Мой парень - сущность
Шрифт:
– Я тебя поняла. Но послушай, он костьми ляжет, чтобы я этого не сделала. Мне очень нужно, Адриан… – она посмотрела на него глазами котика из «Шрека».
– Ты о чем-то недоговариваешь…
– Герман душит меня своей братской любовью. Он никогда не знал матери: она умерла, ему и полгода еще не было. А я старше него на три года. Он помнит себя с трех лет, когда мне было уже шесть. Думаю, что я для него кто-то вроде матери в искаженном понимании. Матери, которой он не знал, но то, что он видит во мне, он принимает за нее. И не желает отпускать от себя ни на шаг. Любой мой роман прекращается в момент, как о нем узнает Герман. Он крайне изобретательно
– Возьми меня к себе, я уверена, что пройду ваши испытания.
– Я в этом не сомневаюсь, Соня.
В ней было столько мужества, что его хватило бы для испытаний с лихвой.
– И все же расскажи Герману. Если после ты сама все еще не передумаешь, я возьму тебя на испытания. Даже если брат будет против. Как ты выразилась, «поддать» я ему сумею, если потребуется. Хотя вначале попытаюсь разъяснить словами его неправоту. Договорились?
– Ладно, – кивнула она понимающе. – Договорились. Спасибо, Адриан.
– Я был бы рад, если бы в наших рядах появилась такая прекрасная воительница.
***
Костя ответил на звонок Германа:
– Ты был прав, бро, – начал его друг сходу. – Анализ показал, что мы с Соней дальние родственники по человеческим меркам. Вроде внучатых племянников или типа того. Гены отца все же вытеснили из меня большую часть материнского.
– Ты сделал генетический анализ! – изумился Костя. Он и не предполагал, что друг зайдет так далеко в попытках разобраться в своих чувствах к сестре. Что само по себе было прогрессом. – Ты расстроен?
– Да нет... Я же и так знал, что лишь чуть-чуть человек. Я сущность. Этого следовало ожидать. Но Соня все равно мне сестра по праву рождения от одной женщины. Мы оба с ней вышли из ее чрева.
– Хорошо. Что планируешь делать с этой информацией?
– Не знаю. Ничего, наверное. А что ты думаешь, мне нужно сделать?
– Для начала не говорить ей о том, что носил ее генетический материал на экспертизу. Что ты брал? Зубную щетку? Волосы?
– Волосы.
Костя многозначительно вздохнул:
– Бро. Разберись в своих чувствах к ней. Кто она тебе – сестра, мать, любимая женщина, или соседка, к которой ты привык и тебе комфортно? Ответь себе честно. В зависимости от этого я буду давать тебе советы. А пока совет один: разберись с тем, кто она для тебя.
– Она для меня все это. Я не смогу выбрать.
– Тогда ты ни к чему не придешь, так и будешь топтаться на месте. Четыре в одном не бывает: сестру любят и заботятся, мать ценят и берегут, соседку благодарят за угощения и болтают о пустяках, а любимую женщину – хотят и любят всеми возможными способами. Это в сухой циничной выжимке. Соня – не твоя кукла, с которой ты можешь делать все, что хочешь. У нее должна быть своя жизнь, и тебе пора оторваться от ее юбки. Или сиськи… Прости.
Герман, как показалось Косте, насупился на другом конце провода. Он молчал.
–
Гера, – позвал Костя. – Ты сможешь в себе разобраться. Я в тебе не сомневаюсь.– Я подумаю, бро. Ты помог мне сейчас, – и он отключился.
***
Соня ожидала прихода Германа с работы, чтобы поговорить о деле. Когда он наконец заявился, было почти двенадцать. Благо, он был трезв.
– Герман, нам надо поговорить, – сказала она, накрывая для него ужин. Такое вступление всегда действовало на него тонизирующе.
Он присел на стул и устало посмотрел на нее. Соня собралась с духом и выпалила на одном дыхании:
– Я решила сдать экзамены и в случае прохождения, стать ловцом.
Герман напрягся, придвинулся к столу и внимательно посмотрел на нее.
– Почему ты хочешь этого? – он держался хладнокровно, надо отдать ему должное.
– Я хочу представлять из себя что-то большее…
– Быть человеком – это прекрасно, Соня. Ты не понимаешь, какое это счастье быть свободной в своем выборе. Сущности – несвободны: у нас есть долг, предписания, стремления, от которых невозможно отказаться, хотя иногда этого так хочется…
– А ты не знаешь, что такое быть человеком. Пресловутую свободу выбора сильно переоценивают. Нет никакой свободы, Герман. Вокруг десятки ограничений. К тому же, став инициированным ловцом, я останусь человеком, котик, – она постаралась сделать голос теплым, чтобы суметь подобраться к тому Герману, что добродушен и глубок, однако часто скрывается под маской. – Просто я стану другим человеком, Гера. Я уже приняла это решение и хочу, чтобы ты знал.
Герман глубоко вздохнул, облизал губы, сглотнул и ответил:
– Поступай так, как велит тебе твое сердце. Я твой брат и у меня нет права запрещать тебе, – он встал и ушел в свою комнату.
Соня никак не ожидала такого поворота, она готовилась к совершенно другой реакции брата. Что ж, надо признать, Герман определенно морально возмужал.
***
Следующую неделю в Академии только и разговоров было, что о вечеринке. Вика очень сомневалась, что туда были приглашены лишь двадцать ангелов: она слышала о ней как минимум раз пятьдесят от знакомых и незнакомых. Хотя до вечеринки оставались сутки, Вика все еще не приняла решение, стоило ли ей идти.
Ее подруги прожужжали ей все уши о нарядах, танцах, закусках и творческих конкурсах. Но ни слова о парнях. Вика действительно не понимала, как вечеринка могла считаться полноценной, если девчонкам и дела не было до мальчиков?.. А тем, соответственно, до женского пола. Что-то в ее собственной сущности все-таки было не так… Она не перестала быть женщиной ни на йоту и никак не могла относиться к писаным красавцам, как к бесполым существам.
На следующий же день после инцидента Аристарх с Макаром прислали ей зефирный торт с запиской. В ней мелким почерком сообщались извинения за то, что они не сумели доходчиво изложить чистоту своих намерений, а также то, что они будут счастливы Викиному приходу. И, кроме того, что не смеют настаивать и не обидятся на ее отсутствие, если ее желания будут противоположными.
«Что за нелепые ангельские формулировки?» – подумала она, прочитав длинное послание до конца.
Накануне «дня икс» Вику у входа в столовую окликнул знакомый голос:
– Вика!
Она вздрогнула и медленно обернулась. За спиной стоял Ираклий.
– Ты знаешь мое земное имя? – спросила она с неподдельным удивлением. «Вряд ли ему разболтал Эдгард…» Ираклий единственный из четверки ни разу не пытался поговорить с ней наедине.
– Я же куратор, у меня есть доступ к личным делам учеников.