Мой Тургенев

Вот как вспоминал французский писатель Ги де Мопассан о Тургеневе: «Он был одним из замечательнейших писателей нынешнего столетия и в то же время самым прямым, самым искренним и самым честным человеком, каких только можно встретить… У него были длинные седые волосы, густые седые брови и большая седая борода, отливавшая серебром, и в этой сверкающей снежной белизне – доброе, спокойное лицо с немного крупными чертами. Это была голова Потока, струящего свои воды, или, что еще вернее, голова Предвечного отца».

С его словами перекликался отзыв о Тургеневе писателей братьев де Гонкур: «Это очаровательный колосс, нежный беловолосый великан, он похож на доброго старого духа гор и лесов, на Друида и на славного монаха из «Ромео и Джульетты». Он красив какой-то почтенной красотой, величаво красив, как Ньеверкерк. Но у Ньеверкерка глаза цвета голубой обивки на диване, а у Тургенева глаза как небо».

* * *

Изучая творчество писателя и размышляя о его жизни, я пришла к заключению, что Тургенев был человеком стойкого характера и уникальной судьбы. Его жизнь сложилась по-особому оттого, что он всегда следовал своим собственным путем, не оглядываясь на чужие мнения и суждения. Именно в этом он проявил себя как сильная, цельная и гармоничная личность. Однако, познакомившись с написанными ранее монографиями о жизни великого писателя, я с удивлением прочла, что мнение некоторых биографов не совпадало с моим. Эти авторы утверждали, что был Иван Сергеевич человеком противоречивым, раздвоенным, непоследовательным, и даже слабым… Существовал на развилке дорог…

Первым настоящим биографом Тургенева считается литературовед Николай Михайлович Гутьяр, который опубликовал пятнадцать статей о жизни писателя сразу после издания его полного собрания сочинений в 1898 году. Уже тогда Гутьяр подчёркивал необходимость определения «правильных взглядов на творчество и личность автора», освобождения от «нелепых суждений» о Тургеневе, заведомо негативных оценок. Тогда были приняты обвинения его в ретроградстве, незнании России, в подыгрывании нигилистам и революционерам, в создании героев по преимуществу слабохарактерных и т. п. До Гутьяра были напечатаны биографические очерки И. Ивановым и Венгеровым. По мнению Гутьяра, критико-биографический очерк Венгерова являлся устарелым, «да и биографическая часть доведена в нём лишь до 60-х годов», и оставался единственным лишь труд И. Иванова. Но и он был «неполным» в нем «не достает ещё подробного изучения нашей журналистики за последние десятилетия жизни Тургенева».

В начале прошлого века анализ жизни и любви Тургенева провел в серии статей знаменитый философ и литературовед Василий Розанов, который он приурочил к 20-летию со дня смерти писателя. Он высказывал несомненно интересные, но спорные идеи о личности писателя: «Тургеневу первому из наших писателей привелось снискать европейскую известность, и когда он достиг её и уже не было времени стремиться ещё к чему-нибудь, он вдруг увидел, что достиг чего-то самого малого: всё же значительное и ценное от него ускользнуло. Это ускользание главного Тургенев остро сознавал всю жизнь. И не верил своим победам… Не видел в них радости и утешения… Чувствовал, что вихри судьбы всё время выталкивают его на обочину – и он не может противостоять им. Не хватает воли. А жизнь – большая, истинная, значимая – идёт стороной… Он всё время ощущал себя в партере, а не на сцене… А хотелось на сцену! И страшно было покинуть благополучный полумрак зала».

Многие последующие мемуары были написаны словно под копирку, повторяя вышеприведенные суждения знаменитого критика, хотя в иных выражениях, но с аналогичными оценками. Так один из последних биографов Тургенева Павел Фокин пишет, что несмотря на внешний блеск жизни Тургенева, его судьба была далеко не совершенной. «Даже без глянца во всех этих именах, событиях и фактах столько блеска и настоящего, невыдуманного успеха, что невольно замираешь в восхищении. Всматриваясь внимательнее в жизнь Тургенева, с удивлением обнаруживаешь какую-то постоянную, тщательно скрываемую за фейерверками словесных фестивалей тоску и неудовлетворённость». То есть, делает и этот современный биограф заключение очень близкое к выводам классика В. Розанова.

Эти биографы отмечали двойственность личности и жизненного пути писателя, говорили, что сквозь блестки внешнего успеха Тургенева проступала жизнь противоречивая, странная, и не вполне счастливая. Указывали, что было в его судьбе много необычного, ее основные события не вписывались в канву обыкновенной человеческой жизни. Эти выводы меня искренне удивили, как будто жизнь каждого человека, а тем более жизнь великого человека должна подходить под какие-то непонятно кем установленные мерки, и не может выходить за общепринятые рамки. Разве была ординарной жизнь и судьба великого Лермонтова? Конечно нет, но это был избранный им и единственно правильный для него путь. А может быть, напротив, человек, оставивший после себя необыкновенные, сильные, прорывные достижения в литературе или искусстве, и должен прожить необычную жизнь, так как он вынужден пожертвовать многим ради своего призвания. Ведь, живя обычной тривиальной жизнью, погрузившись в рутину, не было бы у него никакой возможности совершить эти великие деяния.

Я не могу не упомянуть с глубоким уважением более поздних известных биографов великого писателя – это русский писатель-эмигрант Борис Зайцев, Анри Труайя (Лев Тарасов), русско-французский писатель, советский литературовед, профессор Юрий Лебедев. Все они в своих монографиях талантливо и детально описали жизнь великого русского писателя, однако не со всеми заключениями и выводами о душевном облике писателя и внутренних мотивах его поступков могла я согласиться.

Я долгое время по крупицам собирала сведения о жизни Ивана Сергеевича Тургенева, читала его дневники и письма, углублялась в воспоминания близких, друзей, соотечественников. Мне хотелось рассмотреть в непосредственной близости уникальную жизнь великого человека, понять его необычную судьбу. И вникая в отдельные события и вехи его жизненного пути, я мучилась вопросами: «Почему, отчего, зачем?» А позднее старалась отвлечься от мелких деталей, чтобы понять общее.

Вот с такими мыслями и чувствами отправилась я в дальнее плавание – погружение в жизнь великого русского писателя. Все даты в книге приведены по-старому юлианскому календарю, который применялся в России до 1918 года. Результаты этих изысканий предлагаю я вниманию моих читателей.

Мать писателя Варвара Петровна Лутовинова

2. Семейные тайны

Известно, что темперамент заложен в наших генах, а характер формируется в детские годы. Множество книг и монографий написано о родителях Тургенева, особенно о его деспотичной властной матери. Я не буду повторять все прочитанное, остановлюсь лишь на отдельных фактах из детства Ивана Тургенева, которые несомненно «слепили» характер будущего писателя.

Он был наследником одного из богатейших дворянских семейств в России. По отцу Сергею Тургеневу принадлежал к старинному, но обедневшему дворянскому роду, а мать, урожденная Варвара Лутовинова, была одной из самых богатых помещиц России.

Шестнадцатилетняя Варвара, с которой жестоко обращался отчим, убежала из родительского дома к своему дяде Ивану Ивановичу Лутовинову в село Спасское. Дядя ее принял, и она осталась жить у него. После смерти дяди, в 1813 году, ей досталось всё его состояние. «Ей грозила горькая доля несчастной бесприданницы, – вспоминали соседи по имению, – но волею судьбы Варвара Петровна стала богатейшей невестой края и даже смогла объединить в своих руках наследство многочисленных ветвей своего рода».

Богатство 28-летней наследницы оказалось поистине огромным. Только в орловских имениях насчитывалось пять тысяч душ крепостных крестьян, а кроме Орловской, были деревни ещё и в Калужской, Тульской, Тамбовской, Курской губерниях. Одной серебряной посуды в Спасском было 60 пудов, а скопленного ее дядей капитала – 600 тысяч рублей. Живя долгие годы в обществе старого холостяка, Варвара Петровна невольно усвоила себе некоторые мужские привычки – стрельбу в цель, верховую езду, охоту и игру на бильярде. Все эти занятия она предпочитала традиционным женским привычкам – вышиванию по канве и вязанию бисерных кошельков. И в управлении своими имениями не допускала она никакой женской слабости, а правила подвластным ей крепостным людом твердой жесткой рукой.

Богатая невеста была убеждена, что за деньги сможет приобрести все, в том числе и знатного красивого молодого мужа. Несколько первых попыток сорвались, ведь невеста была по меркам того времени уже «перезревшей», под тридцать, да и внешне весьма непривлекательной. Олимпиада Васильевна Аргамакова писала в своих мемуарах: «Варвара Петровна была некрасива собой, небольшого роста, немного сутуловатая, имела длинный и вместе с тем широкий нос, с глубокими порами на коже, отчего он казался как бы немного изрытым; под старость нос получил синеву. Глаза у нее были черные, злые, неприятные, лицо смуглое, волосы черные. Она имела осанку гордую, надменную, поступь величавую, тяжелую». Однако некоторые знакомые отмечали, что при некрасивой наружности «единственным украшением её были большие, лучистые глаза».