стихотворение. Стихи, конечно, ерундовые, но, представьте, публике это нравится. Потом у него есть номер, который называется «справа налево». Кто-нибудь из зрителей выкрикивает какое-нибудь длинное слово, а он сразу же произносит это слово, как бы читая его справа налево. Глупый номер, однако имеет успех. Но особенно восхищают зрителей его математические способности, которые он демонстрирует в своем третьем номере: умножение в уме. Четырехзначные на четырехзначные! Он проделывает это молниеносно, за десять — пятнадцать секунд! Непостижимо! Я под страхом смертной казни не смогла бы.
— Я тоже, — усмехнулся Дробов. — Вы успеете предупредить Лугового о репетиции?
— Ой, да! — Летова вскочила. — Бегу! Только бы за стать его дома! До скорого свидания.
— До скорого! Увидимся в два часа.
Дорофеева Кулябко увидел еще в окне вагона. Состав медленно проплывал вдоль платформы, Дорофеев приветственно помахал Кулябке рукой, а тот широко шагал по перрону, стараясь не отстать от вагона. Наконец буфера лязгнули, поезд остановился. Следом за Дорофеевым на платформу спрыгнул высокий человек в светло-голубой спортивной куртке. Кулябко опытным глазом сразу определил, что спутнику Дорофеева около сорока.
— Знакомься, Максим, — сказал Дорофеев. — Это Новиков Борис Николаевич. Следователь из Комитета государственной безопасности. Прибыл по нашему делу. А где Дробыч?
— Занят по этому самому нашему делу. Сказал, что освободится в начале пятого.
— Получит сюрприз. И ты тоже. Что будем делать, Борис Николаевич?
— Должен позвонить местному уполномоченному КГБ, а потом, как говорится, будем действовать по обстоятельствам. Конечно, я хочу как можно скорее встретиться с товарищем Дробовым, узнать, что ему удалось здесь сделать.