Моя горькая месть

— Хватит! — ополовиненная бутылка выпадает из моей руки, и я впечатываю кулак в стену. Еще, еще, и еще, пачкая бархатные обои кровью, но ни алкоголь, ни боль не помогают.

Не могу перестать думать.

Я обещал отпустить Веру, и я отпустил, она ушла, унеслась с радостью. Зря радуется. Ника… я не так уж и дружен с ней был, мать не подпускала, но с уходом сестры рухнула и моя жизнь. Лишь отец выстоял, себя сохранил, а я и мать — нет. Оба на Вере двинулись.

— К черту, — поднял с пола бутылку, схватил ключи от тачки, и вывалился из комнаты.

Нужно догнать Веру, чтобы… хер знает, но просто так она не уйдет, и плевать на обещание отпустить. Адрес мне отец скинул, доберусь быстро. Вера, жестокая Вера, может, лучше было бы, погибни ты при взрыве?

Виски взрываются болью новой силы от этой мысли. Даже сейчас, черт ее возьми, даже сейчас я умираю от счастья, что Вера жива!

Сел в машину, завел, и сделал еще глоток виски. Будет забавно, если я разобьюсь, Вера посмеется, если узнает. Обрадуется, как маленькая девочка, в ладоши хлопать будет от восторга — сбудется мечта.

— О-па, — хмыкнул, увидев знакомую фигуру. Думал, уже в квартире ее поймаю, но Вера шла пешком, опустив плечи, обнимая себя руками. Резко притормозил, и вышел из машины, с трудом сфокусировав взгляд на ней — побледневшей и продрогшей: — Садись.

— Ты обещал, Влад! Я говорю правду, и ты отпускаешь меня. Помнишь?

— И я отпустил, а потом передумал, — Вера попыталась отойти, но эта чертова игра мне надоела. Алкоголь смешался с дикой головной болью, путая сознание, и я просто схватил Веру за руку, вталкивая в машину. — Играю по твоим правилам, малышка. Ты столько времени врала, так почему я должен быть честным с тобой?

— А ты предал меня. Один-один, мы квиты, — она трясется, пытается дверь открыть, и я блокирую ее. А затем резко газую, и поднимаю с пола бутылку. — Куда мы едем? Влад, ты пьян, пожалуйста, отпусти меня. Ты… ты ведь не такой, ты пожалеешь потом!

Я такой.

И я не пожалею.

Виски осталось мало, что-то вылилось в отеле, большую часть уже выпил. Жаль, ночь длинная, нужно было взять с собой запас. Или можно остановиться на заправке, и купить, и плевать, что время позднее — деньги всегда и все решают.

— Влад, останови машину, — Вера не говорит, а выдыхает. Она словно под водой — тонет, выплыть не может. — Пожалуйста, просто остановись. Ты пьян, не стоит делать глупостей, о которых ты потом будешь жалеть.

— С чего ты взяла, что я буду жалеть?

О чем она вообще говорит? Мозг цепляет отдельные фразы, но в единое целое я не могу их собрать. Она меня уничтожила, за это стоит выпить.

И я пью, четверть бутылки еще осталась, но ее неожиданно выхватывают у меня из руки.

— Хватит бухать! Посмотри, на кого ты похож.

— Отдай, — протянул руку в сторону Веры, пытаясь одновременно следить за дорогой.

— Иди к черту. Я не собираюсь умирать из-за того, что ты заснул за рулем, я вообще не собираюсь умирать, какие бы планы у тебя ни были! — прокричала она, и зашвырнула бутылку за спину.

С чего вдруг осмелела? Сидела ведь, тряслась половину пути, к совести моей взывала.

— Влад, поворачивай обратно, мы почти за городом. Все, ты достаточно меня наказал, а теперь отвези меня домой! — Вера снова за старое, но сейчас не просит, а требует. — Давай поговорим, насчет Вероники я…

— Ты больше не будешь произносить ее имя. Лучше тебе помолчать, Вера, — перебил ее очередную попытку мне соврать.

Достаточно наказал я себя, а не ее. Вообще не представляю, что делать… хотя, нет, представляю. Затем и рулю за город — туда, где пусто от людей, где никто нас не найдет. А Вера притихла. Обмякла в кресле, отвернулась от меня, в окно смотрит на редкие дома, на лесополосы, на темноту.

Меня же сожалением накрывает — жаль, что все так вышло у нас. Не знай я Веру в детстве, не сыграй она такую роль в жизни моей семьи, все могло бы получиться. Я бы встретил ее, и пропал, всю жизнь бы любил и ее, и наших детей.

Которых никогда у нас не будет.

— Я соврала, — прошептала Вера, когда я притормозил у обочины дороги, на краю леса.

— Ты всегда врешь.

— Нет, Влад, я солгала о…

— Кажется, я просил тебя замолчать, — голова трещит от ее слов, от умоляющих глаз. Вера боится, и не зря.

Я и сам боюсь, давно уже боюсь.

— Открой машину, и выпусти меня. Влад, это ведь я, неужели ты сможешь причинить мне такое зло? — она придвинулась ко мне, обхватила обеими ладонями лицо, обжигая мою разгоряченную кожу холодом. — Мне нельзя умирать, у меня ребенок! Мне нельзя, Влад, понимаешь?

Снова врет. Какой ребенок?

Бред.

Как и то, что я смогу ее убить — себя легче, чем Веру.

Разумеется, это был обман. Вера подорвалась, разблокировала дверь, и выскочила наружу, скользя на мокрой траве. Убегает, опять бежит от меня, и снова я за ней, лишь чудом перехватить успеваю, пока в лесу не скрылась. Обхватил на тонкие плечи, вдохнул ее запах — такой же, как раньше, даже более яркий.

Вера и сама стала ярче и притягательнее — невозможно устоять, невозможно не прикасаться. Хочется и больно сделать, и ласкать, сжимать до синяков, и просить прощения неизвестно за что.

Любить до умопомрачения, каждую секунду любить.

И чтобы она любила.

— Я буду драться! — всхлипнула, и пнула меня по ноге.

Слабая.

— Ты дура, Вера. Это была шутка, не сделаю я тебе ничего, — язык заплетается — от алкоголя или ее пьянящей близости, тяну Веру к машине, и прижимаю к ней, зажимаю в тиски — не вырвется.

— Тогда зачем за город вывез? Ты совсем больной? — зарыдала она, а я смаковал ее злость и облегчение, пока Вера не опустила голову мне на грудь, щекой прижимаясь. — Сукин сын, ненавижу тебя, ненавижу…

Ненавидит, знаю. И шутка была жестокой, зато сейчас мы вдвоем. Вера рядом, и больше никого на несколько километров — мы будто не за городом, не у леса, а в свободных водах. На нейтральной территории, а значит, все, что в прошлом было, не считается.

Бесконечно желанная женщина рядом, и можно забыть и о ее признании, и обо всем остальном. Хотя совесть продолжает выгрызать нутро, что я не должен ее обнимать, и желать не должен, совесть голосом сестры говорит, кричит даже.

Но мне плевать.