Мой личный ад

— Прикольная сестрица у тебя. Вы похожи.

— Угу, такая прикольная… Я бы приколола ее задницу к забору, вот было бы веселье, — несла Князева чушь спросонья.

Гриша аккуратно отстранился от нее, вставая.

— Я все же оденусь, чтобы не провоцировать тут никого.

— Угу, — буркнула Оля, приоткрыв один глаз, чтобы оценить утреннего Гришу в трусах.

На ее счастье Птицын еще и нагнулся, роясь в рюкзаке, выставляя на обозрение отличную крепкую задницу. Ольга повернулась на бок, подперла щеку кулаком, бессовестно пялясь на него. Гриша только усмехнулся, поймав ее взгляд, и покачал головой.

Но кроме сильных жилистых ног и упругой попы Оля заметила эластичный бинт на его ноге. Чуть поморщившись, Птицын подтянул его потуже у лодыжки, прежде чем натянуть спортивные штаны и носки.

— Откуда это? — осторожно поинтересовалась девушка.

— Щит поймал, — кратко ответил он, добавив в ответ на беспокойство в ее глазах: — Все нормально. Жить буду.

Повиснуть неловкой паузе не дал здоровый мужик лет тридцати, вошедший на кухню.

— Михаил, — протянул он руку гостю без лишних приветствий.

— Гриша, — так же кратко представился Птицын, отвечая на рукопожатие.

— Мелочь, — кивнул Миша Оле.

— Оглобля, — не осталась в долгу та, вынуждая Гришу хмыкнуть.

— Ну, закончили обмен любезностями? — объявилась на кухне и Света. — А то я кофе хочу больше, чем трахаться.

Оля только глаза закатила, поспешив объяснить:

— Они всегда такие, Гриш, не обращай внимание.

— Да, Гриш, лучше соскреби уже свою женщину с кровати, а то и присесть негде, — поддержал беседу Михаил.

— Да встаю я, — заворчала Оля, поднимаясь с дивана и собирая постельное белье.

— Как вы тут спали вдвоем вообще? — не удержался Миша, оценивая небольшую ширину своего кухонного дивана.

— Без задних лап, — кратко ответил Гриша, — как на облаке.

— Какой он у тебя милашка, — расплылась в улыбке Света.

Оля почла за лучшее покивать.

— Кофе, яичницу будете, дети?

— Свет, может бутербродами обойдемся? Ты же спалишь даже яйца, — заныл Миша. — А до приличного ресторана еще лететь сто лет. Я с голода помирать не хочу.

— Не спалит она ничего, — вступилась за сестру Ольга, но без лишнего энтузиазма.

— Угу, конечно, — буркнул здоровяк. — Гриш, по секрету: они обе даже сосиски без пожара не отварят. Семейное проклятие. Беги, если любишь вкусно пожрать.

— Ну чего ты несешь? — взъерепенилась Света, но при этом покорно нарезала колбасу, сыр и хлеб.

— Да я пошутил, детка. Ты у меня круче Гордона Рамзи, — чмокнул он подругу в щеку, заливая кофе кипятком, но, обернувшись к Грише, одними губами проговорил: — Беги, парень, беги.

— Идиот, — буркнула себе под нос Оля, пододвигая столик к дивану, за которым через минуту все четверо устроились на завтрак.

За перекусом и легкой болтовней пролетел час. Света и Миша засобирались в дорогу. Распрощавшись и пожелав молодежи хороших выходных, они вызвали такси и уехали.

Гриша сам не понял, как они с Олей оказались в комнате на кровати. Она так и не переоделась, была в пижаме с мишками, которая буквально убивала его. Он ничего не смог с собой поделать, целовал и обнимал, не желая вспоминать о воздержании и принципах, которыми так дорожил. Ее губы сводили с ума, и кожа была такой гладкой и мягкой на ощупь. Едва сдерживаясь, чтобы не касаться груди, чтобы не потрогать ее между ног, Гриша целовал и целовал свою Валькирию, понимая, что пропадает, что слабеет, что полностью растворяется в ней и взаимном желании.

Но когда она потянула вверх его майку и охрипшим от возбуждения голосом попросила: «Сними», — он нажал на тормоз.

— Нет, Хель, — сказал, как отрезал. Жестко.

— Почему? — недоумевающий взгляд.

— Просто — не надо.

— Почему? — упрямая, как всегда.

— Я не могу.

— Но ты хочешь, — сидя на нем верхом, она поёрзала, чтобы убедиться.

Ну и конечно, у него стоял, это было очевидно.

— Конечно, хочу, красавица, но…

Гриша прикрыл глаза, беспомощно откинувшись на подушки.

— Что но?

— Я принял посвящение, Оль.

— Какое посвящение?

— В Московские волки.

— И что?

— Мне нельзя. Ни с кем. Неделю.

— Что за бред?

— Не бред — правило.

— Бредовое правило.

Гриша не нашел, что сказать. Он аккуратно ссадил с себя девушку и пошел на кухню курить, уговаривая эрекцию угомониться. Не очень успешно. Дыша дымом и питерской прохладой, он понял, что не сможет долго сопротивляться Ольге, если не вытащит ее из дома. Валькирия была ходячим соблазном, а ведь они провели меньше часа наедине. И к вечеру, если Оля не прекратит (а она не сможет прекратить) быть такой желанной и соблазнительной, он пошлет к чертям все бредовые правила.

Вернувшись с кухни, Гриша нашел Олю у окна. Тихая, с опущенными плечами она стояла и смотрела на соседние высотки. Он подошёл, обнял, уткнувшись носом ей в шею, и прошептал:

— Прости, зай. Давай не будем портить эти дни.

— Хорошо, — согласилась она покорно, отстраненно, спокойно, почти равнодушно, если бы не дрожь в голосе.

— Давай смоемся из дома, поедим пиццу.

— Хорошо, — тем же тоном.

— У меня сюрприз для тебя, но вечером, — Гриша решил оттянуть возвращение домой до ночи любой ценой.

— Какой сюрприз? — чуть больше интереса в голосе.

— Увидишь. Оденься понарядней.

Оля обернулась, недоверчиво взглянула на него, сдвинув брови.

— Платье что ли?

— Было бы классно.

— Ладно, тогда схожу в душ, приведу себя в порядок.

— Угу, — кивнул он, решив не уточнять, что она и в пижаме с мишками выглядит более чем порядочно.

Пока Оля плескалась в душе, он сам откопал в рюкзаке приличную одежду. Пробежал утюгом, который благо был на виду, по брюкам и рубашке. Когда девушка вышла из ванной, он проскользнул туда сам, чтобы освежиться и переодеться.

Преображенные, они встретились лицом к лицу на кухне.

— Вау, — только и выдохнула Оля.

Щегольская рубашка сидела на Гришке, как на модели, брюки подчеркивали стройные ноги и упругий зад, а бабочка добавляла гламурного шика.

— Согласен, — расплылся в улыбке Гриша, понимая, что зря попросил ее надеть платье. Она и в обычных джинсах и свитере была прекрасна, но короткое платье делало ее похожей на звезду с красной дорожки, а волосы, струящиеся волнами по плечам, сводили с ума.