Мой учитель Лис. Тетралогия

Примерно через час после вышеописанных событий, которые, в свою очередь, и спровоцировали данный диалог, я своими ногами вышел из дома месье Ренара. Свернул налево, но был перехвачен и развёрнут в прямо противоположную сторону. Шёл пешком довольно долго, в нужных местах меня за шиворот выдёргивали из-под бешено несущихся паровых кебов, а в иных случаях, наоборот, пинком под зад увеличивали чисто скорость движения.

Я, честно говоря, мало что соображал. Мир вокруг продолжал двоиться и троиться самым безобразным образом. Э-э, напомните, безобразный образ — это тавтология или оксюморон? Не важно…

— О, недоносок явился!

Голос показался мне смутно знакомым, хотя все попытки его идентифицировать натыкались на ватную стену полного равнодушия головного мозга. Ничто не желало со мной работать — ни голова, ни руки, ни ноги, представляете?

— А чё это за старый хмырь рядом с ним? Лысый, как коленка, и тощий, словно циркуль. Эй, мелкота, а где та расфуфыренная девчонка, ну, кудрявая француженка со смешным акцентом. Скажи, и мы не будем тебя бить.

— Гарсон, сильвупле, — прозвучал откуда-то с небес просительный голос старого дворецкого. — Либери ля рут! [5]

5

Мальчик, пожалуйста, освободите дорогу! (фр.) — Здесь и далее примеч. авт.

— Эй, братва! Гляньте, а этот старикашка тоже французик и чё-то там ещё умоляет на своём лягушачьем языке… Ха!

Я устал. Прикрыл глаза, прислонившись к стене ближайшего дома, и полностью попытался отключить слух. Да, по совести говоря, там и слушать-то особенно было нечего. Так, свистящие звуки ударов и крики боли, иногда громкие, иногда приглушённые, а иногда плохо сдерживаемые вплоть до единого, полного слёз и обиды хорового вопля:

— Вив ля Франс! [6]

6

Да здравствует Франция!

Когда я открыл глаза, банда Большого Вилли полным составом стояла на коленках, размазывая кровавые сопли и лихорадочно пытаясь припомнить слова Марсельезы!

По-моему, получалось не очень, но парни старались, как могли. Старина Шарль невозмутимо дирижировал чьим-то отобранным кинжалом, и, чтобы не слушать этот бледный хор, я перешёл через улицу и постучал в двери. То есть собирался постучать, но на пороге резко возникла бабуля.

— Это кто разорался у меня под окнами?! Я вам покажу, как петь всякие французские непристойности на земле старой доброй Англии! Кто тут главный, выходи, задушу собственными руками!

— Мадемуазель? — Наш лысый дворецкий церемонно приподнял котелок.

Бабуля только взглянула на него, и в её взоре сверкнула зелёная искорка.

— Шарль, кудряшка-милашка? Ты ли это, лионский проказник?

— Мэри? — не сразу выговорил мой мучитель.

Клянусь, я впервые увидел, чтобы у него вдруг подогнулись колени, а в глазах блеснула влага.

— Мэри Три Виски Джобкинс, ты ли это? Птичка На Проводе, Голубая Лагуна, Белый Попугай, Хромая Лошадь? Не может быть, чтобы все годы разлуки, убившие меня, были к тебе столь радостно благосклонны!

Ньютон-шестикрылый, порази меня электрическим разрядом с небес, если это не был самый длинный монолог Шарля на моей памяти. Либо творится что-то невероятное, либо старый боксёр при всех, внаглую, совершенно бесстыже и не по-британски заигрывает с моей бабулей?!

Я, неуверенно держась за стену, проскользнул в дом, пока эта парочка, воркуя, вспоминала, где и когда они в последний раз виделись. Уже из дверей я, обернувшись, быстро подмигнул Большому Вилли, который, правильно поняв мой знак, на четвереньках пополз в сторону.

За ним так же по-черепашьи ушла вся его битая компания. Называть её бегущей с поля боя в эту минуту было бы слишком претенциозно. Так, кучка жалких, сопливых уличных хулиганов, в хлам побитых стареньким лысым дворецким-французом. Короче, хвастаться нечем.

Я успел спрятаться в своей комнате и некоторое время с повышенным вниманием прислушивался к тому, что происходит между моей бабушкой и Шарлем. Не знаю даже, что именно в данный момент мне (тайно!) хотелось услышать, целомудренное воспитание Викторианской эпохи попросту не допускало никаких излишних фантазий в шаловливом романском стиле. Я имею в виду стиль итальянского романа, а не династию Романовых в заснеженной России, если кто не понял.

Итак, разговоры в нашем доме затянулись, наверное, на целый час. Я даже начал зевать, поскольку ничего интересного явно не происходило. Эти двое хлестали принесённый мной дешёвый виски, взатяг курили американский табак и яростно спорили друг с другом на мутной смеси англо-французско-испанско-португальского и, кажется, ещё уэльского языков. Да пресвятой электрод, я никогда не видел своего драчливого дворецкого таким весёлым и так мило болтающим.

— Так мальчишка твой внук, Мэри? Я должен был догадаться, у него твои глаза…

— А ты, значит, и есть тот дворецкий, что лупит его каждый божий день? Лупи и дальше!

— Только ради тебя, Мэри, только ради тебя…

Я больше не мог это слушать, пусть меня увольняют, в конце концов всегда есть шанс перейти на службу в Скотленд-Ярд или в русскую разведку, меня приглашали. В общем, на улицу я практически выпрыгнул, демонстративно хлопнув дверью. То есть изо всех сил!

Мало того что этот тип бьёт меня куда ни попадя, так ещё он набивается мне в дедушки?! Не хочу, не желаю, не буду! Я протопал почти целый квартал, когда на перекрёстке меня остановил прихрамывающий Большой Вилли.

— Что, недоносок, сейчас ты без своей нянюшки? Поди, старый дурень решил задержаться у твоей бабули? Ну и дела творятся, а, парень?! Похоже, скоро мы услышим звон свадебных колокольчиков…

Больше он ничего не успел сказать, я одним плавным движением сбросил его руку со своего плеча, врезал кулаком в точку между грудью и животом, на возвратном движении впечатал локоть левой ему в подбородок, а когда он оседал, добил правым коленом в висок.

Могучий Большой Вилли рухнул на мостовую, словно мешок гнилых яблок. Его побитая банда была так ошарашена увиденным, что на меня даже не смотрели — их волновало падение вожака! Я спокойно отряхнул руки и, ни на кого не глядя, тем же ровным шагом отправился домой.

— Бей его! Он посмел ударить Вилли-и! — уже через минуту донеслось вслед.

Мой боевой запал довольно быстро улетучился. Их было шестеро, побитых, злых, наэлектризованных, а я один. Бежать от опасности казалось постыдным, принимать неравный бой — глупым, поэтому, когда откуда-то с хмурящихся небес раздался мелодичный голос спасителя: «Не желаете кеб, молодой джентльмен? Погода портится», — я едва ли не на ходу запрыгнул в паровой кеб, управляемый старым сивым жеребцом в коричневом пальто с высоким воротником, и развалился на сиденье. Погоня остановилась на месте.