Мой желанный враг

24

Я сижу перед зеркалом до темноты. Мне трудно свыкнуться с лицом, которое смотрит на меня из отражения. Делаю усилие, улыбаюсь, и уголки губ в зеркале медленно тянутся вверх. Хмурюсь, и лоб незнакомки покрывается продольными складками. Всё прежнее, но совсем другое. Всё чужое, не моё.

Когда после очередной операции снимали бинты, доктор пообещал, что скоро отёчность спадёт, мимика придёт в норму, шрамов не будет видно, лицо изменится, и я привыкну. Он был прав во всём, кроме последнего пункта: я не могу привыкнуть. Ни к новому облику, ни к боли, ни к тому, что у меня отобрали сына.

Каждый день, сворачиваясь на прохладных простынях в тишине комнаты, я до хруста стискиваю челюсти, чтобы не завыть. Снова и снова прокручиваю в памяти минуты своего убийства. Глухие звуки выстрелов, рассыпавшиеся лепестки роз, плач ребёнка и руки Марка, которые отнимают у меня самое ценное.

От этих воспоминаний вся моя боль превращается в силу. Я больше не плыву по течению, смиренно принимая волю судьбы, я намерена сама вершить её.

Я отниму у него жизнь.

Так же жестоко, как он отнял её у нас. Я даю себе обещание это сделать.

«- Я убью! Убью его, слышишь?!
– надрывается во мне жестокий голос Загорского. – И тебя убью!»

И в мёртвой тишине я тихим шёпотом произношу:

– Я убью. Убью тебя, Марк.

***

– Ты опять кричала. – Говорит Александр Фёдорович, входя и присаживаясь на край моей кровати.

Я выбираюсь из сна, точно из кокона. Отталкиваю от себя влажное одеяло, приподнимаюсь, сажусь и провожу дрожащими ладонями по чужому лицу: оно отзывается болью. Чешется, зудит, стонет, как на перемену погоды.

Я убираю руки и долго смотрю на дядю Сашу. Одежда, в которой я спала, противно липнет к телу - она промокла насквозь от моих кошмаров.

– Со мной всё в порядке. – Надтреснуто говорю я.

– Я принёс тебе кофе. – Печально улыбается мужчина.

Он всё ещё держит себя в форме. Военная выправка, гладко выбритое лицо, запах одеколона. Я по сравнению с ним – разбитое корыто.

– Спасибо. – Тянусь к подносу, беру чашку, а тосты оставляю на тарелке. Знаю, что в последнее время уже больше похожу на скелет, чем на живого человека, но ничего не могу с собой поделать – у меня нет аппетита. Я и вздохнуть-то не смогу спокойно, пока со мной не будет моего сына. – Можно я возьму сегодня твой велосипед? – Спрашиваю у дяди Саши, делая глоток.

Его лицо покрывается лучиками морщинок.

– Поля, ты опять за своё? Давай, я отвезу тебя, куда скажешь, только не ходи туда снова, ладно? Хочешь, съездим на рынок, купим продуктов, свежего мяса, сделаем шашлык? Хочешь, поедем к реке, погуляем? Тебе нужен свежий воздух.

Я останавливаю его резким движением головы.

– Нет. – Делаю новый, обжигающий глоток. Чёрный кофе сжигает моё горло, и я кашляю. – Не волнуйся, я не поеду к нему. Забыл, какой сегодня день? Полгода, как не стало Вика. Я поеду на кладбище.

– Я отвезу тебя. – Примирительно вздыхает мужчина.

Кладёт свою сухую ладонь поверх моей левой руки.

– Спасибо. – Отзываюсь я.

– Нельзя, чтобы тебя видели. – Добавляет он.

– Меня никто не увидит. А если увидит, то не узнает. – Я вырываю руку и указываю на лицо. – Видишь это? Кто это? Ты знаешь её? Даже я не знаю.

– Полюшка… - Александр Фёдорович протягивает мне поднос. – Поешь.

– Не хочу, - качаю головой.

– Я сделал выбор, чтобы помочь тебе выздороветь, поэтому взял откупные Загорского. Я хотел, чтобы он забыл обо мне. Сделал это, чтобы быть рядом с тобой, чтобы помогать тебе. Но я не могу сражаться с ним. И ты не должна. – Он ставит поднос на столик. – Поль, у нас ещё остались деньги. Давай, уедем?

– Нет. Ты же знаешь, что я никуда не уеду без Ярослава. – Решительно говорю я.

– Вити нет, это уже данность. – Горько выдыхает мужчина.
– Но ты ещё можешь начать новую жизнь. Есть деньги…

– Мне не нужны деньги! – Взрываюсь я. – Мне нужен мой сын!

Перед моими глазами снова наш дом. Теперь в нём высокие стены, целый штат охраны и новый хозяин. Я брожу вдоль периметра, прячась за деревьями, словно тень, и наблюдаю за всеми, кто въезжает и выезжает. Я знаю, где расположены камеры, и какой график работы у персонала. Я знаю няню своего сына в лицо, и знаю, что она никогда не оставляет его без присмотра, даже несмотря на то, что он постоянно раздражает её своими слезами.

– Ну, куда ты пойдёшь, девочка? Что же ты задумала?

– Это мой единственный шанс, Александр Фёдорович, это мой сын!

– Ты наблюдаешь за его домом уже полгода. – Он пожимает плечами. – Ты же понимаешь, что тебе не удастся его выкрасть? Это невозможно. А то, что ты хочешь сделать с Марком - равносильно смерти. Не загоняй себя под прицел, Полюшка! Ты должна сейчас сделать всё, чтобы оставаться мёртвой. Полины ни для кого больше нет, остались только воспоминания.

– Если ты не хочешь помогать мне, то я сделаю это сама, не переживай. – Отворачиваюсь к окну.

– Я помогу. Помогу. – Нехотя соглашается мужчина. Его рука снова накрывает мою, сжимает настойчиво, неуютно. – Я не хочу потерять тебя снова. – Он наклоняется ближе.

Я поворачиваюсь и смотрю в его глаза. Тот же взгляд, что и у Вика. Но я не хочу опять быть должной кому-то, не хочу быть обязанной, поэтому сразу ставлю между нами барьер и отстраняюсь.

– Александр Фёдорович, не надо. – Делаю глоток кофе. – Пожалуйста. Это лишнее.

– Да, - он смущённо опускает глаза, - прости, тебе сейчас не до этого…

– Нет, вы простите. – Теряюсь я. – Но я не могу. И даже не из-за Вика. Просто больше не хочу ничего такого. Никогда. Ни с одним мужчиной.

– Поля, я ничего такого не имел в виду. – Как-то не слишком уверенно мнётся дядя Саша.

– Не надо. – Я нервно дёргаю плечом и нечаянно расплёскиваю кофе. – Чёрт… Просто я должна была это сказать, чтобы быть честной. – Ставлю кружку на тумбочку и смотрю на него. – Я заберу сына и уеду. Одна. Пойми меня, дядь Саш, я никого больше не смогу сделать счастливой. Я травмированная, раскуроченная, я - мёртвая изнутри! И я тебе не нужна. Лучше отпусти меня сразу, мне всё равно придётся уйти.

– Я понимаю. Да. – Выдыхает он.

***

На кладбище холодно и сыро. Под ногами хрустят ледяные корки замёрзших луж, в ветвях деревьев каркают злые вороны.

Я застёгиваю куртку под самое горло, плотнее сдвигаю к носу капюшон. Мороз обжигает мою кожу, а колючий ветер лезет за воротник, но я продолжаю идти уже знакомой дорогой среди оградок и могил, пока не останавливаюсь у большого мраморного надгробия.

Тяжело опускаюсь на скамью и долго смотрю на чёрно-белые фото на камне. Одно из них моё – та, прежняя Полина действительно умерла. Наивная, покорная, добрая девчонка, которая верила в светлое будущее, её больше нет.