Мой старший брат, или Опасная прелесть быстрых снов

Выпили за руки и головы, и я снова – у кого что болит! – про свое:

– Общественная и личная жизнь совершила виток. И это оказалась мертвая петля. А я ведь не летчик. Я пешеход. У меня от таких кульбитов – голова кругом, разбиться могу. Знаете, сколько теперь надо усилий, чтобы выжить? Ну нету у меня таких мускулов в локтях-плечах! Что мне теперь из-за этого…

– А на вид – громила из боевика! Тренироваться надо, Игорек. Вон брательник мой двухпудовкой играет. А у меня гантельки пять кэгэ. Каждому свое.

– Да нету теперь гантелек. Только двухпудовки в ходу.

– Не может быть! А хочешь, я тебе свои подарю? Потренируешься, потом, глядишь, и на большее хватит? Факт.

– Не факт! Мне теперь подушка кислородная нужна или капельница, а не гантельки. Ну-ка плесните еще! Что-то рюмки маловаты, вы не находите?

– Это уж как водится! Сначала туго, а потом только подставляй.

Я вдруг сказал:

– Я вам про Андрюху расскажу! Был у меня друг детства, Андрюха. Хулиган – отчаянный, но справедливый.

– Это уж как водится, – пробормотал разомлевший Егор.

– Милицию терпеть не мог. Из-за отца. Осудили его. Ошибочно. Потом спохватились оправдать, да поздно: он уже там помер, в колонии. С тех пор Андрюха ее возненавидел, милицию эту.

– Понятное дело: ребенок – что возьмешь? – проговорил Егор.

– Ну да! Над милицейскими фильмами хохотал демонстративно. Однажды нас прямо из зала вывели. Теперь-то смешно, а тогда… Армия его спасла, а то бы обязательно сел.

– От армии тоже польза бывает, – кивнул Егор и закрыл глаза.

– А после армии он пошел работать в милицию.

– Да ты что? – встрепенулся задремавший было сосед. – И взяли?

– Попробовали бы они не взять – Андрюху! Но вот вопрос: почему он пошел?

– Отомстить решил! – уверенно заявил Егор.

– Да ну вас! Андрюха никакой вам не мститель.

– А чего кричать? Сам-то он – что говорит?

– Ничего не говорит. Он в этой милиции своей погиб. При невыясненных.

– Вот это факт! – окончательно проснулся сосед. – Не так, так эдак. От судьбы не уйдешь. Милиция – это была его судьба. У каждого человека есть судьба. Он – туда, он – сюда, а она его – хвать! Мой! И все. Вот у меня судьба – водопровод, сантехника, бойлерная. Я от судьбы не бегу. Главное – знать, где она и в чем. Правильно? А не бегать от нее. Только подошвы зря топтать.

– С этой точки… Тут вы правы!

Я поднялся, отлепил от мокрой стены фотокарточку и протянул соседу. Тот внимательно на нее посмотрел и изрек:

– Ты гляди! В форме. Улыбается. А глаза… Плачут глаза! Вот тебе и судьба. Помянем твоего друга. За Андрюху!

Помянули. Я макнул фотокарточку в ведро с клеем и прилепил ее на прежнее место. Я принялся ходить вдоль стены, разглядывая детали коллажа и продолжая рассказывать про своего друга.

– Он стихи сочинял, Андрюха. Еще в школе. И потом тоже. Не стихи даже, а маленькие рассказики. Они мне сегодня попадались. Шесть штук. Андрюха называл их маленькими необыкновеллами. Представляете? Необыкновелла! Как будто бывают обыкновеллы! Андрюха всегда смеялся, когда ему советовали после школы идти в литинститут. Говорил, что и так грамотный, а писателем станет, работая где угодно… Куда же они запропастились? Он эти необыкновеллы в последние годы написал, перед гибелью. Десяток страничек всего. Такие маленькие рассказики. Да где же они подевались?

– Про что хоть рассказики?

– Сам не знаю. Они как стихотворения. Их не перескажешь.

– Брось, потом найдешь, давай выпьем.

– Нет. Мне важно, извините.

– Тогда ищи. Будь здоров!

Егор стал пить, а я продолжил ощупывать свою память. В эти минуты поиск андрюхиных рассказов стал для меня смыслом жизни, а сами рассказы – целью. Я медленно продвигался вдоль стены и говорил:

– Ничего не помню. Ничего хорошего не могу вспомнить в жизни. Ни одного дня. Никаких ощущений. Пусто. Смотрю на этот коллаж – и не помню. Даже вчера не помню. Будто кто-то за меня прожил, а мне потом про это рассказал. Но ведь если я сегодня не могу вспомнить, что было со мной вчера, значит, завтра я точно так же позабуду про сегодня, а это все равно, что я сейчас не живу. Значит, наше сегодня, считайте, что не существует. Как же быть? Умереть, что ли, в этом сегодня, чтобы оно осталось со мной навсегда? Но сегодня вряд ли. Это не самый лучший день, чтобы превращать его в вечность. Но как узнать свой лучший день – тот, после которого уже ничего хорошего в жизни не будет?.. Совершенно ничего не помню! Какой-то сон сердца. Не хочу!

– Чего ты там не хочешь? – поинтересовался сосед. – Немедленно выпей, Игорек

Я вздохнул и вернулся на диван. Андрюхины необыкновеллы как в воду канули.

– Я сейчас стаканы принесу, – сказал я. – Будем с вами из стаканов выпивать.

– Да сиди уж. Последние капли допиваем.

– Правда? А я и не заметил. Тогда я скажу тост.

Я встал и высоко поднял свою рюмку – попал прямо в петлю! – и торжественно произнес:

– Однажды в юности я по-настоящему влюбился. Так сильно – в первый и последний раз. Я открывал по утрам глаза – и чувствовал радость и восторг, не понимая спросонья, почему так празднично кругом. А потом вспоминал. Я полюбил все вокруг: ворчание бабушки, подозрительность мамы, папину суровость, всех людей и все их качества, весь этот якобы материальный мир. Потому что во всех предметах и явлениях я видел это нежное лицо, мимолетную улыбку и темную челку над катастрофически прекрасными глазами. Мне достаточно было, что она существует в одном пространстве и времени со мной.

Сосед выпил свою водку и сказал:

– Красиво. Давай я еще за бутылкой сбегаю.

И утер рот ладонью.

Я прошептал:

– А через десять лет эта любовь во мне умерла. Вот так!

И выпил.

Утро подошло к концу.

***

– На ринг вызываются боксеры весовой категории до пятидесяти четырех килограммов! Игорь Патриотов, общество «Трудовые резервы»…

Долговязый тринадцатилетний Игорь пролезает под канатами, выходит в центр ринга, раскланивается на четыре стороны и идет в свой угол.

– Оба боксера проводят свой первый официальный поединок. Формула боя: два раунда по две минуты.

Зрители – такие же пацаны как и Игорь – сидят на скамейках, стоят вдоль стен, толпятся в проходе из раздевалки, даже влезли на гору гимнастических матов, сложенных в углу зала.

Гонг! Бокс!

Зал ревет, свистит и стонет. Игорь слышит только голос своего тренера-секунданта:

– Следи за ногами!

Это значит: за ногами противника. Игорь послушно следит.

Ноги противника выдают каждый его готовящийся удар. Он рождается в ступнях, левой и правой – раз-два! Взлетает по всему телу вверх, к рукам и вливается в перчатку – в удар!

– Следи за ногами!

Левая-правая, раз-два. Сейчас ударит. Но ты уже готов, ты ждешь. Нырок – и перчатка противника безвредно пролетает над твоей макушкой – отскок! И снова танец ног.

Раз – два. Нырок – отскок! И недовольный тренерской окрик:

– Что ты ему кланяешься? Прямой правой!

Игорь послушно бьет правой рукой, – и голова противника дергается от точного попадания.

– Правой! Молодец! В голову! В голову!

И неожиданно бой прекращается. Рефери отталкивает Игоря в угол. Тренер одобрительно хлопает по спине и начинает расшнуровывать перчатки.

– Молодец! Иди в центр.

Неужели все? Так быстро! Игорь послушно выходит.

– Ввиду явного преимущества победа присуждается Игорю Патриотову, общество "Трудовые резервы".

Тишина взрывается от рева подростков. Рука Игоря взлетает вверх: победа.

Игорь, с сумкой через плечо, идет к выходу из раздевалки – и вдруг наталкивается на своего бывшего противника. Тот сидит за распахнутой дверцей крайнего шкафчика и горько плачет, размазывая слезы эластическим бинтом. Товарищи паренька по команде сторонятся его, не заговаривают – смотрят издали, как на зачумленного. Игорь трогает мальчишку за плечо. Юный боксер перестает плакать, глядит на Игоря – узнает и вскакивает на ноги. Злой огонь вспыхивает на мокром лице, паренек шмыгает носом и сжимает кулаки.