Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 2
Шрифт:
— Какого? — Спросил я. — Давайте зайдем. Становится холодновато.
Мы переместились с балкона в коридор, с которого можно было видеть, как внизу, на первом этаже банкетного зала гуляют гости.
Все уже поддали водочки, и начались танцы. Аллегрова пела им сквозь громоздкие динамики колонок:
Фотография девять на двенадцать,
С наивной подписью «на память».
Фотография, где мог ты улыбаться,
Хотя улыбкой вряд ли что исправишь.
— Ты предотвратил перестрелку, понимая, что такой шаг может лишить тебя воли. Воля — очень многое для вора, — продолжал Кулым. — Иной раз гораздо
— В тот момент мне было как-то не до раздумий, — глянул я вниз. — Либо это, либо погибнут непричастные. Я знаю, что в этом зале много бандитов. Знаю, что есть нечестные чиновники и продажные менты. Но есть и непричастные люди, которые не должны платить за ошибки своих родственников.
— Очень благородно, — сказал Кулым.
— Я считаю это скорее прагматичным подходом, чем благородным. Всегда лучше, когда непричастные остаются в стороне.
— Не уж то нет в этом твоем подходе ничего человеколюбивого? — Спросил вдруг Кулым.
Я хмыкнул, но не стал отвечать.
— Вот, — Кулым улыбнулся. — Я ведь прекрасно вижу тебя, Виктор Летов. За своей показной прагматичностью ты прячешь человеколюбие и гуманизм. И хоть ты пытаешься скрыть эти качества за жестокостью и даже черствостью, они проступают в самый критический момент. Эх, Витя. Не в то время ты родился. Новая Россия не любит таких, как ты. Тут в почете выгода. А появился бы ты на свет где-нибудь в двадцатые годы, в сороковые стал бы героем.
— Вы излишне романтизируете все это, — сказал я суховато.
— Нет. Я лишь хочу сказать, что многим, даже мне, есть чему у тебя поучиться. К сожалению, вряд ли такие, как я еще способны на это.
— Учиться никогда не поздно.
— Только не когда твои руки по локоть в крови и в дерьме, как мои, — проговорил Кулым. Потом мы недолго помолчали.
— Да, кстати, Витя. Есть у меня к тебе один очень серьезный вопрос. Или, скорее, предложение. Выслушаешь?
— Выслушаю, — сказал я. — Но не обещаю, что дам ответ немедленно.
— Ты дашь. Дашь тут же, — кривовато ухмыльнулся Кулым. — Вопрос это предполагает.
— Ну что ж, — я вздохнул. — Что у вас за вопрос?
Глава 22
— Сначала выслушай и не перебивай, — сказал хрипловато Кулым.
— Ну хорошо, — ответил я, не отводя взгляда от веселящихся гостей.
Кулым покивал, помолчал пару мгновений, протяжно выдохнул носом. Потом начал:
— Настают тяжелые времена в нашем городе. Тяжелые времена для всех, но особенно для моей семьи. Нет больше единства в верхах, что сидели на Черемушках. Между нами началась война.
Нахмурившись, я посмотрел в тускловатые глаза Кулыма. Он выглядел уставшим как никогда. Обычно старик молодился и держался крепким. По-другому во главе ОПГ и не получится. Но теперь на лице его будто бы отразилась вся усталость, накопленная этим человеком за его длинную жизнь.
— Седой и Комар пошли против меня. Дело в наркоте. Они считают, что, торгуя ей поднимутся как никогда. И в общем-то, это правда. Поднимутся. Вот только я против таких дел. Немало я видел в молодости торчков, окончивших жизнь
под забором. В перестройку потерял многих своих. Дрянь эта забрала. Потерял я и сына.— Да? Он же жив, — нахмурился я.
— Старший, Иосиф — да. Но Ринат подсел на героин, когда попал в Афганистан. Не выдержал он напряжения войны и когда вернулся, уже плотно сидел на этой дряни. Ринат — поздний мой ребенок. От второй жены. Больно сильно я его опекал. Ну и вырос он от этого очень уж жаждущим воли. Волю он нашел сначала в армии, а потом и в наркоте. Так уж он думал.
— Передоз? — Спросил я.
— Наркота сожгла его изнутри. Гнить стал заживо. Превратился в животное, и сделать я ничего не смог. Ринат уехал из Армавира в Москву. Прятался от меня. Ну и узнал я о его смерти уже после того, как могила сына просела и сравнялась с землей. Узнал от Иосифа.
Кулым помрачнел. Опустил взгляд к молодым. На лице его отразилась настоящая слабость. Сейчас со мной разговаривал не Кулым, а всего лишь Марат Кулымов — немощный, покалеченный жизнью человек.
Тогда я понял, почему он так стоит за семью. Не справился он с воспитанием своих детей. Чувствовал поэтому за собой большую вину. И теперь, на склоне лет, поняв, что для него действительно важно, в трехкратном размере пытался отдать свой родительский долг внучке. Я видел, что именно в ее благополучии он видел благополучие своей «Семьи». Марина была для него семьей.
Потом на ум мне пришла другая мысль: неужели так сильно он мне доверился, что разрешил себе проявить в моем присутствии слабость? Разрешил себе быть слабым. А был ли кто еще, кроме меня, кто видел его таким?
— Я устал, Витя. Очень устал. И хоть впереди ждут меня суровые трудности, я могу с ними не справиться, если даже приложу для этого все усилия.
— Я понимаю, к чему вы клоните.
— Очень хорошо, — Кулым снова посмотрел на меня. — Значит, ты понимаешь, что кто-то молодой, решительный, полный сил сможет преодолеть эти трудности. Вот только беда в том, что нет у меня наследников, которые бы взяли все в свои руки. Оба сына получились бестолковые. Доверить руководство кому-то из своих людей я тоже не могу. Им тяму не хватит.
Я молчал, внимательно слушая и не перебивая. Понимал, какой вопрос он хочет мне задать, какое предложение сделать. Да только хотел, чтобы старик проговорил это вслух. Знал я так же, какой дам ответ. Мне кажется, он тоже знал.
— Тебя я знаю в сто крат меньше времени чем каждого из моих. Но в то же время ты проявил себя в сто крат лучше, чем любой из них. Скажи, Витя, пойдешь ли ты ко мне? Согласишься ли взять мои дела в свои руки? Конечно, не сразу, а со временем. Начнешь с бригадира, а то пацаны не поймут. Но до верхов ты дойдешь быстро.
Я вздохнул. Я никогда не курил и следил за здоровьем всю мою жизнь. Но в этот момент мне захотелось выкурить сигарету. Как обычно, когда в душе моей возникал какой-нибудь нехороший соблазн, я подавлял его силой воли. Подавил и это пагубное желание.
— Я рад, что вы доверяете мне настолько сильно, Марат Игоревич, но я откажусь от вашего предложения. Я не могу связать свою жизнь с ОПГ. Совесть мне не позволит.
— Зачем же ты помогал мне все это время? — Спросил Кулым совершенно ровным тоном, в котором снова проявились нотки жесткости.