Мой знакомый учитель

В соседней квартире пели песни, наверху танцевали — был слышен приглушенный топот; в репродукторе, отрегулированном на самую малую громкость, чтоб не мешал спать Танюшке, смех перемежался с аплодисментами и голосом Райкина — передавали праздничный концерт.

А они сидели вдвоем, по-молодому влюбленные друг в друга, и вспоминали, когда началась их влюбленность.

10. Братья Липец

До начала уроков оставалось еще четверть часа, когда Владимир Андреевич появился в школе. Прихрамывая, он направился к учительской, но внимание его привлекла группа учащихся у дверей девятого класса. В центре ее Глазков заметил Настеньку, расстроенную, с заплаканным лицом. Она что-то рассказывала.

— Что случилось? — подойдя к ним, спросил Владимир Андреевич.

Настенька подняла лицо, хотела ответить, но не смогла — заплакала.

— Юру… в больницу положили, — ответил стоявший рядом с Настенькой парень.

— Погоди, погоди, — перебил его Владимир Андреевич. — Как так положили?

— Ножом в спину, — всхлипнула Настенька. — Вчера ночью, когда из клуба домой шел…

Глазков поник головой — кто же посмел поднять руку на Юру Семенова? Того бандита растерзать надо. Спросил:

— И сильно его?

— Без сознания лежит, — Настенька опять заплакала.

— Ладно, ладно, успокойся, — утешил ее Владимир Андреевич. — Слезами горю не поможешь.

Девятый класс волновался. Женька Волобуев против обыкновения молчал, сгорбившись над партой. Ребята его понимали и сочувствовали: все-таки с Семеновым они друзья.

Когда острота печального события притупилась и все свыклись с мыслью, что Юра тяжело ранен — тут уж ничего не поделаешь, — волнение улеглось, и обычная школьная жизнь покатилась своим чередом. На другой день произошло, незаметное на первый взгляд, событие. На перемене в классный журнал вложили записку. В ней говорилось: «Семенова бил вместе с другими и Борис Липец». Записка была анонимной и написана незнакомым почерком.

Глазков потер висок: что это? Поклеп на Липец или правда?

— Кто написал вот эту записку… прошу после занятий зайти в учительскую, — обратился к классу Глазков.

Ждал после занятий долго, но никто не являлся. «Кто же это написал? — недоумевал Владимир Андреевич. — И почему?

Да, задачка! Проще всего, конечно, позвонить в милицию, а лучше всего порвать записку и дело с концом…»

Дома Владимир Андреевич рассказал про записку Лене. Она, подумав, ответила:

— Я бы могла тебе кое-что посоветовать. Но разве ты сам не можешь решить?

— Вообще-то, конечно…

— Вот и поступай по справедливости.

Наутро Глазков позвонил в приемную директора металлургического завода, справился у секретарши, где работает инженер Липец. Оказывается, в отделе главного металлурга. Звали его Василием Николаевичем.

Василий Николаевич, когда ему позвонил Глазков, сначала, видимо, решил, что говорит с ним кто-нибудь из работников завода. Но когда узнал, кто такой Глазков, в голосе пробилась нотка удивления. Догадавшись, наконец, что речь будет идти о брате, неожиданно растерялся, что-то очень долго прокашливался. Спросил:

— Что вы от меня хотите?

— Поговорить. Я бы мог ожидать вас в школе в любое удобное для вас время.

— Хорошо. Я приеду сейчас.

Действительно, меньше чем через час Василий Николаевич сидел в учительской в теплой, свободного покроя куртке с шалевым воротником, положив на стол шапку из ондатровых шкурок, такой крупный, немного встревоженный, и выжидательно поглядывал на Глазкова. Владимир Андреевич вспомнил, как об этом инженере отзывался Костенко, и подумал: «Мужик, видать, хороший по всем статьям», вслух же сказал:

— Прочтите, пожалуйста, — и подал ему записку.

Старший Липец взял бумажку, деловито развернул ее, прочел одним взглядом и повертел, будто пытался найти что-нибудь более важное.

— Кто писал?

— Неизвестно.

— Анонимка, выходит? А что произошло?

— Моего ученика в праздник сильно избили. Лежит в больнице в тяжелом состоянии.

— Скверно, — нахмурился Липец и спросил: — Курить можно?

— Пожалуйста.

Липец закурил, жадно глотнув табачный дым, видно, собирался с мыслями. Не очень приятное сообщил ему учитель. Наконец проговорил:

— Черт его знает. Борька за последнее время испортился, это верно. Пьет, мерзавец, говорят, даже дебоширит. Из школы ушел, болтается в компании каких-то жоржиков…

— Разве он не перевелся в другую школу?

— Он вам так говорил?

— Нет, другие говорили.

— Никуда не переводился, что-то у него с ребятами не пошло. Но, положа руку на сердце, скажу: не верю, чтоб он докатился до такой подлости. На это Борька не способен.

— Я тоже хотел бы этому не верить. Однако по пьянке что не бывает?

— Так-то оно так… — Липец задумался и вдруг встрепенулся: — Послушайте, у вас есть свободное время? Поедемте к Борису, он живет с матерью, недалеко отсюда. Решено?

— А удобно будет?

— Почему неудобно? Хочу поговорить с ним при вас. Он сейчас дома. Ну?

Владимир Андреевич согласился. «Москвич» голубел возле школы, ожидая хозяина. Глазков сел на переднее сиденье рядом с Липец. Тот нажал стартер, мотор заработал, и машина плавно тронулась с места, набирая скорость.

По дороге Василий Николаевич признался, имея в виду Бориса:

— Оболтусом вырос. Ростом с коломенскую версту, а мозги набекрень. Нас четверо братьев. Старший на партийной работе, в Забайкалье, другой офицером в армии, инженер, как и я. Борька самый младший. Мать в нем души не чаяла, больше всех дрожала над ним. С нами ей нянчиться некогда было — работала, да и времена трудные были. Борька рос, мы уже работали, мать с завода ушла, потом пенсию ей дали. Вот она Борису все и отдавала — и любовь, и деньги, и время.

…Мать Василия Николаевича обрадовалась приезду сына. Хоть и живут в одном городе, а бывает у нее редко. Всегда занят. Глазкова она приняла за приятеля сына, захлопотала, забеспокоилась — еще бы, гости-то какие!

Владимиру Андреевичу жалко стало ее. Вот сейчас узнает причину их нежданного визита и растеряется.

— Ты, мама, не беспокойся, мы по делу. Борис дома?

— Дома, — она сразу встревожилась и поглядела на этого невысокого черноглазого человека с тростью в руках уже недоверчиво, даже с опаской: сердцем почуяла, что именно он является причиной какой-то неприятности. — Спит. Разбудить?

— Буди.

Все трое вошли в комнату, служившую гостиной. Там стояли диван, мягкие кресла, неизменный круглый стол. Возле окон курчавился большой куст китайской розы.