Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.

Приехали, поднялись по темной лестнице в дом и вошли в открытую квартиру на третьем этаже. Там уже горела керосиновая лампа. На диване в растёгнутом пальто лежала роженица и периодически громко стонала. Платье у неё было поднято, а рейтузы и трусы спущены ниже колен. Начались роды.

Мужчина рассказал, что схватки застали их в кинотеатре. Хорошо, что это было недалеко. Кое-как дошли до дома и поднялись в квартиру. Соседи сбегали к телефону и вызвали скорую.

Фельдшер накрыла простыней колени женщине, а второй простыней живот, сняла с нее штаны и обувь. И минут через пять приняла ребенка. Он был замазан кровью, кричал. Фельдшер перевязала пуповину бинтом и ножницами перерезала ее. Отошел послед. Прямо в какой-то грязный таз. Я подсвечивал фонарем, который был с нами. Женщина перестала стонать и успокоилась. Ребеночка закутали в простыни и одеяльце. Прямо с головкой. И потихоньку, держась за перила и поддерживая мамочку, сошли к машине. Малыша нес мужчина. Женщину в машине положили на носилки, в том же пальто, в котором она и рожала. Мужчина с ребенком на руках сел рядом с шофером. И мы поехали в родильный дом. Там у нас забрали роженицу с малышом. А мы уехали на станцию.

Подъехав, за километр остановились в кустах и выключили фары и мотор. Это делалось для того, чтобы к станции первой пришла машина, которая следовала за нами. А мы подъезжали уже позже, и следующий выезд был не наш. Удавалось подольше поспать. Это была маленькая военная хитрость. Всего доставалось не более трех выездов. Медицинская практика была небольшой, но житейская и организационная оказались очень полезны.

Город был очень разрушен. Пострадала даже старинная средневековая крепость с многометровыми стенами. Мосты через реку Преголя были уже восстановлены. Мы побродили под стенами Университета. Нашли могилу Канта, великого философа. Сохранился лишь пьедестал ее надгробия. В городе было много взорванных и заполненных водой бункеров, не исследованных до сих пор. Побывали на старом немецком кладбище, его сохранила война. Работал зоопарк, весь заросший жасмином. В городе было влажно, дожди были частыми. Прибалтика.

В 20-х числах июля меня вызвали на междугороднюю телефонную станцию. Звонила Люся. Ей предстояло поступать в институт. Договорились, что приеду через неделю, и мы обо всем спокойно поговорим.

Встретились. Договорились, что Люся будет поступать в Герценовский педагогический институт на факультет истории и литературы. Экзамены нужно было сдавать в начале августа.

Пятый учебный год (1954/1955)

Люся подала документы в Герценовский институт. Ожидался конкурс.

Сочинение Люся написала отлично. Выручило ее то, что она удачно применила высказывание Ромэна Роллана о Максиме Горьком. На устном экзамене по литературе она наизусть воспроизвела ранние рассказы Горького. У нее была отличная память на тексты. И другие экзамены она сдала успешно. В те дни я все время был с ней. Встречались в коридорах, у ограды института или – чаще – в сквере у Казанского собора. Сколько там дорожек мы исходили! Ели мороженое на Невском проспекте. Наконец, свершилось: Люся была зачислена студенткой 1 курса!

В сентябре началась учеба. У Люси первые лекции по педагогике. У меня – цикл гинекологии. Володя пошел в следующий, 7-ой класс. В эти дни открылась станции метро «Нарвские ворота». Это облегчало дорогу: мне в Академию и Люсе до института.

17-го сентября отметили пятидесятилетие нашего отца. Он был большим человеком в нашей жизни и настоящим коммунистом. Именно он рассказал нам, что наш дед участвовал в стачке, известной как Обуховская Оборона, и что нашу бабушку, работницу конфетной фабрики, бил плеткой жандарм с лошади, разгоняя демонстрацию рабочих. Он мечтал о том, чтобы мы, его дети, получили высшее образование и потом долго работали на благо нашей страны.

Цикл гинекологии проходил на той же кафедре, что и занятия по акушерству. Но преподаватели были уже другие. Разрешали присутствовать на операциях. Однажды меня включили в операционную бригаду. Предстояла операция по удалению дермоидной кисты малого таза. Первым хирургом был начальник кафедры профессор, генерал-майор м/с Фигурнов, по учебнику которого лет 30 учились все студенты страны. Вторым хирургом была женщина, доцент кафедры. Обеспечивала все операционная сестра. Моя роль состояла в том, чтобы, стоя в ногах пациентки, по окончании оперативного вмешательства, катетером выпустить мочу в банку. Участники операции были одеты во все стерильное. В метре от операционного стола на специальном помосте стояла учебная группа. Обзор у них был великолепен.

Операционная была залита солнцем. Операционное поле освещалось еще и хирургической лампой. Женщине, лет сорока, дали наркоз, который требовался при полостной операции. Инструменты были готовы. Место операции было обработано.

Последним из всех участников пришел Фигурнов. Он был маленького роста, с жесткими рыжими усиками. Очень строгий. Прежде всего, он трижды, молча, не глядя, брал со столика сестры скальпели и последовательно бросал их лезвием вниз на кафельный пол. Скальпели, звеня, отскакивали в стороны. По видимому, он таким образом дисциплинировал операционных сестер. И только по завершении этого ритуала он, взяв, не глядя, очередной скальпель, произвел разрез кожи. После вскрытия брюшной полости он рукой приподнял кисту, обнажив ее сосудистую ножку. Киста имела вид небольшого кабачка. С соблюдением гемостаза ножка была пересечена, и киста извлечена. Ее положили в тазик на соседний столик и разрезали. Внутри ее, под капсулой, имелось содержимое в виде бесформенного клубка волос, зубов и каких-то тканей. Все это было продемонстрировано слушателям. А я видел извлеченное образование очень отчетливо.

Затем послойно все ткани, включая кожу, были ушиты. Были оставлены только катетеры для обеспечения оттока из брюшной полости. Операция была завершена. Взор Фигурнова устремился на меня. Я полез под простыню, чтобы катетером выпустить мочу, но, после ослепительного освещения операционной, оказался в полной темноте. Я не мог найти вход в уретру. Я высунул голову из-под простыни, мокрый от пота и беспомощно взглянул на Фигурнова. Тот онемел от негодования, а слушатели, глядя с помоста, беззвучно хохотали. Со второй попытки я все же выпустил мочу в банку и, счастливый, завершил свою миссию. Гинекологом я не стал.

Объявили приказ министра обороны о присвоении нам очередного воинского звания – лейтенант медицинской службы.

Мы с Люсей решили пожениться. Пришло время – в ЗАГСе Кировского района нас оформили и, счастливые, мы пошли через площадь Стачек, мимо громадного памятника Сергею Мироновичу Кирову, домой. Шел мелкий ленинградский дождик.

Дома нас ждал свадебный стол. Постаралась мама. Были отец, сестра Оля с дочкой Леной, Саша, Володя и наши друзья Шугаевы. Люся была одета в красивое белое платье. Выпили шампанского, водки. Мама грохнула свою рюмку об пол на счастье. И потекла наша семейная жизнь.

В дни, когда я печатаю эти строки, мы отмечаем 56-ю годовщину нашей совместной жизни. Колец мы друг другу не дарили, тогда это было не общепринято. И в церковь не ходили. И ничего не случилось. Мы не забываем, что нас повенчала сама Советская власть.

Я был приглашен в педиатрический институт на студенческую конференцию. Выступал с докладом по своей работе в кружке на кафедре детских болезней академии. У одной из студенток была близкая тема. Это было интересно, так как научного общения в моей практике было очень мало. После конференции шли вместе до Финляндского вокзала.

Нужно сказать, что в Ленинграде в те годы было несколько медицинских Вузов: Медицинский институт им. И.П.Павлова, Санитарно-гигиенический институт им. И.И.Мечникова, Педиатрический институт (единственный в стране), Институт усовершенствовании врачей, Военно-морская медицинская академия и наша академия. По общему признанию, наиболее авторитетным и престижным Вузом из них была Кировская, наша, академия.

На занятии по судебной медицине запомнились вскрытия в случаях насильственной смерти, когда предметом исследования становилась любая деталь, даже в одежде. Там мы познакомились с таким видом повреждения как странгуляционная борозда. Большое значение здесь придавалось полноте протоколирования обстоятельств дела и результатов осмотра трупа. От этого зависело решение вопроса о причине смерти потерпевшего. Читал лекции главный судмедэксперт МО проф. Агарков. Со своим преподавателем посетили Музей криминалистики на Дворцовой площади. Конечно, это был уникальный музей. Он носил закрытый характер. Там были экспонаты, связанные с наиболее сложными случаями, с загадочными преступлениями и с личностями крупнейших преступников, например, Ленькой Пантелеевым. Медвежатники, насильники и убийцы. Где еще в одном месте все это можно было увидеть?