Моя незнакомая жизнь

– Уже посмотрел, мне все подходит. Беру.

Я быстро договариваюсь с теткой, выдаю ей список документов, необходимых для составления договора о задатке, и прямиком в агентство. Ленка проведет все сама, а я попрошу Петьку свозить меня в магазин. Купим новый ковер, он мне его и затащит на пятый этаж.

– Где ты ходишь?!

Так оригинально Руслан высказывает свою радость от того, что его сотрудница наконец добралась до офиса.

– Через час придут люди на задаток, – сообщаю я.

Лицо шефа становится непроницаемым – это он пытается дать мне понять, что я плохая работница, потому что только теперьсоорудила задаток.

В агентской обычный день: все одновременно говорят по телефонам, перекрикивая друг друга, и я ловлю себя на мысли, что привыкла и к шуму, и к Руслану, и к сумасшедшим клиентам. Но моя жизнь могла просто исчезнуть, измениться навсегда – так страшно, неисправимо и катастрофично, что даже подумать страшно.

– О, Ритка! Кока-колу будешь? – Лина жизнерадостно машет рукой. – Иди к нам, мы хот-догов купили на всех, еще горячие. Милые девочки в ларьке всегда дают Пете свежие булочки. А как я пойду или ты, обязательно вчерашние подсунут.

– Ага, потому мы его теперь и посылаем за ними. – Галина Николаевна тонко улыбается. – Видишь, и от мужчин иной раз бывает польза.

– Только иногда, – парирую я.

Последняя фраза Галины Николаевны была камнем в мой огород, потому что я уверена: от мужиков польза бывает крайне редко. Сегодня большинство семей держатся на заработках женщин, а мужчины лежат на диванах и в потолок плюют. На мой взгляд, лучше рыбок завести, чем супруга. Те хотя бы не гавкают, как собака из будки: «Где ты шляешься? Я голодный!», а молча плавают. Сплошная эстетика и никаких нервов. Бросишь корм – поедят молча, не бросишь – молча подождут.

Раньше я завела бы дискуссию, и мы бы все посмеялись всласть, а Петька стал бы краснеть и крутить головой, как бычок, которого заедают оводы. Но не теперь – не тот настрой. Я не могу сделать вид, будто ничего не случилось, потому что случилось, и многое, и конца этому не видно. Я должна во всем разобраться.

Когда у человека случается беда, друзья и знакомые сначала бросаются на помощь, но если проблема не решается ни сразу, ни в обозримом будущем, начинают по одному и группами незаметно дистанцироваться, пока человек не остается наедине со своим несчастьем. Явление нормальное, ведь всякой доброте есть предел. Но я еще далеко от предела и потому воспользуюсь их добротой. Все они помогут мне, сколько смогут – пока я не останусь одна наедине со своим неизвестным врагом.

– Спасибо, девочки, я не голодная.

– Садись, рассказывай. – Галина Николаевна придвигает мне стул. – Петь, закрой дверь.

Моя мама говорит, что нельзя доверять людям – и я, собственно, с ней согласна. Но мы здесь так давно работаем вместе, так много всего повидали, и ни у кого не осталось никаких иллюзий. Наверное, риелторы – самые большие циники после патологоанатомов. Ибо те видят внутренности физиологические, а мы – духовные, потому что нигде человек не раскрывается так, как около кучи денег, а недвижимость и есть эта куча денег.

– Вообще-то нечего рассказывать.

– Да брось! – Лина делает изрядный глоток из стакана. – Дело темное и неприятное, но ты должна знать, с какого перепугу все это на тебя упало. Даже если тебе кажется, что не знаешь, на самом деле в твоей голове имеется ответ.

– Может, и так, но я его пока не нашла. Я никому не мешаю, живу, как все.

– Это ты так думаешь. – Галина Николаевна недоверчиво качает головой. – Рита, дело именно в тебе. Что-то есть или было в твоей жизни, из-за чего все и происходит.

– Только что со мной пытался выяснять отношения Торопов. Наехал на меня как танк.

– Торопов? – Ника удивленно поднимает брови. – А, хозяин той «хрущевки». И чего хотел?

– Сказал, что ищет свою жену, которая, по его словам, позвонила ему и сообщила, что едет к нам в офис. Еще сообщил, что я с ней знакома, потому что мы учились в одной школе.

Тишину, которая возникает вдруг, можно резать ножом. Все смотрят на меня. Но мне нечего сказать, все равно ничего не клеится. Я не знала тех, кто младше, просто на них внимания не обращала. Вспоминаю свою школу вполне спокойно, хотя для многих годы учебы – моральная травма на всю жизнь. Большинство школ – жестокие сообщества, потому что там собирается большое количество подростков, неуверенных в себе, а потому агрессивных, как акулы. Или инертных. Если добавить еще и психически нестабильных училок, чувствующих свою обреченность на тяжелую работу, все это создает нездоровую атмосферу, которая может сломать человека на всю жизнь, если он по характеру не хищник, а жертва.

Теперь я уже не жертва. Когда-то давно дала себе слово, что никогда больше не буду жертвой, и с тех пор все делаю для того, чтобы никому и в голову не пришло вытереть об меня ноги. А потому живу в мире с собой и окружающими. Но сейчас какая-то сволочь решила, что я слишком спокойно живу.

– И что, ты таки училась с ней? – Галина Николаевна вопросительно смотрит на меня. – Или Торопов что-то путает?

– Не знаю. Я не помню ее. Нина моложе меня, так что это нормально.

– Правда, кто из нас помнит мелкоту… – Лина привычно накручивает локон на палец. – Но даже если так, даже если ты училась с ней в одной школе, что с того?

– Может, ты ее чем-то обидела? – ступил Петька на тонкий лед. – Ты иногда бываешь…

– И через двадцать лет Литовченко решила отомстить, убив двух людей в надежде, что обвинят Риту? – Ника усмехается. – Нет, не похоже на мотив. Рита, конечно, бывает гвоздем в сапоге, но есть же сроки давности.

– Может, она так ее обидела, что всю жизнь плохо дышалось?

– Отличное же мнение у вас обо мне сложилось…

Народ поворачивает ко мне головы. На лицах выражение пойманных на горячем. Собственно, мы все здесь не подарки, и до сегодняшнего дня я думала, что с этим у нас нет проблем. Но, оказывается, есть. Я-то воспринимала наши непростые характеры как должное, но это не значит, что остальные думали так же.

– Рита, сейчас не время для церемоний. – Лина Белова в упор смотрит на меня, и взгляд ее глаз холодный, отстраненный. – Мы все тут суки не из последних, и каждый в состоянии достать кого угодно, а потому примем это как данность и будем двигаться дальше. Значит, Литовченко ты не помнишь совсем?

– Совершенно.

Я не стану говорить им, что была в школьные годы совсем другой. Я долго играла в куклы, вплетала в косы яркие банты, читала сказки и верила, что все на свете устроено хорошо и правильно. А потом кое-что случилось, и все изменилось раз и навсегда. И я тоже.

– Тогда надо выяснить, правду ли сказал Торопов. – Ника рассматривает свои ногти. – Ты можешь точно узнать?

– Думаю, да.

– А что нам это даст? – Галина Николаевна яростно помешивает кофе. – Даже если все так, что с того? Учеба в одной школе не объясняет…