Моя Академия
Шрифт:
— Хорошо, — прихожу в себя. — Куда лучше идти?
Девушка провожает меня вплоть до экипажа. Никто из нас не торопится открыть дверь.
— Удачного тебе обучения. Будешь рядом — заходи, всегда тебе рада, — напоминает Ариша. — Как долетишь, не забудь написать. И спасибо ещё раз. Серьёзно, — говорит девушка. — Если бы не ты, кто знает, как могло повернуться.
— Главное, что обошлось, — отвечаю ей и чувствую, как медсестра не хочет прощаться.
Смущаюсь, но продолжаю смотреть в глаза Ариадне. Девушка снова целует меня в щёку и уходит обратно в больницу. В отражении отполированной
— Здравствуйте, — обращаюсь к извозчику, открывая дверь. — До города довезёте?
Глава 14
Семь озорных шагов за горизонт
— Почему не пускаете? — удивляется Кольцов, стоя у ворот госпиталя.
— А по какой вы надобности? — спрашивает охранник на КПП.
— У меня здесь свидетель лежит, — сквозь зубы цедит следак.
— Да? И какой же? — спрашивает охранник, не скрывая ухмылки.
— Послушайте, мы же с вами вчера разговаривали, — следак всматривается в глаза молодого парня через толстое стекло.
— Вчера это было вчера, а сегодня у нас — сегодня, — парень пожимает плечами и перебирает на столе стопку бумаг. — Итак, напомните, по какой надобности вы пытаетесь попасть на территорию военного госпиталя?
— Хорошо. Официально хочешь, значит? — не сдается следак. — Будет тебе официально. Я, Козьма Ефремович Кольцов, следую на территорию военного госпиталя, чтобы провести доследственные действия с единственным свидетелем.
— Так мы вам ничем помочь не можем, Козьма Ефремович, — разводит руками парень за плотным бронированным стеклом.
— В смысле не можем? — удивляется следователь. — У меня есть предписания, вот бумаги.
Мужик машет в воздухе стопкой плотно сшитых листов. Его глаза наливаются кровью, но ни один мускул на лице мужика не выдает его истинного состояния.
— Да, бумаги у вас есть, и они даже в полном порядке, и предписания у вас замечательные, — играючи перечисляет охранник. — Всем бы такие предписания иметь, когда они приходят к нам в госпиталь! Лучше вашего предписания я никакого не видел! Но вот какое дело, Козьма Ефремович. Свидетеля вашего у нас в госпитале нет.
— Как это нет? — опешивший следователь смотрит то на стекло, то на трубку переговорника.
— Вот так — конкретно этого нет, — поясняет парнишка. — Можем любого другого выдать, только вам придется бумаги переоформить.
— Я же сказал, что мне нужен этот! — тяжело дышит Кольцов. — Он единственный выживший. Мне вчера сказали, что его выписывают в обед.
— Видимо, целитель принял другое решение. Я ничего про это не знаю. Я просто охраняю территорию, — пожимает плечами парень и растекается в улыбке.
Ему будто вся ситуация доставляет огромное удовольствие, Кольцова это еще больше выводит из себя.
— Так, а с этого момента подробнее, — следак берет себя в руки и ничем не выдает своё расстройство.
— Не, я не могу подробнее. Я охрана, откуда мне знать, как это делать? — открыто забавляется парника. — Видимо, приняли какое-то другое решение. Мне оно неизвестно. Но сейчас
на территории госпиталя пациента по имени Ларион Орлов нет. Соответственно, доступ мы вам предоставить не можем. Всего доброго, — улыбается парень, и его бронированное стекло тут же мутнеет и становится полностью чёрным.Следователь стоит пару секунд на месте, потом хмыкает:
— Ах ты, поганец, — разворачивается и уходит.
Откидываюсь на сиденье экипажа, прикрыв глаза. Ловлю себя на мысли, что впервые за последние полтора дня у меня есть время подумать. И только сейчас, когда делаю шаг в новый для себя мир, всё-таки осознаю шанс на новую жизнь. При этом особых переживаний у меня нет, потому что жизнь Ларика теперь моя, и жизнь Лехи Ларионова тоже моя. Для меня вообще нет никакой разницы между одним и другим. Есть только я. Просто теперь у меня чуть больше опыта.
Пришла мысль, я её обдумал, принял и больше к этому вопросу возвращаться не собираюсь. Тем более что результат меня устраивает. Я — Ларион, и никакой двойственности для меня в этом нет. Выдыхаю. Открываю глаза.
— Что у вас в городе есть посмотреть? — с интересом спрашиваю водителя.
Тот оборачивается — кажется, решил, что я заснул.
— Да, у нас много чего есть, — с ноткой гордости заявляет водила. — Набережная, вон, интересная. Дворец Счастья ничего так, но тебя туда пока не пустят ещё год как минимум. В следующем году приходи.
— А ночью что тут играло? — интересуюсь. — Из госпиталя видел много огней.
— А, так это он и есть, — поясняет мужик. — Там как раз аристократы гуляли. Иногда к ним бойцы группы зачистки заваливают, вот тогда начинается.
— Тоже нормально. А почему меня не пустят? — спрашиваю.
— Ну а что? Тебе сейчас лет четырнадцать-пятнадцать? — хмыкает водитель.
— Ну да, — киваю.
— Ну вот, говорю же, в следующем году приходи, — еще раз повторяет мужик. — В следующем уже можно. Понятно? Типа для взрослых. Был бы ты еще покрепче — туда-сюда, а то хлипкий, тонкий — охраннику рога поотшибают, если он тебя туда пустит. Я точно знаю. У меня шурин на дверях работает… Кабан тот еще…
Слушаю извозчика, а сам прикидываю, что сильно много в городе посмотреть не успею. Времени не хватит. Когда проезжаем мимо огромную площадь и набережную, понимаю, что мы близко к центру столицы. Людей почти нет, город просыпается медленно и не торопясь.
— … Что ещё у нас посмотреть? Вон по набережной можешь погулять. Там все приезжие гуляют. У нас река красивая, — водитель кивает в сторону окна.
— Чего я, рек не видел, что ли? — этим вопросом стараюсь выведать, что самого интересного есть в городе.
Воспоминания Ларика подсказывают, что рек он особо не видел, поэтому прямо сейчас часть меня получает огромное наслаждение от открывшегося вида. Водитель тоже это замечает и продолжает с улыбкой:
— Что ещё? Синематека есть. Можешь вполне туда зайти. Театр был, но закрыли, — перечисляет он, почесывая затылок. — А так… ну, ещё молодёжь в ночных клубах собирается, но только по пятницам, так что на следующей неделе теперь.
— Понятно. А поесть, где у вас можно? — задаю вопрос. — Только чтобы вкусно.