Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь
Шрифт:
«Я что, это вслух сказала??? О, Господи, нет!»
С облегчением вздохнула – судя по расслабленному лицу Аверина, все-таки не вслух. Но ладони сводило от жажды, и она решилась. Запустила руку в темные волосы и начала поглаживать, цепляя ноготками затылок.
Он как будто только этого и ждал, запрокинул голову и прикрыл глаза, обнажая шею. Неимоверными усилиями приходилось сдерживать себя, чтобы не наклониться и не поцеловать небритый подбородок.
Провела по нему рукой, пробежалась пальцами и вернулась обратно. Аверин с едва уловимой улыбкой подставлялся под ее ласки, а потом внезапно
Запястье обхватили цепкие пальцы и дернули вниз. Она скользнула к нему на колени, уперлась локтями в широкую грудь, и оба задышали шумно, с трудом выталкивая воздух из передавленных легких.
Когда его руки легли на обнаженную спину, Оля не смогла сдержать глухой стон. Костя, кажется, тоже, но в ушах так шумело, что сейчас она бы не услышала даже сирену неотложки.
Пальцы дрожали от нетерпения и не слушались, когда расстегивали пуговицы на рубашке.
– Ты помнишь, что делаешь только то, что хочешь? – прозвучало где-то внутри. Она быстро закивала, а потом прошептала, касаясь губами умопомрачительно пахнущей колючей щеки:
– Хочу посмотреть на твой шов, я так и не видела свою работу, – язык тоже плохо слушался и заплетался. – А ты… Чего ты хочешь? – замерла, облизнув губу.
– Тебя, – сверкнули черные глаза.
И дальше взрыв. Нет, не взрыв, землетрясение. В пятнадцать, нет, сто баллов. А лучше извержение, потому что только раскаленная лава, бегущая по венам, может так опалять. И еще губы. И руки.
От запаха сносило не хуже, чем от прикосновений. Желание накатывало оглушающими волнами, и Костя не мог этого не чувствовать. Он безошибочно угадывал, что нужно, будто читал ее, как книгу.
– И я хочу…
Одна рука продолжала выжигать на спине узоры, а второй Аверин приподнял Олю за согнутую в колене ногу и вжал в себя там, куда схлынула вся ее пылающая в огне кровь. Хорошо, что в этом платье такой глубокий разрез, и почему она сразу не оценила?
Но в следующее мгновенье все мысли разом вышибло из головы ворвавшимся в рот языком, и ей показалось, что они падают в бездонную пропасть.
Поцелуй длился так долго, что Оля начала задыхаться. А еще стало безумно мешать платье. Ткань раздражала, стягивала, от нее хотелось избавиться как можно скорее. Возбуждение грохотало во всем теле бешеным оркестром.
«Да, я хочу тебя, Аверин, хочу до умопомрачения. Даже если это будет всего лишь одна ночь».
Оставалось убедить в этом собственное сердце, но сейчас Оля об этом не думала. Разве можно думать, когда горишь в огне?
– Хочу тебя… – снова послышалось в подкорке.
У Ольги в жизни хватало секса, но она не думала, что так бывает, что можно так плавиться и сгорать только от одного предвкушения…
«Потому что не любила. И только он – любимый. Вот и все».
– Так бери… – прошептала и захватила губами выпуклость на шее. Теперь пришла его очередь застонать.
В руке блеснул квадратик фольги, Костя поднес его к зубам, чтобы разорвать, и она его остановила, накрыв своей ладонью.
– Не надо… Я на таблетках…
Не потому, что хотела обмануть, а потому, что сейчас имя свое бы не выговорила, не то, что диагноз. Потом скажет, когда-нибудь, если
понадобится. Квадратик щелчком улетел за пределы видимости.– Я проверялся… – от одного шепота уже можно было начинать сгорать.
Не было сил говорить, смогла только покивать. Ну поймет же, что и она тоже? Обеими руками расстегивала ремень, но ничего не получалось.
Он понял. Завел руки за спину, рванул ремень, полоску белья, стянул с плеч платье – очень, очень удачное платье! – и заполнил собой, выбив воздух из легких.
Она ахнула, он зашипел. Несколько секунд смотрели глаза в глаза, а потом вместе начали двигаться, впившись друг в друга поцелуем-укусом.
Аверин был горячий, резкий, жадный. Давал понять, что слишком долго ждал, чтобы сейчас уступить и дать ей хоть немного продышаться, хоть немного перевести дух. Разрядки сотрясали, взрываясь в голове сверхновыми звездами.
Он перенес ее на кресло после второй, накрыв идеальным, тренированным телом. Мышцы как веревки, пресс будто из камня. Она успела сорвать рубашку и теперь впивалась ногтями в тугие мышцы спины, прикусывая рельефные плечи. Слишком идеальный мужчина сейчас в ней, слишком…
– Вместе, Оля… – зашептал Костя громко в висок. Она закивала и подалась к нему, обхватив за шею.
Если падать в бездну, сгорать в пепел, улетать к звездам, то только так, только с ним. С любимым мужчиной. Идеальным.
– Ты… – он дышал хрипло, не разжимая объятий. Капельки пота блестели на лбу и висках, хотелось их слизать, но сил не было даже потянуться навстречу. – Я знал, что ты горячая девочка, но что такая…
Она не дослушала, уплыла в сон уже в который раз за их бурную безумную ночь. Чтобы в который раз проснуться, разбуженная укусом в плечо или размеренными толчками снизу. Кстати, она и не заметила, когда они успели переместиться в спальню.
Но видимо Аверин тоже устал, потому что больше ее не будил, и когда Ольга проснулась, солнце уже хозяйничало вовсю. Открыла глаза и увидела Костю, который смотрел на нее, опираясь на локоть.
– Доброе утро, – провел костяшками пальцев по щеке, она поймала их губами.
Легла на спину, потянулась, Аверин наклонился и поцеловал в распухшие, пересохшие губы.
– Пить хочу, – пожаловалась, и он поднялся с кровати.
– Вода, сок, тоник?
– Вода.
Прошел к угловому шкафу, открыл створку, там оказался мини-холодильник. Оля с тайным удовольствием наблюдала за его неторопливыми движениями, пристроив подбородок на сложенные домиком ладони.
– Аверин, а ты знаешь, что у тебя ямочки на заднице?
Он достал из холодильника запотевшую бутылку воды и повернулся к Оле.
– Конечно, милая, я же каждое утро рассматриваю в зеркале свой зад. Перед тем как начать бриться. Это у меня что-то вроде обязательного ритуала.
Она смеялась даже когда Аверин отобрал у нее бутылку и начал медленно, не спеша целовать, то углубляя поцелуй, то лишь слегка касаясь губ.
По телу вновь побежали маленькие молнии, заставляя повернуться на живот, отбросить волосы и подставляться под щекочущие ласки небритых щек. Его ночные поцелуи и движения были такими же – то глубокими, то кружащими по поверхности и сводящими с ума.