Мой русский любовник
Шрифт:
— Чудненько, — обрадовалась Катя.
Как я заметила, общение с Эвой ей было в радость. Ее словно мучил голод по компании молодых. Они болтали как две подружки, понимая друг друга с полуслова.
— Ну надо же, четверо детей! — восторженно восклицала Катя. — Это как диплом о высшем образовании, выданный самой жизнью. Как бы я хотела иметь хоть одного ребенка, но мой Алешенька так измучен… зато у меня есть кошки… недавно прибавилась пятая. Можно сказать, я тебя перещеголяла… А в какое кабаре ты хотела бы пойти?
— Ну, может, в «Фоли-Бержер»…
Катя слегка скривилась:
— Туда ходят
Эва рассмеялась:
— Да-да, понимаю, троянский конь Америки.
— Что-что? — уставилась на нее Катя, но, занятая своими мыслями, не удосужилась подождать объяснений. — Можно заглянуть в «Фоли-Пигаль» или в «Balajo» [20] , там хоть и дороговато, но атмосфера приятная… самый лучший ночной клуб… Иногда одиноким девушкам разрешают войти без билета…
20
Модный парижский ночной клуб с дискотекой.
— Но я не хочу на дискотеку.
— Да это никакая не дискотека! «Фоли-Пигаль» — один из самых оригинальных клубов Парижа. Там можно послушать рок, выпить хорошего вина…
Я видела, что у Эвы не осталось аргументов, что ей очень хочется пойти в «Фоли-Бержер».
— Катенька, один раз стоит посетить этот клуб, тем более, Эва там никогда не была, это ты у нас старожил…
— И то правда, будет о чем рассказать подружкам.
«Какие там у тебя подружки?» — подумала я.
Эва вернулась на рассвете. Раздевалась, стараясь делать это как можно тише.
— Я не сплю, — откликнулась я. — Ну как повеселилась?
— Супер. И Катя супер, только она очень много говорит и страшно быстро. Я половину из того, что она говорила, не разобрала. Ты не обижаешься, что я с ней пошла?
— Да что ты, я ведь сама предложила.
— И все-таки лучше было бы нам пойти вдвоем с тобой.
В последний день мы выбрались в Нотр-Дам, хотя моей любимой церковью была церковь в Сен-Жермен-де-Пре. Но туда я могла бы повести свою дочь после долгого пребывания в Париже, а не тогда, когда она впитывает Париж и захлебывается от его величия. Ведь только когда наступает пресыщение и ты ищешь места, свидетельствующие о повседневной парижской жизни, можно с чистой совестью идти в романскую церковь, послушать ее тишину. Потом мы бродили по бульварам и по набережной Сены. Гуляли с Эвой под руку, светило солнце, и деревья были по-осеннему красивы.
— А как дела у Гжегожа? Работа, по крайней мере, есть?
— К счастью, есть. Только перед моим отъездом пришлось ему посидеть дома — лил страшный дождь…
— Ваша жизнь зависит от того, идет или не идет дождь…
— Да нет, все не так плохо — дождь ведь не льет круглый год.
— У вас вечно финансовые проблемы, и, господи, как вы питаетесь! От такого питания у него, наверное, в чем только душа держится — работа-то тяжелая. Физическая. Видела я, что ты кладешь ему на тарелку — три картофелинки и чуть-чуть фасоли. Все это добром не кончится.
— Мама! Он прекрасно себя при этом чувствует — возможно, черпает энергию от деревьев. Один немецкий природовед и
исследователь Манфред Химмель считает, что контакт с деревьями оздоравливает. Скажем, регулярное соприкосновение с дубом может вылечить массу болезней, а рябина, к примеру, укрепляет нашу волю. У вербы сильное энергетическое поле, непосредственно воздействующее на психику человека. А известно ли тебе, мамочка, что сосна благотворно влияет на нас даже на расстоянии пяти метров?— Ты вычитала это из журналов, которые Гжегож выписывает пачками?
— И что в этом плохого? После того нервного срыва я несколько раз в день стояла, прижавшись к березе, ну той, что растет за нашим забором, прикрывала глаза и обхватывала ствол руками. И знаешь, сразу ощущала себя лучше. А береза как раз лечит депрессию. Так вот, немец, о котором я тебе говорила, убежден, что идущее от березы излучение способствует рождению идей, помогающих найти выход из безнадежной ситуации… И мы нашли выход из нашей безнадежной ситуации…
— Гжегож тоже прислонялся к березе?
— Ну почему, почему ты так говоришь? Так рассуждают люди, лишенные всякой веры.
— Рада, что вы с Гжегожем верите в силу деревьев, но позволь спросить: почему он их тогда срубает?
— Он их лечит, мама, помогает им, отрезая больные ветви и цементируя трухлявые стволы. А если ему предстоит срубить дерево, он целый день ходит больной, но что поделать, это его профессия… — Она вдруг замерла как вкопанная. — Мама, эти мосты через Сену, это что-то невообразимое! Катя все допытывалась, что мне больше всего понравилось в Париже, так вот теперь я знаю: мосты!
— Особо изысканным вкусом ты не можешь похвастаться, — усмехнулась я.
— А ты? Тебя они, мама, разве не приводят в восхищение? Только посмотри на тот, что перед нами, посмотри на его перила!
Мы остановились у одной из букинистических лавок, Эва купила себе постер с «Фоли-Бержер», выполненный в стиле двадцатых годов прошлого века. Сказала, повесит его в спальне. Сидеть в ресторане не захотела — жаль тратить время. Купили себе по багету, я — с ветчиной и салатом, она — с твердым сыром. Уминали их, сидя на лавочке и любуясь на воду, по которой плыли, кружась, осенние листья.
Сумерки застали нас на лестнице базилики Сакре-Кёр. Мы присели на ступеньках немного отдохнуть — ноги горели от долгого хождения по Парижу. Теперь бесконечный город был перед нами как на ладони.
— Я так рада, мамочка, что ты живешь здесь.
— Я здесь не живу, а временно пребываю. И не знаю, как долго еще пробуду.
— Не говори так. Саша боится этих твоих мыслей. Он не заслуживает такого отношения.
— Понимаешь, я не хочу, чтоб кто-то считал мои морщинки.
Эва аж подскочила на лавке:
— Что ты такое говоришь?! Твои морщинки тебя украшают. У тебя такое интересное лицо… Твое лицо мне нравится больше, чем Катино, красивое и без морщин… Я совсем не удивляюсь, что он полюбил именно тебя.
— Мне бы еще полюбить себя…
— Да, это всегда было твоей проблемой, мама. Тебе надо помнить об этом и больше прислушиваться к тем, кто тебя по-настоящему любит.
Вот такая мудрая моя Эва. И такая родная. Произошло так, что, не понимая друг друга как мать и дочь, мы отыскали дорогу к нашим сердцам как две женщины.