Мой друг Жан-Пьер Моро

Понемногу начало светать. Вдруг один из раков пронзительно свистнул — и все враз исчезло, как будто и не было ни чудищ, ни странных животных и остальной нечисти. Оглядевшись, Дмитрий увидел, что находится в лесу. Тропинка так же неожиданно кончилась, как и началась. Увидев просвет в деревьях, он пошел к нему. Навстречу мужчине встретился старик с удочкой в руках.

— Здравствуйте, — поздоровался Савельев.

— И тебе не хворать, — ответил дед.

— Подскажите, пожалуйста, как мне выбраться к Синему камню. Меня там друг ждет.

— Так ты в тридцати километрах от Синь-камня.

— Как так?

— Дык, не знаю, как. А это, чай, не тебя три недели с собаками ищут? — осведомился старик.

— Нет. Меня и не было-то одну ночь. Мы вчера сюда приехали.

— Вчерась? А какое число вчера было, помнишь?

— Тридцатое апреля!

— Во как! Милок, а сегодня-то двадцать третье мая ужо! Вот тебя угораздило!

— Как двадцать третье?

— Да вот так! Ты на себя-то посмотри. Бородища по колено. Не мыт. Худой. Одни глаза торчат.

— Не может быть! — Димон протянул руку к подбородку — и обомлел. Густая нечесаная борода свалявшимися сосульками свисала с лица. — Как же так могло произойти?

— Тебя, небось, туман кругами водил. Здесь это бывает. В туман заходил?

— Да он меня и вел.

— Вот и довел. Штой-то на этот раз долго. Обычно пропащие через два-три дня возвращаются. Ну пойдем, я тебя к людям выведу. А то вертолет кружит — и кружит. Всю живность распугал.

Волонтеры поисково-спасательного отряда бросились к Дмитрию, как к родному. Им надоели безрезультатные поиски. Они отвезли мужчину в местный отдел полиции, где его накормили, напоили, умыли, посадили в служебный «уазик», и вечером он уже был дома.

Картина

Бабка Алёшеньки Петрова, как она сама называла его, Анастасия Ивановна Прилепская, очень любила внука. Когда она умерла, в завещании, написанном от руки, она передала Алёше в дар картину. Это было не завещание, как таковое, а обыкновенное письмо. На нём неровными буквами было выведено: «Вскрыть после моей смерти». Алексей нашёл его, когда с матушкой разбирал вещи Анастасии Ивановны после похорон. В письме она оставила кое-какие наставления, рекомендации матери, а для внука исписала целых два тетрадных листа. Там было вот что: «Дорогой мой внук Алёшенька! Эти слова я пишу только для тебя. Не показывай их никому. Я передаю тебе в дар картину. Внучок, это необычная картина. Необыкновенное полотно. Делай с ней то, что сочтешь нужным. Поступай, как подскажет сердце. Ты поймёшь, что картина не проста, как только увидишь её. Называй это как хочешь: мистикой, волшебством, колдовством. Принесёт ли она тебе счастье, я не знаю. Не знаю также, какой над ней висит рок. Знаю только, что дед твой, Андрей Гаврилович, очень дорожил ею и всегда прятал в самых недоступных местах. Он и в землю её закапывал, и в сене прятал, и в колодце хранил. Твой прадед, Гаврила Афанасьевич, завещал её хранить предкам по мужской линии. Когда погиб твой отец, Андрей Гаврилович повелел мне, чтобы после моей кончины, я передала картину тебе. Если ты читаешь это письмо, значит, час настал. Эта картина появилась у Гаврилы Афанасьевича после крестьянских бунтов в семнадцатом году. Он жил во Владимирской губернии в то время. Прадед твой, как и большинство крестьян тогда, пошёл разорять дворянское гнездо. Хозяева их были знатного рода люди, родственники Шереметевых. В то время простой люд злым был, да и подстрекали их большевики не повиноваться барину. Схватили они, что под руку попалось — кто вилы, кто рогатину, кто дубину — и пошли к дворянскому дому. А сам барин тогда в отъезде был. Поговаривали, будто он за границу уехал, навсегда. В доме том только прислуга была. Трогать их не стали. Поломали там всё, побили окна и зеркала. Имение сожгли, себе почти ничего не взяли — вещи кое-какие, стулья, да столовое серебро. Золота, драгоценных камней в доме не было — граф с собой захватил. А барин богатый был, у него произведениями искусства все комнаты заставлены были. Но сам знаешь, народ у нас тёмный, в истинных ценностях не разбирается. Сожгли они всё, что там было. Лошадей из конюшни вывели, хозяйственные постройки подпалили. Так вот, когда Гаврила Афанасьевич лошадь из стойла выводил, почудилось ему, будто в доме барском ребенок плачет. Прадед твой испугался сильно. И побежал в дом дворянина. Думал, кто из прислуги ребёночка там своего забыл. Бросился он в огонь: везде дым, пламя, а он по комнатам бегает, ребёнка ищет. Как забежал он в особняк, плач сразу прекратился. Искал он, искал, ни одной живой души не нашёл. А в одном углу видит, картина висит. Красоты неописуемой. И как будто в огне не горит. Всё вокруг в огне, а картина цела. И смотрит с картины на Гаврилу Афанасьевича маленькая девочка царских кровей — и слёзы как будто по лицу её текут. Заворожила прадеда твоего картина. Не смог он глаз от неё оторвать. А она как будто сама в руки просится. Снял он тулуп, тогда морозы стояли, и завернул картину в него. Отнёс потихоньку, пока никто не видит, в сарай. Развернул тулуп — а слезы у ребеночка высохли. И смотрит девочка с такой тоской во взгляде, что выть хочется. Спрятал Гаврила картину ото всех. Он и прабабушке твоей, Аграфене Тихоновне, её всего один раз в жизни показывал. И я её всего несколько раз видела. Взгляд от неё оторвать невозможно. Вот что я тебе скажу, внучок: необычная это картина. Поверь мне, Алёшенька. Теперь она твоя. Береги её. Захочешь отдать людям — воля твоя. Оставишь — храни как зеницу ока. Теперь эта ноша твоя. Написал эту картину неизвестный художник. Кто именно, я не успела выяснить. Может быть, это удастся тебе. Изображена на этом бессмертном шедевре венценосная особа. Маленькая грустная девочка. Короли из-за таких красавиц начинали войны. Владей картиной, Алёша. Владей ответственно, серьёзно. Не подведи прадеда. Стоит она у меня в кладовке, завернутая в покрывало. На всё воля божья и твоё разумение. На этом письмо я заканчиваю. Прощай, любимый мой внук. Плохим словом не поминай. Твоя бабушка, Анастасия Ивановна».

Письмо бабки заинтересовало Петрова. Одного он не мог понять, что означает «делай с ней то, что сочтёшь нужным». Что можно сделать с бесценным произведением искусства, он тогда не понимал.

Дрожащими руками Алексей развернул покрывало…Как зачарованный смотрел он на картину и не мог оторвать взгляд. Она заворожила, околдовала мужчину.

Это действительно был бессмертный шедевр. Картина божественной красоты.

Когда Алёша немного отошёл от впечатления, произведённого на него картиной, он стал размышлять: «Что с ней делать? Оставить картину себе, не показывая никому? Продать? Но про продажу бабка не обмолвилась ни словом. Показать ее людям, отдав в музей? Или вернуть потомкам Шереметевых? Что же делать?»

Картину мужчина перевёз домой и спрятал на антресолях. Помянув бабулю по всем правилам на девятый и сороковой день, Алексею стали сниться странные сны. Снилась ему маленькая девочка с картины. Она что-то хотела от него, но он не мог понять, что. После этого он просыпался в холодном поту и не мог уснуть до утра.

«Чертовщина какая-то», — думал он. Что-то беспокоило его. Какое-то подспудное чувство тревоги стало преследовать и давить. Картина манила к себе, но мужчина сопротивлялся. «Только не смотреть, только не смотреть», — говорил он сам себе.

Первой идеей было — отдать шедевр в лоно церкви. Священники найдут, что с ней делать. Взяв картину с собой, Алексей поехал в подмосковный храм. На календаре было пятнадцатое ноября. Церковь отреставрировали совсем недавно, года два назад.

Батюшка был молодой, сорока с небольшим лет. Мужчина уже несколько раз бывал в этом храме и успел познакомиться с батюшкой.

— Отче, — обратился он к нему, — вразуми грешника и прости грехи мои.

— Бог простит, — ответил отец Серафим. — Что тяготит тебя, сын мой, что тревожит?

— Картина, отче, тревожит меня. Бабушкино наследство. Странная, необычная картина. Девочка, что изображена на ней, стала сниться мне по ночам. Она о чем-то просит меня, а я не могу понять, о чем. Мне страшно, отче.

— Что это за картина, кто автор? — осведомился батюшка, разворачивая покрывало.

— Я не знаю, и бабка моя не знала. Точно не могу сказать… Мне кажется, за картиной что-то стоит. Какая-то история, событие. Что-то такое, как вам сказать, необычное, что ли…

— И что же ты намерен делать с ней, сын мой?

— Моя бабуля, царство ей небесное, в завещании написала, что картина необыкновенная, но что с ней делать, я должен решить сам… Да, и эти странные сны…В общем, я решил передать ее церкви.

— Не волнуйся, сын мой. Церковь, я думаю, картину примет.

— Вы ее возьмете?

— Оставь картину здесь и ни о чем не беспокойся. Езжай домой, а завтра я приеду к тебе. Прими причастие, — батюшка дал глотнуть Алексею кагора и положил просвиру в рот. — Ни о чем не печалься. Сегодня я буду молиться за тебя.

Со спокойной душой Петров отправился домой и действительно, уснул так крепко, что не услышал звука открываемой двери.

— Лёша, проснись! — трясла его за плечо жена. — К тебе из полиции пришли.

Мужчина открыл глаза и, как ошпаренный, вскочил с кровати. Пистолетные пули прошили его насквозь. Какие-то люди в нескладно одетой полицейской форме стояли в коридоре. Последнее, что он увидел — как, сраженная пулей, падает жена. Алексей грузно осел на пол…