Мой верный

У меня не было никакого желания общаться с ним после вчерашнего «перформанса», однако мой пустой желудок отчаянно сигнализировал о необходимости принятия пищи. Да и нам действительно не мешало бы расставить все точки.

Первым делом я направилась в ванную комнату и с горем пополам привела себя в порядок, а затем наконец толкнула дверь нашей небольшой кухни.

Кандинский встретил меня поникшим взглядом. Уголки его губ сложились в вымученную виноватую полуулыбку.

Я заняла стул напротив него.

Какое-то время мы сидели за накрытым столом в тишине, сверля друг друга мрачными взглядами, полными обоюдного разочарования.

– Тебе нужно поесть, Саш, – незваный гость первым прервал неуютную паузу. – Плохо выглядишь.

Я вздохнула и покосилась на тарелку с аппетитной пастой.

– Точно можно есть? Ничего мне туда не подсыпал? Если что, я написала Алине.

На всякий случай я решила подстраховаться. Ну мало ли, что у него в голове? Кто ж знал, что у Стаса поедет крыша на фоне ревности.

– Саш, прекрати. Я не знаю, что на меня нашло. Все эти дни… Ночи… Я с ума сходил, караулил тебя у дома. А когда ты вчера подтвердила…

Повисла очередная нехорошая пауза, во время которой мы со Стасом избегали смотреть друг другу в глаза.

– Мы ведь встречались, – тихо напомнил он. – Я думал, мы съедемся, распишемся.

Съедемся. Распишемся.

Жаль, Апостолов ни о чем таком не помышлял.

– Наши отношения были ошибкой, Стас – устало возразила я. – Неужели ты сам этого не чувствовал?

Помолчав с минуту, он холодно спросил:

– Может, ты мне наконец все расскажешь? Приехала поздно вечером, собиралась сбежать из города, а потом эти бандиты забрали тебя в одном полотенце. Во что ты вляпалась?

– Меньше знаешь – крепче спишь. Если в двух словах: он мне помог, а я… его отблагодарила. Конец истории.

– И вы больше не будете… видеться? – опять с этой мерзопакостной надеждой в голосе.

– Нет.

– Значит, попользовал тебя твой бандюган и сдал в утиль? – явно смакуя каждое слово, резюмировал Кандинский. – Так я и думал.

– Стас, изобрази сквозняк! – Я пригрозила придурку столовым ножом. Мне и так хотелось сдохнуть, а еще этот «насильник недоделанный» подливал масла в огонь.

После недолгого молчания Стас внезапно разразился высокопарной тирадой:

– Саш, ты и я… мы многое пережили вместе. Просто знай: я тебя не оставлю!

– В каком плане не оставишь? – спросила я, через силу запихивая в себя пасту.

– Ну, буду рядом. Я-то тебя всегда на пьедестал ставил. Не то что этот урод. Даже после него я готов…

Даже после него.

– Вот это благородство, Кандинский! Медаль тебе на шею повесить, что ли? Решил осчастливить меня после морального падения? Что бы я без тебя делала!

– Я серьезно. – Стас вздохнул. – Про тебя и так слухи разные ходят…

Я вопросительно выгнула бровь, не совсем понимая, к чему он клонит.

– Это еще после смерти твоего отца началось. А сейчас, когда ты так резко исчезла. – И он в очередной раз красноречиво посмотрел на мою шею.

Я перекинула волосы на другое плечо, торопливо прикрывая отметины, оставленные несдержанными губами Артема.

– Что говорят-то?

– Тома Марьина недавно обсуждала с Рерих и Градским, что подозревает тебя в занятии эскортом.

О, ну разумеется! Наша «святая троица» – кому только кости не перемыли. Я – эскортница, Медведева – проститутка, Попова спит с деканом… И дальше по списку.

– Но я сказал, у нас с тобой все серьезно. Прикрыл тебя! – с жаром заверил меня Кандинский.

Я закатила глаза.

– Да мне плевать. Пусть чешут языками. Стас, между нами все кончено. Окончательно и бесповоротно. Считай, твоя благотворительная миссия подошла к концу.

* * *

Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на учебе, однако выходило неважно, меня то и дело уносило в наше короткое безоблачное лето с не моим Темным Артемом.

От воспоминаний о его крепких руках и бережных прикосновениях моментально вскипала кровь.

К сожалению, Кандинский не соврал, когда сказал, что про меня активно зубоскалят. За первые две пары я очень хорошо это прочувствовала. Особенно в момент, когда Валентина Семеновна язвительно поинтересовалась: «Сахарова, где это вы получили такой бронзовый загар? Неужели, пока все студенты прилежно грызли гранит науки, вы развлекались на морях?»

По аудитории пронеслись смешки. Наш местный мажор Леша Романов изобразил пошлый жест с языком, а кто-то из его прихвостней довольно громко поинтересовался у меня по поводу прайса на определенные услуги, чем поднял новую волну смеха в аудитории.

Разумеется, преподавательница по английской литературе проигнорировала все эти уничижительные выпады в мою сторону и вернулась к теме лекции, пока я сидела как оплеванная, чувствуя на себе «а-я-тебя-предупреждал» взгляд Стаса.

– Саш, да не обращай внимания, – попыталась успокоить меня университетская подружка Лелька. – Марьина давно на тебя зуб точит, вот и злословила в твое отсутствие! И Рерих с Градским подбила. Идиоты! Надо же такую чушь придумать. Просто завидуют, что у кого-то есть возможность устроить себе дополнительные каникулы.

В этот миг я поймала на себе похабный взгляд Романова и автоматически проверила, что шея прикрыта высоким воротом водолазки. Сегодня я потратила минут двадцать, чтобы тщательно замаскировать засосы – Апостолов расстарался прямо-таки на славу.

От накативших воспоминаний вновь ощутила ком в горле и сделала глубокий вдох.

– Кстати, Саш, – понизив голос, обратилась ко мне Оля. – Может, хоть мне расскажешь, где ты была?

На темной стороне.

– Помнишь, я говорила, что прошла кастинг и скоро начну работать в новом клубе-кабаре? Мне дали место в основном составе и предложили выступать с труппой на черноморском побережье. Денег подзаработала, – с деланой беспечностью пожала плечами я.

– Молодец! – Леля мгновенно притихла под расстрельным взглядом Крючковой.

Во время «окна» я решила прогуляться до парка. Заняв пустую скамейку в самом конце, достала из сумки записку Артема. Внимательно перечитала текст еще раз. Вместе с неутихающей болью в груди меня накрыло праведным гневом.

Особенно покоробила фраза: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

А приручил ли? Не слишком ли вы самоуверенны, Артем Александрович?

Темный не любил «нелепых надрывных прощаний», поэтому не позволил мне даже высказаться напоследок. А ведь мне столько всего хотелось ему сказать. Объясниться.