Мой дворец

Все время своего путешествия по городу и по ушедшей жизни я по большей части смотрел под ноги. Они сами знали, куда меня нести, лишь изредка подключая верхнее сознание к корректировке курса. В настоящее время остались позади имперский вход в парк с золотыми коронами, дворец царского фаворита, а вокруг обступили деревья, а впереди поблескивала водой река. В кустах, среди мусора, копошились вороны, голуби и крысы, по веткам бегали серенькие белки с рыжими хвостами. Бабушки и папы возились с детьми, к каруселям и качелям выстроились пестрые очереди.

Из-под моей банданы по вискам и шее текли струи пота, сильно парило, будто горячая влага поднималась от земли и окутывала меня. Ноги сами свернули в лес и понесли в самую глушь. Там и настигли меня первые капли дождя. Я выхватил из рюкзака японскую палатку, тряхнул её, она сама раскрылась и превратилась в непромокаемое убежище. По дну расстелил шубу, сверху – газету, по газете расставил тушенку, хлеб, термос с чаем – залюбовался натюрмортом и похвалил себя и Нюру за дальновидность. Очень приятно слегка закусывать и пить чай под шорох дождя, вспоминая школьные походы на уроках природоведения, где нас учили ставить палатку, разжигать костер, укрываться от ливня и спасать утопающего.

Вдруг снаружи сгустилась тень, по упругому боку палатки зашлепала чья-то ладонь, я дернул замок молнии, открылась дверца и впустила внутрь промокшую молодую женщину. Я протянул ей полотенце и налил горячего чаю. Она вытирала волосы, прихлебывала из чашки и плакала. Пусть, думаю, успокоится, тогда сама расскажет, что с ней приключилось. Начала она, как и следовало ожидать, с упреков:

– Какие же мы, мужики, подлецы! – Так как я молчал, она продолжила: – Назначил свидание и не пришел! А я вымокла до нитки… А на той неделе я видела его с одной… рыжей в черном платье от Коко Шанель. – Я молчал и намазывал кусок хлеба тушенкой, которые оказались весьма кстати в такую сырую погоду, в такой упругой палатке, в обществе такой расстроенной женщины. – Да вы посмотрите на меня! Неужели я хуже её? – Я посмотрел и согласно кивнул: женщина полотенцем взбила волосы, на щеках играл румянец, карие глаза пылали, алые губы оттеняли гладкую белую кожу миловидного лица. – Вот видите! А он, подлец, выбрал эту швабру! – Она обернулась и стала рассматривать меня. – А вы ничего, в вас есть что-то такое… драйвовое!

– Простите, какое?

– Ну, привлекательное.

– Вы серьезно?

– А то! Уверена, вы не из тех, кто бросает девушек.

– Не из тех.

– Меня зовут Мила.

– Юрий.

– У вас кто-нибудь есть? – У меня в голове появился лист бумаги и стал покрываться длинным списком друзей, знакомых и родственников, получилось больше сотни. Мне как, оглашать список, или ограничиться итоговой цифрой? Потом вспомнил из далекого прошлого, что если женщина спрашивает мужчину: «у тебя кто есть?», то это означает только «у тебя женщина есть?»

– Есть полный комплект: жена, дочь, мать, теща…

– А любовница?

– Есть. Моя жена – именно ей приходится нести это тяжкое бремя.

– Счастливая! И вы тоже…

– Я бы не осмелился на этом настаивать. Счастье в моем представлении – что-то из совсем другой области.

– Это из какой же?

– Духовной.

– А-а-а-а, – пропищала она, разглядывая на моем лице признаки паранойи, шизофрении и неврастении. – Ясно. Вы этот… Маньяк!

– А как же! Меня сегодня одна женщина, правда чуть помоложе вас, уже тестировала на этот предмет. Но мне, кажется, удалось её переубедить. Она поверила в то, что я порядочный человек.

– Ну меня просто так провести не удастся! Мне приходилось и с маньяками, и с психами общаться. Я вас насквозь вижу!

– Ну и как мы вам изнутри? Когда можно получить рентгенограмму?

– Шутите! Ладно. Я тоже пошутила. – Она швыркнула молнией, приоткрыла дверцу и доложила: – А дождь кончился. Пойдемте?

Я сложил палатку, утрамбовал в рюкзак, и мы пошли в сторону асфальтовой дорожки. Парк опустел. Воздух стал прозрачным и свежим. Дышалось удивительно легко. Мила рассказывала о мужчинах, которые её бросили, а я вспоминал Нюру и благодарил Бога за то, что она стала моей женой. …И еще подругой, любовницей, корректором, читателем, поваром, матерью дочери и просто хорошим надежным человеком. Раздалась мелодия «Полонеза», я выпростал сотовый телефончик и сходу заявил:

– У меня все хорошо. Дождь я переждал в палатке. Путешествие продолжается. Я тебя люблю всё больше и больше. Ты у меня самая лучшая жена на белом свете.

– Спасибо, – только и ответила Нюра, сбитая с толку. – Я не спрашиваю, когда ты вернешься.

– И правильно делаешь. Я и сам не знаю. Но ты не волнуйся. У меня все хорошо.

– А я по тебе уже соскучилась.

– Это тоже хорошо. Значит, встреча принесет еще больше радости. Знаешь, Нюр, мне тут все говорят, что мы с тобой счастливые люди.

– Так и есть. Ну, пока?

– Пока. «Жди меня, и я вернусь, только очень жди».

– Да, – сказала Мила, глубоко вздохнув, – послушаешь вас, так просто обзавидоваться можно. Голубки, да и только.

– Юрка! – раздался вопль из машины на стоянке у входа в парк. – Иди ко мне, на голос мой, на голос мой иди!

– Пришел, – констатировал я, когда приблизился к сверкающей машине класса люкс и протянул руку другу детства по имени Боря-Вышел-Из-Моря. Это прозвище к нему пристало в первый день нашего отпуска на море. Мы с Димой не спеша раздевались, аккуратно складывали одежду на обстоятельно расстеленной подстилке и, разглядывая окружающее общество, подходили к воде. А Борис за это время успел скинуть одежду, искупаться и теперь выходил на берег победителем. Тогда Дима и произнес эту стихотворную фразу. Вообще-то Борис всегда и везде был первым.

– Поедем ко мне в гости, – предложил он, разглядывая Милу с ног до головы. – Ты же еще не видел мой новый дворец! И девушку свою пригласи.

– Она не моя девушка. Она утопленница, которую мне посчастливилось вытащить из воды.

– Тем более!

Только что отстроенный трехэтажный дворец, с высоким кирпичным забором, плавательным бассейном, газоном и гаражом оказался пустым и потому безжизненным. Борис провел нас с Милой по комнатам и залам, верандам и балконам. Я следовал за экскурсоводом, который по-хозяйски овладел девичьей ладошкой и вел Милу одной рукой, размахивая другой. Я плелся за ними, а сам вспоминал свой дворец, по которому бродил по ночам.

В последние посещения мой дворец не только наполнился людьми, но мне удалось так же разгадать, что же отличало их от нынешних, земных. Любовь! Да, да, это была та самая любовь, которая зарождается на земле и продолжается в вечности. Здесь мы только учимся распознавать её, отличая от суррогатов, вроде страсти, привязанности, симпатии, инстинкта продолжения рода… Вечная любовь – это то самое счастье, которое начинается, когда себя кладешь на плаху в качестве жертвы, когда забываешь себя напрочь, со всеми привычками, желаниями, планами на будущее – только тот, кого любишь, живет в твоем сердце, только ему отдаешь свою жизнь, всю, без остатка! Такой совершенной божественной любовью спасает нас Господь. Таким же путём следуем и мы, христиане, распиная себя добровольно за грехи близких.

Борис где-то между лестницей на третий этаж и бильярдной сделал предложение Миле. Она, между бильярдной и верандой на крыше с солярием и плавательным бассейном, приняла предложение руки и сердца. А мне ничего не оставалось, как благословить их будущий брак и удалиться из этого гулкого земного дворца в одну из комнат своей квартиры, которая сегодня является земной проекцией моего дворца небесного. Борис любезно вызвал мне такси.

На пороге меня встретила Нюра. Ей очень хотелось броситься мне на шею, но аристократическое воспитание не позволило. Так же сдержанно она помогла мне разобрать рюкзак, переодеться в домашнюю одежду, особо тщательно поправила на мне вельветовый пиджак. Потом подала полотенце, и я промокнул вымытые руки, потом посадила за обеденный стол, прочла «Отче наш». Я перекрестил яства и питие и с превеликим аппетитом принялся уплетать окрошку, а она, по-деревенски подперев голову рукой, разглядывала мою физиономию.