Моя драгоценная гнома

Я тоже повернулась к нему спиной, хотя вряд ли смогла бы сейчас уснуть — меня всю так и колотило. И неизвестно — от чего больше. От эльфийской неблагодарности или гномьей глупости.

— Эй, гном, — раздался вдруг голос Дагобера. — Я ценю твою помощь.

Затаившись, я ждала еще хоть чего-нибудь — хоть полсловечка, хоть дружеского прикосновения. Но принц Дагобер посчитал, что его учтивых слов вполне достаточно для благодарности. Когда я осторожно повернулась, он уже спал, разметавшись и приоткрыв рот.

25

Скорее всего, Дагобер и вправду был змеиной породы, потому что уже к вечеру он с аппетитом потрапезничал парным козьим молоком, хорошей краюшкой хлеба и желтым жирным сыром, а потом вытащился во двор — «подышать свежим воздухом». На самом же деле — справить нужду. Естественно, мне пришлось тащиться за ним и стоять у заветного домика, на манер почетной стражи.

Гюреска и три ее сестры крутились рядом, словно им медом было намазано. Подозреваю, что я мешала им сильнее, чем мозоль на пятке, и они страшно хотели бы убрать меня куда подальше, чтобы кокетничать с красавчиком-эльфом без свидетелей. Но пришлось смириться с моим обществом. Я слушала их намеки-полунамеки с каменным лицом и даже не могла решить, что же бесило больше — откровенное заигрывание человеческих девиц или снисходительность эльфа.

Он устроился на крыльце, подставляя лицо предзакатным солнечным лучам, прикрыл глаза и лениво отвечал девицам — иногда даже шутил. Шутил совершенно по-дурацки, но девицы с готовностью хихикали. Рубашку и штаны его высочество натянул, хотя девицы, ссылаясь на гадючье недомогание, уговаривали разоблачиться от одежды и предлагали чудодейственные мази, которые полагалось втирать в тело лишь нежными девичьими руками.

Слушать это не было уже никакого терпения, но на мое счастье вернулись с пахотных полей Барт и его сыновья — и любезности были пресечены на корню. Гюреска с сестрами спаслась бегством от одного только сурового взгляда отца, а эльф сразу передумал греться на солнышке.

Мы убрались в сарай, но оставили дверь открытой — вечер был чудесный, и Дагобер пожелал им наслаждаться.

Говорить нам было не о чем, да и эльф, у которого не совсем еще спал жар, никаких бесед не желал. Я откровенно скучала, и поэтому когда к нам заглянул младший сынишка Барта, обрадовалась хоть такому развлечению.

Человечек был десяти лет от роду и болтал занятные вещи — он рассказал, что его папаша искусно режет по дереву, и весь дом и постройки сделал сам. Для жены он сделал прялку, которая пряла сама — надо было только нажимать ногой на педаль, и мастерил игрушки, которые хоть и были вырезаны из дерева, но двигались, как живые.

Конечно же, я захотела посмотреть их, и человечек сгонял в дом и принес мне целый ворох резных птичек, звериных и человеческих фигурок, сработанных столь хитро, что и вправду двигались под действием груза, подвешенного на толстой нитке.

Курочки, клюющие зерно, кузнецы, бьющие по наковальне — игрушки были милыми и забавными, и выполнены с отменным мастерством.

— Прекратите галдеть, — сказал недовольно Дагобер. — От вашего шума голова раскалывается.

— Это потому что она у тебя пустая, — ответила я немедленно. — Была бы с мозгами — не раскалывалась бы, а думала. Посмотри, какие замечательные вещички! Готов поклясться, у эльфов таких нет.

— Конечно, нет, — фыркнул Дагобер. — Кому они сдались?

— Не слушай его, — сказала я сыну Брата. — Его укусила гадюка, и теперь он никак не избавится от яда — так и плюется им. У твоего отца золотые руки!

Мальчишка убежал уже в сумерках, подарив мне на память парочку курочек, которые стукали деревянными ключами в деревянную тарелочку. Я трясла блюдечком, заставляя птиц двигаться, пока Дагобер не прикрикнул на меня — видите ли, ему мешал стук.

— Какой ты мерзкий, — не выдержала я, пряча игрушку в сумку. — Тебя ничего не радует. Даже такие чудесные игрушки раздражают.

— Мне сейчас нечему особенно радоваться. Если бы тебя укусила гадюка, и тебя преследовали убийцы…

Это нытье было куда раздражительнее перестука деревянных курочек.

— Да прекратишь ли ты жаловаться? Мне пришлось гораздо хуже твоего, — я испытывала чудовищное желание лягнуть принца, но сдержалась, учитывая последствия змеиного укуса. Все же низко бить больных.

— Это чем же хуже? — Дагобер подпер голову, вольготно устроившись на боку. — Тем, что тебя, жалкого гнома, заколдовали, привязав ко мне? Да это лучшее, что могло произойти с тобой в жизни.

— Лучшее?! — так и взъярилась я. — Вот уж не скажи! Ты, верно, думаешь, что быть рядом с тобой — несусветное счастье?

Он насмешливо прищурился:

— Посмотришь, сколько невест приедет в столицу. И все они считают, что быть со мной — это счастье.

— Тогда они глупы, как сороки! — отрезала я.

— А мне и не надо умную жену.

— А какую ты выберешь? — спросила я неожиданно для себя самой.

— Самую красивую, — ответил он, а потом улегся на спину, заложив руки за голову и глядя на потолочные балки. — Самую красивую на всем белом свете. Только такая может стать моей женой.

— Не в красоте счастье, — проворчала я.

— И не в богатстве, и не в знатности, — оскорбительно хохотнул эльф. — Железо всегда завидует несокрушимости и благородству алмаза, так что завидуй и продолжай разговоры для уродливых нищебродов.

— Я не нищеброд и вовсе не уродливый, — ответила я, стараясь не показать, как больно ранили меня эти слова. — У нас с папашей припрятаны деньги — много.

— Наверное, сотня золотых? — равнодушно спросил эльф.

— Нет. Почти две тысячи!

— Какое богатство, — он хохотнул. — Мой отец столько жертвовал в кружку для бедных, когда на день перелома зимы мы приезжали в городской собор.

— И что? — не осталась я в долгу. — Богатства принесли ему счастье? Или долгую жизнь?

Я сразу пожалела о своих словах, потому что Дагобер метнул в мою сторону презрительный взгляд:

— Обвинял меня в родстве с гадюками, а сам жалишь еще почище.

Мы замолчали, а потом я спросила:

— Почему ты сказал, что твоих родителей убили гномы? Все знают, что король и королева умерли от желтой чумы.

Эльф молчал так долго, что я не выдержала и добавила:

— Можешь не отвечать, если не хочешь.

Но Дагобер вдруг заговорил:

— Смерть от чумы — это официальная версия. А на самом деле было убийство. Гномы проникли в наш замок и зарезали моих родителей длинными кинжалами. Ночью. Прямо в спальне. Я тогда гостил у тети, поэтому не пострадал, хотя гномы искали и меня. Мой дядя скрыл это, чтобы не волновать народ и не допустить убийств гномов. Поэтому сказали, что виной всему — чума.