Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 2

— Сученышь, — прошипел я. — Наложил гнили в середину и хорошими прикрыл.

— Вот знал же, что какая-нибудь херня будет, — зло проговорил Степаныч.

— За лохов нас держит. Не боится ничего. Решил впарить испорченные, чтоб избавиться, а ну, пойдем к нему, — сказал я и поднялся.

Собрав все это в пакет, мы вернулись к армянам. Благо далеко не отошли. Там аэродром уже вовсю торговал с окружившими его женщинами. Видно было, что его апельсины пользуются успехом.

— Э, уважаемый, — позвал я. — На минутку.

Никто, ни торговец, ни его худощавый помощник, даже не отреагировали. Просто сделали вид, что нас нет. Я взял у Фимы пакет, нагло протиснулся сквозь народ, вызвав этим возмущение какой-то старушки. Без разговоров пробился к ящикам, а потом просто вывалил весь свой товар ему на весы.

— Э! Ты че такое делаешь?! — Крикнул аэродром.

— Говённые твои апельсины. Пять минут назад купил, и вот. Ты наложил нам испорченного и прикрыл все нормальными.

— Э, че врешь?! Уйди отсюда! — Зло посмотрел на меня армянин. — Не знаю я,у кого ты там покупал! Не мой это апельсин! Иди! Че мешаешь торговать?!

— Давай нормальные. Я сам выберу, — посмотрел я ему в ореховые глаза холодным взглядом.

— Ану! Иди отсюда! — Гаркнул он.

Я глянул на ящик, что стоял ближе ко мне. Потом просто перекинул его. Апельсины рассыпались по асфальту, и внизу, под спелыми, оказались мятые, влажные, покрытые плесенью.

— Ты че творишь, хулиган?! — Закричал аэродром.

— Не твое, говоришь? — Сказал я. — Вон, смотрите, че он вам впаривает.

— А ведь, правда! У меня тоже! — Пискнула какая-то женщина, порывшись в своем пакете.

Остальной народ, что собрался вокруг, тоже гневно загомонил.

— А ну, что тут? — Внезапно раздался прокуренный, низкий голос.

Толпу тут же распихали, и к нам с Фимой Степанычем и аэродромом прошел Маленький Чоба в сопровождении своих людей.

— Что тут такое? Чего ты кричишь, а Вачик? Кто тебя обижает?

— Вот, торговать мешают! Прилавки мои ломают! — Пожаловался аэродром по имени Вачик.

Чоба посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я не отвел глаз.

— Ты что делаешь а? — Сказал он. — Зачем безобразничаешь?

Глава 24

— Ага! Прилавки мне ломает! — Подгавкнул Вачик.

— Он продает людям некачественный товар, — сказал я. — Дурит, попросту говоря.

Чоба так и не отвел от меня своего холодного взгляда. Маленькие его глазки на полном лице казались какими-то рыбьими и безжизненными. Решительно непонятно было, что же на уме у этого армянина.

— Вон, народ весь возмущается, — поддержал меня Фима.

— Пусть даст нормальных апельсинов, и мы уйдем, — вмешался Степаныч. — Мы ему заплатили как надо.

— Какой народ? — Вдруг сказал Маленький Чоба. — Я что-то не вижу, чтобы вокруг кто-то ругался на апельсины нашего Вачика.

Чоба развел руками. Краем глаза я видел, как возмущение окружающих быстро исчезло, впрочем, как и сами окружающие. Почувствовав опасность, которая исходила от этого человека и его людей, покупатели быстренько рассосались, смешались с толпой остальных посетителей базара, оставив нас один на один с авторитетом.

— Вот! И всех покупателей мне распугал! — Снова вставил аэродром свои пять копеек.

— Ты зачем Вачегану торговлю портишь? Зачем некрасиво так себя ведешь? А если уж тебе его апельсины не нравятся, покупай где-нибудь еще, — очень хрипло проговорил Чоба.

— Пусть наложит мне нормальных апельсинов, — не отступал я.

— Каких апельсинов?! Ты у меня ничего не покупал! Врет он все, Ара Рафикович, врет! — Снова вякнул нечистый на руку торговец.

— Ты про Вачика не ври, он у нас порядочный человек, — сказал Чоба.

— Ваш порядочный человек гнилью торгует. Нужны доказательства? Вон, они у вас под ногами валяются. Нехер покрывать таких подонков, — проговорил я, добавив в голос еще больше льда.

Чоба нахмурился, поджал свои пухлые, в темных пятнах губы. Я видел, как один из его людей поигрывал кастетом, другой разминал сбитые кулаки. Третий, пузатый, откинул куртку, демонстрируя всем придавленный объемным животом ТТ, сидящий за поясом.

— Не надо, Витя, — взял меня за плечо Степаныч. — Не связывайся еще и с этими. Давай у кого-нибудь другого апельсинов купим.

— Вот, послушай своего старшего товарища, — Чоба улыбнулся. — Но только заплати Вачику за испорченный товар и иди себе с миром.

Глаза аэродрома заблестели, а сам он растянулся в желтозубой конской улыбке.

— Знач так, платить мы ему ничего не будем, — сказал я. — Пусть отдаст наши апельсины, тогда мы уйдем.

— Витя, — снова потянулся ко мне Степаныч.

— Ты че безобразничаешь, мальчик? — Даже удивился Чоба. — Ты зачем так дерзко разговариваешь со мной? Поучить тебя, как надо со старшими говорить?

— Поучи своих торгашей людей не дурить.

Чоба недобро заулыбался. Сказал что-то на армянском, и его люди подступили к нам. Я тут же схватился за рукоять моего Макарова, хранящегося во внутреннем кармане. Степаныч с Фимой, как один полезли в карманы за оружием.

— Чоба! Чоба! — Послышалось из толпы, — Чоба!

Авторитет, сверлящий взглядом мою куртку с пистолетом, обернулся, поднял руку.

— Чоба! — Прибежал крепкий армянин запыхавшись. Видать, гнал со всех ног. — Там снова эти… скины! Фашики! Громят прилавки со стороны южного входа.

Чоба обернулся к нему так, как будто был бессмертным и забыл о моем пистолете.

— Фашики? — Он громко выругался по-армянски. — Ай! Я зачем вас на входах поставил, а?!

— Ну мы отошли… — Виновато проговорил крепкий.

— Повезло тебе, мальчик, — сказал Чоба, блеснув мне своими рыбьими глазами.

Потом, подгоняя армян на своем, повел всю группу вглубь рынка. Их широкие спины исчезли за людским потоком.

— Мало тебе, Витя, проблем на голову? — Проговорил Степаныч.

— Степаныч, — обернулся я к нему, — ты забыл, как сам гонял бандосов еще три года тому? Когда это ты за голову взялся?

— Я ж за тебя переживаю, Витя. Разве ты не понимаешь?

— Понимаю, — я кивнул. — Потому тебя и держусь.