Моя незнакомая жизнь
Шрифт:
– В ваше следствие я не лезла, а что мне делать в мое личное время и чего не делать, не собиралась спрашивать разрешения. И нечего так вопить.
– Это ты перестань кричать на меня, не то закрою сейчас в КПЗ! Посидишь там, остынешь, о жизни подумаешь.
– Давай, попробуй, закрой. Андрей меня быстро оттуда вытащит, обрадоваться не успеешь. А я тебя после этого знать не захочу.
– Испугала!
– Ах, так?
Более глупого диалога придумать, конечно, невозможно. Но мне отчего-то весело, потому что появился мой давно забытый кураж, когда
– Ладно, начнем все сначала. – Игорь Васильевич устало потирает переносицу. – Марина призналась, что именно она взяла твои ключи для Нины Литовченко?
– Ясен хрен, призналась. Пришлось. А когда до нее дошло, в какую историю она вляпалась, то…
– Собственно, так я и думал.
– Ты Нину порасспроси. Она теперь не отвертится.
– Сначала ее найти надо. Иди домой, Рита. Я вечером загляну, не возражаешь?
– Заходи. А что значит – найти?
– Сама не понимаешь? То и значит. Исчезла мадам Литовченко! Иди, Рита, у меня и без тебя головняка хватает.
Видали такое? Нахал! Но в одном он прав: пора идти, работа стоит. Руслан меня со свету сживет, если я не буду приносить прибыль предприятию. Да и мне надо зарабатывать, нам с Вадиком ничего с неба не падает, волка ноги кормят. Я шагаю к выходу и слышу вдогонку:
– Ты сейчас куда?
– А что?
– Вот же дурацкая манера – отвечать вопросом на вопрос! Я собираюсь отдать тебе вашу Маринку. На поруки.
Я ошалело вытаращилась на Панкова. Нет, менты все-таки немного с приветом.
– Ну, чего ты? – Игорь Васильевич примирительно поднимает ладони. – А что прикажешь мне с ней делать? Один раз ее уже пытались убить, и кто знает, не попытаются ли еще. А так…
– А так попытаются убить нас обеих.
– Нет. – Следователь снова серьезен. – Если бы тебя хотели убить, то давно бы убили. Но кто-то хочет подвести тебя под статью, подставить, убрать за решетку, а не убивать.
– Планы у моего благодетеля могут ведь и поменяться!
– Не думаю. Но ты пойми: девчонка испугана, может натворить глупостей, а у тебя будет под присмотром.
– Я ей что, мать или прочая родственница? У нее бабка имеется, та пусть и занимается внучкой. Ишь как девку распустила! Или закрой ее в каком-нибудь вашем клоповнике, и пусть сидит. Чего? Что я снова не так сказала?
– Собственно, именно там она сейчас и находится. Но…
– Ты что, спятил?! Запер Маринку в камере вместе с бомжихами и проститутками?!
– А чего ты возмущаешься? Сама это только что предложила.
Он еще смеется!
– Идем, выпустим нашу птичку. Не злись, Рита, но что еще я должен был с ней сделать? По крайней мере, жива.
– Ты уверен?
– Ну да. А что ей там сделается?
Интересно, Панков и родился толстокожим носорогом, или работа нарастила на нем панцирь? Наверное, были предпосылки.
Мы идем по коридору, я вся киплю, а мой спутник молча ухмыляется.
– Не
злись, Рита.– Да иди ты в пень, Игорь Васильевич!
– Ты, когда злишься, становишься очень красивой.
– А в другое время страшная, как атомная война?
– Я не то хотел сказать.
– Ты лучше вообще ничего не говори.
Его лицо становится серьезным, и мне хочется столкнуть Игоря с лестницы, по которой мы спускаемся. И если мне повезет, он сломает себе шею.
– Кстати, каким образом ты так быстро оказался в Маринкиной квартире? Как вы все там оказались?
Панков только поднимает иронично брови. И что сие значит? А, я знаю, что!
– Ты следил за мной?
– Рита…
– Как ты мог?!
Он останавливается и берет мои ладони. Его лицо на уровне моего – Игорь стоит ступенькой ниже. И что это значит?
– Послушай меня, не перебивай. – Голос его утрачивает прежние легкие интонации. – Ты должна понять, все происходящее не игрушки, не идиотское кино или детективный романчик. Видел, видел их на полках у тебя, почитываешь! Имели место два убийства, причем очевидно, что кто-то пытался подставить тебя. Погибли люди. Только для этого! Но я разберусь. Мы все разберемся. Однако мы должны выполнять определенные следственные действия, а ты…
– Не продолжай, все ясно. Просто мог сказать мне.
– Не мог. Ты бы начала дергаться, вести себя не так, как всегда, и кто-то бы это заметил.
– Полагаешь, за мной еще кто-то следил?
– А ты сама-то как считаешь? Рита, те фотографии были смонтированы не на пустом месте. Кто-то на протяжении длительного времени фотографировал тебя – в разных местах, позах, в разной одежде, с разной мимикой. Это дело не одного дня, а ты даже не заметила.
– И что?
– А ты подумай, что. Идем, заберешь свою Маринку.
– Она не моя. Что мне с ней делать? Пусть бабка ее забирает…
– Бабка загремела в больницу с серьезным сердечным приступом.
– Вот черт!
– А то. Ее, наверное, вызвали с работы соседи, и старушка испугалась.
Я представляю: примчалась пожилая женщина домой, а на полу труп, по квартире полиция бродит, ценности присваивает, а оказывается, кто-то заявился, чтобы убить ее единственную внучку. Кто угодно бы испугался, а уж бабулька и подавно.
КПЗ в подвале, как водится. Для нас открывают решетки, гремят замки – враждебно и безнадежно тут, а уж запахи… Собственно, а чего я ждала?
Маринка сидит в отдельной клетке, что само по себе уже неплохо. Но вместо стен здесь решетки, так что она, наверное, вдоволь налюбовалась на своих соседей: две вонючие бомжихи, причем одна с явными признаками сифилиса, дальше – несколько бомжей и лысый здоровяк в черной куртке.
Увидев нас, Маринка подскакивает и бросается к решетке. Дверцу открывают, и девчонка с размаху впечатывается в меня, обхватывает за шею руками, хватаясь, как утопающий за спасательный круг. Я чувствую, как дрожит ее худенькое тело, а она горячо шепчет мне в ухо, захлебываясь слезами: