Моя горькая месть

— Объявления с утра распечатаю, и расклею. Любят, не любят, но если у кого-нибудь есть свободная комната хоть на время, то пустят. Не бесплатно же. А ты в интернете посмотришь, пообзваниваешь риэлторов, — оживилась я, ведь не бывает безвыходных ситуаций, и у нас не всего три дня, а целых три дня в запасе. — Странно, конечно, что нас не любят, я только поняла это.

— Так здесь бордель был, в этой квартире, — хихикнула подруга. — Нас потому и пустили, документов не спросив, я им за это десятку накинула, и лишь свой паспорт показала мельком, запретив копию снимать и фотографировать. Ну и соседи тоже уверены, что мы проститутки, вот и не любят.

Закрыла глаза, чтобы не видеть веселого лица Кати. И она говорит мне это сейчас! Что мы… что моя дочь живет в бывшем борделе! Да мне и трех дней не надо, все сбережения соберу, попрошу авансы у родителей учеников, и завтра же съеду.

Вот только куда?

Бордель… ужас какой!

— Да не расстраивайся ты! Вер, ну где мне было квартиру искать тогда? Мы в чужом городе, ты сама не своя была на моих руках. По первому объявлению позвонила, объяснила ситуацию, что документов нет, но платить обещаем без задержек, и меня на осмотр пригласили.

— Бордель! — шумно выдохнула я. — Кать, так ведь это у меня паспорт липовый, не у тебя! Уж могла бы и договор составить, у тебя-то паспорт с собой. И сейчас что нам мешает снять квартиру на твое имя? Ничего ведь не мешает! Да даже необязательно официально все делать, с договором, но бордель, черт возьми?

— Нет, пусть меня тоже мертвой считают, — весьма агрессивно ответила Катя, чем удивила меня.

— Ты же сама предлагала, что пора нам…

— Не пора. Я глупость сказала. Не пора! — повысила она голос, и я шикнула в ответ, чтобы потише была.

Странная Катя какая-то. То предлагает перестать прятаться, зная, что я не соглашусь. Зато теперь сама почему-то хочет продолжать в тени оставаться. Почему, интересно? Ей не от чего прятаться, в отличии от меня, ведь нет у подруги такого прошлого.

Бросила ведь все, со мной уехала влегкую, даже вещи не взяла, даже украшения, от бабушки доставшиеся. А я в таком шоке была все это время, что так и не додумалась спросить: а почему?

— Ладно. Но нам может и не повезти так, как с этой квартирой, и паспорт предъявить придется, — я пытаюсь быть рассудительной, варианты просчитать, но вся эта ситуация мне не нравится. — У меня дешевая подделка, а не паспорт, да любой мало-мальски адекватный человек сразу раскусит, что это подделка. Кать, если что, придется все же тебе свой предъявлять. Мы ведь не в розыске, не преступницы какие-нибудь, и нет смысла так прятаться.

Поверить не могу, что это я уговариваю подругу выйти из тени, а не она меня. Я бы давно документы восстановила, если бы не все проблемы, что на меня свалились: сначала мне отвратительно было даже вспоминать обо всем, что случилось, а затем я поняла, что не хочу больше быть Вероникой Евгеньевной Гарай.

Имя не мое, отчество тоже, да и фамилия… она ведь по семье дается, а Гараи мне не семья.

А затем я узнала, что жду ребенка, и все стало еще сложнее.

— Это ты не прячешься, а вот я… нет, Вера. Но объявления ты можешь распечатать, да и по сайтам с недвижкой неплохо порыться. Но никаких договоров, никаких документов — ни твоих, ни моих. Мы обе мертвы, ты сама этого хотела, помнишь? Или от Влада ты больше не прячешься?

Влад.

Имя горечью отдает, виной полынной и, немножечко, триумфом, что он хоть сколько-то наказан. Пусть и всего день в больнице провел, я ведь узнавала. Как чокнутая обзванивала все по списку, притворяясь его секретаршей, и выяснила, что могла: по сути, ничего о его состоянии, но самое главное мне сказали — его выписали, он дома.

Жив. Слава Богу, жив, иначе как бы я жила на этой земле, зная, что нет его?!

Так, хватит про Влада думать, нужно вообще забыть о нем! Есть Катя, есть ее странности, мешающие нам обеим жить, и лучше об этом размышлять, чем о подонке-Владе.

— И почему ты прячешься? И от кого, Кать? — только я собралась вытрясти из подруги всю правду, как в дверь раздался звонок.

Глубокая ночь, все спят, а у нас в квартире оглушающий звон раздается, который вот-вот Полю разбудит, и мне снова придется укачивать дочку.

Бегу к двери, сломя голову, и, не подумав, распахиваю ее, чтобы высказать все, что думаю о подобных визитах. А увидев того, кто пришел, застываю в шоке, и сердце тоже застывает, чтобы через секунду забиться бешено, оглушающе.

Только не это! Я пропала…

Боже, как он нашел меня? И зачем?

Стою в коротких розовых шортах и пижамной майке, босиком, взлохмаченная и взволнованная, и смотрю на ухоженного мужчину. Он — воплощение лоска, он всегда таким был, даже пока не нажил свое состояние. Строгий, сдержанный, властный.

Мой приемный отец.

И я захлопнула перед ним дверь, привалившись к ней спиной. Трясет всю дико, тело колет миллионом игл, а душа болит. Ноет душа, нашли меня, идиотку.

— Кто там?

— Евгений Александрович Гарай, — прошептала я взволнованной Кате, и вновь звонок раздался.

Мерзкий звонок, он затрезвонил, безостановочно свербя в висках, вызывая желание кричать, визжать, чтобы он ушел. Чтобы оба они исчезли, оставили меня в покое.

Но не оставят, а у меня дочь. И нельзя, чтобы о ней узнали, ни за что!

— Полина, — выдохнула в ужасе. — Кать, я сейчас выйду, внутрь его не пущу. Беги к ней, пожалуйста, и сделай так, чтобы она не кричала и не плакала. Главное, чтобы не услышал ее, ведь…

Ведь увидев Полечку, мой «отец» сразу поймет, чья она. Светлые, характерные для Гараев глаза говорят о родстве лучше любого теста ДНК. Ее отнимут у меня, просто заберут, и все, и я все потеряю. Снова свою собранную по осколкам жизнь потеряю, ведь без Поли меня нет.

Дура я, что поперлась к Владу, просто кретинка безмозглая. Ведь была вероятность, что меня найдут. Даже без регистрации в этой квартире.

— Иди, — Катя округлила глаза, и побежала в комнату, а я быстро отворила дверь, и выскочила наружу, успев схватить лишь вьетнамки.

И захлопнула дверь, оказавшись лицом к лицу с моим приемным отцом, который отцом стать даже не пытался.

— Добрый вечер… Вероника. Ты весьма негостеприимная, оказывается.

— Вера! Ваша Вероника умерла. И ваш сын уже говорил мне подобные слова, — ответила я на сомнительное приветствие чуть подрагивающим голосом, вспомнив, как Влад пришел ко мне домой впервые.

И вытрепал мне все нервы, а затем сидел, и спокойно пил кофе. А я и хотела, чтобы он ушел, и дико желала, чтобы Влад остался.