Моя купель

Штурм позиций морских пехотинцев захватчики возобновили в необычное время: ночью 30 июня, в 2 часа 30 минут. Такая неожиданность вынудила комбрига бросить разведчиков вдоль траншей, по косогору Сапун-горы, чтобы помочь там смертельно уставшим морским пехотинцам. Дмитришин побежал направо, где гитлеровские автоматчики пытались пробраться к нашим позициям. Перестрелка кипела и на левом фланге. Нет, не проспали, не прозевали морские пехотинцы начало ночной атаки врага. Здесь разведчики втянулись в бой.

— Ах, чума! Не пройдешь! — выкрикивал Азов, подрезая из автомата прицельными очередями перебегающих гитлеровцев.

Пуля разорвала ему ухо, и одна сторона лица была залита кровью. К нему подоспел находившийся вблизи товарищ. Он тоже был ранен в подбородок.

Фашисты залегли под огнем советских воинов.

— Нет, гады! Не бывать вам на Сапун-горе! — вырвалось у Дмитришина.

Но нашелся в тот час злой снаряд. Он прошил бруствер и разорвался у ног Дмитришина. Перевернулась Сапун-гора. Затихла война. Она, проклятая, уложила отважного разведчика на дно траншеи, подкосила его сильные ноги.

Когда он очнулся и открыл глаза, ничего не мог понять: где и что с ним. Все стало сливаться: и окоп, и небо... Как сквозь сон, услышал густую дробь автоматов. Что-то больно опять ударило по ногам. Перед глазами вспыхивали желтые круги и рассыпались на тысячи ярких осколков, превращаясь в каких-то птиц.

«Нет, это не птицы, это «юнкерсы». Они теперь не страшны, — подумал Иван Дмитришин в полусознании. — Я закрыл собой всю землю Крыма».

Его перенесли на КП комбата.

Бой продолжался. Все в круговороте бешеного огня.

Казалось, этого огня хватило бы стереть с земли целую страну. Но битва на Сапун-горе продолжалась.

Надо вернуться на передний край и разить фашистов. Есть еще сила в руках. Он попытался приподняться на локтях и провалился в какую-то мглу...

Очнулся в санитарной машине. Сапун-гора осталась где-то позади, и сжалось сердце разведчика. Кажется, в тот час или чуть позже в его сознании вызревали слова, которые он записал в свой блокнот, хранящийся у него по сей день в полевой сумке:

«...Если ты будешь в Севастополе, обязательно поднимись на Сапун-гору — высоту геройства. Здесь во время Великой Отечественной войны гремела историческая битва. Низко склони голову перед теми, кто на этой священной земле отдал свою жизнь за свободу нашей Родины-матери. Вспомни славных разведчиков — морских пехотинцев.

Если ты художник — нарисуй их, известных и неизвестных, в лепестках пламени!

Если ты скульптор — воскреси их в граните!

Если ты композитор — воздай им славу волнующей душу ораторией!

Если ты поэт — сложи им гимн, который жил бы вечно! И скажи слова крылатой благодарности тем, кто был до конца верен воинскому долгу».

Евгений Вучетич

Человек никогда не устает смотреть на пламя костра. Не потому, что возле него тепло и уютно. Нет. В нем есть что-то более сильное, завораживающее.

Пламя никогда не бывает спокойным: каждую секунду появляется в нем что-то новое, неповторимое. Это живой букет цвета и света с множеством красок, оттенков, ярких искр, которые неустанно рождаются в орбите костра.

В самом горении нет покоя. Прислушайтесь к костру. Он яростно рвет тишину, и она отступает. А темнота, которая перед появлением пламени, кажется, сгустилась и пыталась стать вязкой смолой, вдруг раскалывается, разлетается в разные стороны и робкими тенями дрожит поодаль или прячется за спиной, крадется за кустами...

Смотрю на пламя и думаю о человеке, который как бы вырастает передо мной из костра и радуется тому, что стал частичкой пламени.

Живет в моей памяти художник, творчество которого много лет удивляло и завораживало меня. Я помогал ему в разработке тем, связанных с увековечением подвига героев Сталинградского сражения и штурма Берлина.

Тот, кому доведется быть в Волгограде, непременно должен походить по Мамаеву кургану, где пролегали огневые позиции героической битвы и где воздвигнут ныне величественный монумент «Родина-мать».

Оживающие камни и глыбы бетона! Они рассказывают о пережитом с удивительной достоверностью. Выразительные черты лица, раскрывающие характеры и внутренний мир воинов, заставляют ощущать всю грандиозность жестокой битвы.

Ходит бывший солдат по кургану, и перед ним, как из дымки, выступают фигуры воинов, боевые эпизоды, детали боевых позиций той самой поры, которая запомнилась ему с октября сорок второго.

Лица родных и близких боевых друзей. Хоть бросайся в объятия, обнимай, целуй, прижимай к груди и по-солдатски скупо плачь, вспоминая прошлое.

Но глаза и губы друзей неподвижны. Они — из бетона.

Однако старый солдат, останавливаясь перед ними, ждет, что вот сейчас, сию минуту задвигаются брови хмурого воина, решившего стоять насмерть; привстанет и швырнет гранату смертельно раненный морской пехотинец; сделает еще один шаг и присядет отдохнуть санитарка, выносящая с поля боя раненого воина; поднимет глаза и горестно вздохнет скорбящая мать, что держит на коленях умершего сына...

Бывший солдат узнал в скульптурных композициях себя, своих боевых друзей.

Вдохнуть такую жизнь в камни и бетон, вдохнуть навечно, навсегда — подвластно художнику редкостного дарования...

Кто он и что вдохновляло его на такие свершения?

Ростов-на-Дону. Подворья предпринимателя Модина, ведающего ломовым транспортом города, с конюшнями и завозными занимали целый квартал между Сенной и Скобелевской улицами. Здесь, в лабиринтах складов и навесов, между пристройками и амбарами, под телегами и арбами, прошло детство мальчика, которого сверстники чаще называли не по имени, а по не очень понятному для них прозвищу — «скульптор». Девятилетний «скульптор» умел хорошо лепить из глины ворон, индюков, домашних животных. Лучше всех умел выпиливать и вырезать ножом из обыкновенной дощечки наганы, сабли, многозарядные маузеры, как взаправдашние, и вооружать ими ребячье войско. По стране катились сражения гражданской войны. По Ростову они проносились несколько раз, как морские штормы, то с юга на север, то с севера на юг. И мальчишки, чьи отцы ушли бороться за правое дело, играли в войну.

Шестнадцати лет — это было уже в двадцать четвертом году — пошел он работать на шахту. В следующем году поступил учиться в художественное училище в Ростове. Занимался в классе живописца Андрея Семеновича Чиненова, в прошлом тесно связанного с передвижниками. Мастер-реалист видел у своего ученика хорошие задатки, давал ему свои краски и кисти. Большое влияние на юношу оказал директор училища, чудесный педагог Анатолий Иванович Мухин. Он воспитывал своих подопечных на традициях русской классической школы.