Моя драгоценная гнома

Жаба на плече герцога выпучила глаза — она была здесь так же не к месту, как змея в колыбели. И тут герцог облизнул нижнюю губу — быстро, как змея. Я не удивилась бы, обнаружив, что язык у него раздвоенный. Сейчас он наденет Дагоберу на шею отравленный камень… А в том, что алмаз отравлен, я уже не сомневалась.

— Стойте! — крикнула я и бросилась вперед прежде, чем госпожа Дафна успела поймать меня за край одежд.

Дагобер резко оглянулся, а храмовник негодующе зароптал, да и гостям не понравилось мое вмешательство. Один герцог молча смотрел на меня змеиным взглядом. «И что ты сделаешь? — спрашивал этот взгляд. — Начнешь кричать, что камень, который ты сама же сработала, отравлен?»

— Этот камень сделала я, — сказала я громко, — и будет справедливо, если именно мне предстоит первой надеть его, — и прежде, чем кто-то успел возразить или остановить, я выхватила цепочку у герцога и надела на себя. Металл захолодил шею, и я сразу поняла, что не ошиблась — кожу как будто обожгло ледяным ветром, и холод потек по позвоночнику, плечам, затылку, растекаясь по всему телу.

— Хорошо, пусть будет так, — заговорил Дагобер, пытаясь скрыть неловкость, — пусть алмаз будет регалией королевы…

Но я не слушала его, а смотрела прямо в глаза герцогу. Досада, непонимание, раздражение — вот что я читала в его взгляде. Холод добрался до коленей, и я грузно села на пол, а тяжелое вышитое платье встало вокруг меня стеной, как орочья походная палатка.

Госпожа Дафна первая поняла, что происходит что-то ужасное и позвала лекаря. Дагобер кинулся ко мне, не вставая с колен, но я остановила его, не разрешая к себе прикоснуться.

— Это жабий яд, — сказала я, стараясь говорить внятно, хотя язык уже плохо слушался, — слюна Жабыча… Герцог Асгобер давно хотел убить тебя — сначала посредством заклятья феи, подсунув в жены гному, а потом ядом… Он отравил алмаз… И он убил твоих родителей. Он, а не гномы, — чтобы ни у кого не было сомнений, я указала на герцога пальцем, — его жаба — это проклятье за пролитую королевскую кровь. Теперь-то ты мне веришь?

Ледяной холод постепенно лишал меня возможности двигаться, и пальцы свела судорога. Я уже не могла сидеть и оперлась на локоть, улегшись поперек ступеней, ведущих к алтарю. Дагобер хотел подхватить меня на руки, но его оттащили, а вперед вышел эльфийский лекарь. Он надел перчатку и пощупал пульс у меня на запястье, а потом стащил с меня алмаз.

— Здесь и правда яд, — произнес лекарь, капнув на цепочку что-то прозрачное из хрустального флакона. Ему поднесли глубокую чашу, и он торопливо положил в чашу алмаз, снимая перчатку и бросая ее туда же.

— Дядя? — спросил Дагобер тихо и с угрозой. — Так это правда?..

— Получается, кто-то хотел убить тебя, Дагоберчик! — засуетился герцог. — Мы немедленно выясним, кто!

— Это он, — я торопилась, потому что чувствовала, что мне недолго осталось. — Полуночных призраков нанял тоже он… Жаба ему советует…

— Наглая ложь! — возмутился герцог.

— С тобой разберусь позже, — бросил ему Дагобер и оттолкнул удерживавших его эльфов.

Он сел на ступени и приподнял меня, положив головой к себе на колени, хотя я пыталась его оттолкнуть.

— Найдите противоядие, — приказал он, глядя только на меня.

— Противоядия нет, — сказала я, пряча руки в рукава, чтобы не прикоснуться к нему. — А герцога не казни, он хоть и подлец, но твой родственник. Достаточно изгнания. К тому же, зачем тебе жаба на плече? Он ведь тоже королевской крови…

— Молчи и береги силы, — приказал Дагобер, он был бледен, как полотно. — У нас искусные лекари, они помогут.

— Это не важно, — теперь я запиналась на каждом слове и боялась, что не скажу все, что хотела. — Хорошо, что все так закончится, они все равно постоянно бы попрекали тебя мной… Зато теперь ты знаешь, что дар феи Сирени — он вовсе не страшный, просто найди самую прекрасную девушку, а не самую красивую. И не забудь, что говорил о равенстве всех, ты…

— Какая девушка? — перебил меня Дагобер. — Мне никто не нужен кроме тебя! — и он свирепо вскинул голову. — Где лекарь? Срочно противоядие!

Мне стало смешно, что он думает совсем не о том, о чем надо, я усмехнулась и чуть не подавилась жемчужиной, потому что лежала на спине. Дагобер приподнял меня и снова потребовал лекаря.

Я закрыла глаза, и теперь я слышала его голос как сквозь одеяло, намотанное на голову — что-то бесконечно далекое. Впрочем, это не так уж и плохо — умереть на коленях эльфийского принца, в пяти минутах от короны, когда сделала лучшую поделку в своей жизни…

Запахло сиренью — нежно и приятно, и я снова подумала, что умирать не так уж и страшно, когда умираешь за хорошее дело. Дагобер будет жить, отменит законы своего дядюшки, пусть и не сразу, но равноправие станет основным принципом, и никто больше не будет обижать папашу… или Пыша…

Последним усилием я приподнялась, чтобы сказать Дагоберу, что… что сказать?.. Как я его люблю? Но он и сам это знает… Но слова — они приятные сердцу… Напоследок надо сделать что-то приятное для его сердца.

— Послушай… — начала я и замолчала на полуслове.

Гости, собравшиеся в церкви, расступились, и по образовавшемуся коридору, мимо изумленных гномов, орков, людей и эльфов прошла фея Сирени — самая прекрасная, самая древняя и в то же время самая юная. В белом платье, со струящимися белокурыми волосами, в короне из гроздьев сирени, она шла к алтарю, смотрела на нас с принцем и улыбалась.

На коронации присутствовало много важных господ — в том числе и старейших и могущественнейших эльфов, которые входили в Ареопаг. Но рядом с феей Сирени все они показались наивными подростками. И они это почувствовали, потому что после секундного колебания склонились, приветствуя фею и признавая ее великолепие и превосходство.

Герцог, стоявший возле самого алтаря, вдруг сделал шаг назад, оступился и чуть не упал с лестницы. Он сумел сохранить равновесие, но Жабыч не удержался и свалился с его плеча прямо в толпу гостей. Эльфы бросились в разные стороны с визгом, чтобы не соприкоснуться с мерзким существом, и кто-то из стражников наподдал жабу сапогом, как тряпичный мяч, отправив в полет через весь храм — прямиком к порогу.

Пронзительный вопль раздался под сводами, и герцог Асгобер бросился следом за своим бородавчатым питомцем. Но расстояние между ними было слишком большое — гораздо больше двенадцати шагов. Спрыгнув с лестницы, герцог зашатался, схватился за горло, потом за сердце, а потом рухнул лицом вниз и больше не двигался.

— Что это? — с ужасом спросил Дагобер, прижимая меня к себе. — Тоже жабий яд?

— Нет, — сказала фея Сирени с жалостью, остановившись возле поверженного Асгобера и покачав головой, — Этот яд — его собственный. Он погиб не от заклятья, а от своей злости, от своей ярости, от страха. Что ж, возможно, для него это — лучший выход. Такой злобный, такой несчастный…

Эльфы тем временем разбежались, брезгливо давая дорогу Жабычу, который прыгал к выходу и бормотал:

— Вот и славно, что я теперь свободен. Как же вы надоели мне, вонючие кривляки-эльфы! Скорей бы оказаться в болоте, подальше от вас!