Моя любимая сказка
Шрифт:
— Яра! — я прислушался, но не уловил ничего, даже шума машин на улице. Тишина.
На кухне не оказалось никого, кроме мухи, упорно взбиравшейся по стеклу. Три или четыре флакончика на подзеркальнике в ванной. Миновав короткий коридор, я очутился в комнате. Надо же, опять розовые обои, вот неприятность. Но и здесь никого. Странно. Отсутствует даже возможный виновник шума — телевизор. Кровать, тумбочка, комод и два шкафа. Шкаф? Я быстро подошёл к тому, который был побольше, и распахнул створки. Полки с аккуратно разложенными вещами и постельным бельём исключали всякую возможность затаиться. Во втором шкафу оказались книги. Ничего особенного. Мой взгляд остановился на корешке толстого тома.
— Ты что это, гадёныш, тут делаешь? — я вздрогнул. Снова холодный пот. Каркающий хриплый голос с жутковатыми обертонами. Я обернулся. Позади меня стояла сгорбленная чёрная фигура. Единственный раз я видел её, эту фигуру, и то — со спины. Но запомнил её на всю жизнь! Теперь вот и лицо Славкиной родственницы сподобился повидать. Лицо… Не лицо — бледное мертвенное пятно с чёрными отверстиями вместо глаз и рта. Только потом я сообразил — просто старуха встала как раз между мной и окном. А спустя мгновение — осознал, как выгляжу я, копающийся в чужих вещах! А лицо старухи и без контрового света смотрелось неприятно: то ли чрезвычайно бледное, то ли густо набелённое, плоское, туго обтянутое кожей, с глубокими чёрными глазами, пылающими каким-то льдистым блеском. Старуха придвинулась ближе. Безгубый рот снова выплюнул:
— Тебе чего тут надо, милай? — и этот «милай» показался мне страшнее любой доселе слышанной матерщины: с таким наслаждением карга облизала это слово, с таким презрением, с такой насмешкой выплюнула… «Ведьма!» — пронеслось у меня в голове. И затошнило от того, что будет дальше… И от того, что она — она! — родственница Славки. Моей Славки! Неужели бывают на свете такие родственницы?!
— Вы… — попытался я и немедленно сорвался на хрип. — То есть, я шум услышал… И дверь была открыта… Я думал, что с вами… Или с Ярославой… Грабители…
— Ярославой? — старуха стояла уже вплотную ко мне — Ярославой?! Какой-такой Ярославой?! — она страшно повела голыми серыми дёснами, выдыхая прямо мне в лицо.
— Ну да… — я безуспешно старался отодвинуться от неё.
— А вот и нет здесь никакой Ярославы! — торжествующе пропела старуха. Она действительно как-то пропела эту последнюю фразу и вдруг, ни с того ни с сего успокоилась, отвернулась, отошла к окну и, словно с трудом, обернувшись, совершенно равнодушно сказала:
— А-а, вон оно что… А ну проваливай! А то худо будет!
И вот тут до меня дошло. И стало очень холодно. Ведь когда я рылся в книжном шкафу, я полностью загораживал собою дверной проём. Значит, строго говоря, сейчас никакой старухи в комнате быть не может! Я неловко попятился и очень больно ушиб локоть о косяк.
Из прострации меня вывел дрожащий на столе мобильник. Мобильник мой. Стол — тоже мой. Значит, я дома. А вот как я сюда попал? И почему я, собственно, должен был как-то попадать к себе домой?
Я лежал на диване лицом в подушку и с отвращением ощущал, как прилипла к спине насквозь мокрая рубашка. Розовая с белым. Розовая… Под цвет обоев… Конечно! Вспомнил. И вовсе этому не обрадовался. Болел локоть. А эта родственница — она больная? Очень просится на язык слово «сумасшедшая», но почему-то оно казалось мне слишком страшным. Видимо, чересчур хорошо к ней подходит. Есть в этом слове… Господи, неужели бывают такие родственницы?! Да кто там всё не уймётся?!
Стараясь не отрывать лицо от подушки, я нашарил на столе телефон, поднёс к глазам… Да… Только Ромки мне сейчас и не хватало! Тем не менее, нажал приём. Разумеется, Ромка, Роман Витольдович — мой непутёвый коллега, был
оглушительно пьян.— Здорово, князь Мешко! Это я!
— А это — я… — настроения общаться совершенно не было.
— Как там моё Чертолье поживает? Черти не донимают?
— Слушай, ты чего хотел, а? — мне стало ясно, что разговаривать с Ромкой можно только приведя себя в состояние, аналогичное его собственному.
— Я? Ничего… Я только уз… узнать хотел, как тебе на моих маршрутах живётся. Как живётся? — он издал вопросительное мычание. Интересно получается, он не сам ушел? А его ушли? И он думает, что это я… Я его подсидел?
— Хорошо живётся, просто замечательно мне живётся! — я начал выходить из себя. — Я иуда, подлец и скотина: турнул коллегу с двух его маршрутов и всячески благоденствую по этому поводу! — рявкнул я, и на душе почему-то стало спокойнее. Видимо, привычные неприятности всё-таки спасают от вновь прибывших.
— А ты не горячиссссь… — икнул Ромка. — Не ори! А то я на тебя порчу наведу!
— Валяй. Только не забудь, что Алистер Кроули [3] сказал. «В колдовстве трижды воздаётся за содеянное…», — я замолчал и прислушался. По-видимому, Ромка заснул.
В ванной я рискнул заглянуть в зеркало. Взъерошенная физия, выглянувшая оттуда, на подвиги не вдохновляла, скорее наоборот. Бывают такие моменты, когда случается позавидовать самому незавидному… Я, например, позавидовал Ромке.
3
Алистер Кроули (англ. Aleister Crowley; урождённый Эдвард Александр Кроули (англ. Edward Alexander Crowley); 12 октября 1875 — 1 декабря 1947) — был известен как чёрный маг и сатанист XIX–XX века, один из видных идеологов оккультизма и сатанизма.
В дверь позвонили. И кто бы это мог быть?
— Приветка! — на пороге стояла светящаяся Славка. — Я не слишком рано?
Водолазка из чего-то — в тканях я полный дилетант — очень тонкого обтягивала её фигурку, словно вторая кожа.
— Знаешь, учитывая, что мы договорились… — я был немного смущён.
— Знаю. Просто мне не захотелось ждать вечера, — она улыбнулась. — Так мне можно войти?
— Заходи, конечно! Кофе?
— Лучше не надо!
Славка вошла, непринуждённо поцеловала меня в щёку и прошла в комнату.
— Что значит «лучше не надо»? — я прошёл следом.
— Я после кофе не знаю, куда себя деть: столько энергии сразу… Ух ты! Это всё — твои?! — глаза её вспыхнули. Славка с интересом смотрела на книжный шкаф.
— А чьи же! — не без гордости сказал я. — Моя библиотека!
— Вот это да! — Славка, забыв обо всём, читала, шевеля губами, названия на корешках; там, где их ещё можно было прочесть. — Сколько же им лет?!
Она наклонилась к одной из нижних полок и водолазочка, подавшись вверх, выставила на обозрение полоску… Полосочку…
— По-разному… — я встал рядом с ней. — Вот эта, например — ровесница Екатерины Великой… А этим — всего лет по сто…
— Всего? — весело усмехнулась Славка и посмотрела на меня.