Мой друг

Артём: "Я тебя видел, выходи"

Как в бреду, плыву обратно к окну. Стоит на том же месте, давит тяжелым прицеленным взглядом. Вытягивает вверх зажатый в руке мобильник и хаотично разрезает им воздух, намекая, чтобы ответила.

Смотрю на оживший телефон, закусывая губы до ран. С каждым очередным жужжание грудная клетка раздувается шире. Выругавшись, давлю с силой на зеленую трубку на экране.

— Ми… — протягивает глухо. — Спустись. Прошу, выйди, — выдает с надрывом.

Молчу. Лишь усиленно циркулирую кислород, что начинает вызывает головокружение. Едва различимо мотаю головой в протесте.

— Блядь… — роняет в безысходности и замолкает. Даже отсюда вижу его напряженность, ломает не меньше моего. — Ми, пять минут. Дай пять минут и я уеду, — с каким-то отчаянным сожалением произносит. — Если захочешь — уеду, — добавляет тверже.

Скидываю звонок.

Не могу. Тяжело. Мучительно сложно слышать этот хриплый, раздирающий нутро голос. В особенности, когда чувствую, что разматывает его, понимаю, что хреново сейчас как и мне.

С излишним усердием одергиваю шторы, разве что нитки не трещат по швам. Выдаю набор каких-то вымученных звуков, толи стонов, толи хрипов, ведь осознаю уже, что падает та шаткая стена, что с натугой возводила на протяжении дня.

Злюсь. Безумно злюсь на себя, но продолжаю метаться по комнате, натягивая джинсы и толстовку. На подкорке мозга рябит жалкая отмаза: «Только отправлю его домой и обратно!»

Артём не сразу видит меня. Откинувшись, залипает на светящихся точках, разбросанных по черному южному небу. Заметив мое приближение, на мгновение столбенеет в неком оцепенении, видимо не рассчитывал, что все же спущусь. Внутри все сжимает спазмами, но я не оттягиваю, с ходу налетаю на него. Успевает сделать пару коротких шагов в мою сторону, как я толкаю в грудь, прикладываясь с силой, выплескивая тем самым бушующие агрессивные импульсы.

Инстинктивно перехватывает вокруг талии, притягивает ближе, плотнее… По инерции впечатываемся вместе в холодное покрытие машины. И снова глаза в глаза…

Прямой контакт.

Мощнейшие разряды пробивают сгустившийся между нами горячий воздух. Обмен энергией. Коротит не хило. Выбрасываем по оголенным нервам статическое напряжение, поражает… Целенаправленно шарашит под ребра, достигая той самой четырехкамерной мышцы.

Накрывает.

Предохранители слетают. Меня несет. Обрушиваюсь на его грудь и плечи с градом беспорядочных ударов, ощущая такой прилив, как бы не захлебнуться! Не сдерживаю, выпускаю, весь поток направляю на него. Принимает… Лишь частично блокирует, прижимая к себе сильнее, крепче.

— Прости… — хрипит в волосы, обжигая шею. — Прости, прости… — едва разбираю слова. — Прости… — током по клеткам.

Быстро слабею, выдыхаюсь. Если бы не держал, обессиленно рухнула бы прямо посреди дороги. Держит… И когда до моего затуманенного сознания доходит эта информация, хочу вырваться.

— Пусти, — шепчу задушенно. А затем накатывает очередная волна, открывается второе дыхание, снова срываюсь. — Пусти… Пусти! Пусти! — уже кричу на грани истерики.

Раздумывает не долго, но все же отпускает.

— Сядем в машину?

— Говори, что хотел и уезжай.

Потряхивает. Все еще штормит. Не знаю как держусь на ногах, но что бы сейчас не предложил — пойду в отказ, упрусь рогом, блин. Находит задержанный аффект отчаяния.

Артём поджимает губы, напрягает челюсти, в глаза не смотрит. Куда угодно, но не на меня. Помолчать приехал? "Прости" и замяли? Я ведь и правда никогда и дуться-то толком не умела. Какой-нибудь пустяк разруливала наша детская мирилка. Больше как прикол, что-то общее, только между нами… Но пусть только рискнет сейчас кирпич припомнить, пришибу им же!

— Ми, не знаю, что сказать…

Ну супер! Подготовился прям.

— Придурок, идиот конченный, херню сморозил. Не знаю… Не смог сдержать в моменте. Раскачало че-то.

Кидает быстрый взгляд, реакцию проверяет. А меня и правда расшатывает… Не могу, так сложно злиться, не умею, блин! На него не получается… Обида заливает, с примесью банальной ревности. Сколько так тянуть еще, смогу ли? И без него никак и с ним… тяжко.

Переминаюсь с ноги на ногу, подрагивая от холода. Хоть и теплая зима в этом году, но все же февральская ночь дает о себе знать, пробирает до костей.

Или не в этом дело?

Снимает кофту, заботливо накидывает на мои плечи, выкручиваюсь и отхожу.

— Да подожди!

Направляюсь прямиком на пассажиркой сидение. И это не от того, что передумала и приняла его предложение, а потому что сама так решила! И не важно, что могла бы с таким же успехом пойти в дом…

Садится следом, заводит двигатель и включает обогрев на полную.

— Мил… — выдает на серьезе. — Че делать будем-то? Тебе норм? Не ломает разве? Меня пиздец как колбасит! Целый день, блядь! — вываливает на одном дыхании. — Мириться надо…

— Кому надо?

— Мне… — произносит, не раздумывая. — Тебе. Нам!

— Подумаешь… Друзья приходят и уходят, — роняю тихо, а саму от этих слов выворачивает.

Разве готова к этому? Да это мой самый жуткий кошмар!

— Блядь… Ты щас серьезно? Серьезно, Ми? Пиздец… Какой уходят?! Какой, нахуй, уходят! Охереть…

Ничего не отвечаю, лишь плечами неопределенно пожимаю. Лицо держу. Все старания прикладываю к этому невыносимо энергозатратному процессу. "Не выглядеть жалкой" — кручу на повторе.

А его заметно передергивает… Сжимает руль до побелевших костяшек на руках. Кривится так, словно… словно мои слова ему причиняют боль.

— Нет, блядь. Это навсегда, — отрезает со всей уверенностью. — Поняла? Навсегда, Ми.

Вот только… Что навсегда? Что в его понимании значит "навсегда"? Какой смысл вкладывает в это слово? И на сколько сильно он разится с тем, что вкладываю я.

— Я соскучился… Хреново без тебя, тоскливо, — давит с каким-то отчаянием.

«Мне тоже» пульсирует в голове, но произнести не способна.

— Дай обниму? — со слабой надеждой просит.

— Не хочу… — хочу! Еще как хочу! Но разве я могу это сказать?

Противоречу сама себе. И все-таки злость есть. На себя. Почему мне кажется, что это я все усложняю? Может просто признаться? А там что будет. Как сказать? Начинаю раскручивать и только закидываю себя в состояние жуткого стресса. В панике стягивает спазмами живот, диафрагма зажата — не вздохнуть, лицо пылает, даже на ушах ощущаю жар, ком в горле — не выдавить и слова.

А он тем временем усмехается… Но в смехе этом нет ничего веселого. Какой-то нервный он, вымученный, безысходный.