Моя Оборона! Лихие 90-е. Том 3

По правде сказать, если бы не Женя, который описал мне Ваню, я бы и сам не узнал парня, но теперь я видел некоторую схожесть с семейством Корзунов: белые едва видимые на лице брови, светлый, почти белый ежик отрастающих волос на вытянутом черепе мальчишки, дедовский подбородок, очень похожий на тот, что достался и самому Жене. А самое главное — флегматичный, немного отсутствующий взгляд.

— Здорово, пацаны, — сказал я подошедшим, — я смотрю у вас тут разновозрастная компания.

Тем временем татуированный шепнул что-то длинному. Тот сразу скривил лицо в какую-то недовольную гримасу, но кивнул.

— Серпа нету сейчас, — сказал скин со свастикой. — Отъехал не надолго. Расскажи мне, что тебе надо. Может, и договоримся.

— Уверен, что договоримся, — кивнул я. — Работа как раз, по-вашему, так сказать, профилю. Один еврей кинул моего хорошего друга на большие деньги. Ну и теперь надо, чтобы он за это ответил.

— Еврей, значит? — Хмыкнул Серп, когда приехал и мы зашли в дом.

Это был крепкий и широкоплечий мужик с полоской коротеньких волос посередине черепа.

— Говорит, еврей, — подтвердил ему татуированный, носивший немного неподходящее ему по размеру прозвище Кувалда.

Третьим из лидеров этих скинов, привезшем Серпа к дому на старой ржавой копейке, оказался молодой и крепкий как все они, парень которого называли Снегирем.

Щелкопрядов, еще когда я передавал ему папку черного риелтора, рассказал мне немного про этих скинов. Серп и Кувалда были родом из Петербурга, а Снегирь — из Москвы. Все трое бежали из столиц сюда, в Краснодарский край, потому что наломали каких-то дров у себя на малой родине. О чем конкретно шла речь, опер мне рассказать отказался. Сказал, что это «тайна следствия».

Вся троица была фактурной. Кроме свастики на шее, Кувалда носил на предплечье не очень удачный портрет Гитлера, над которым развивалась геральдическая лента с надписью «Готт мит унс» То есть, «бог с нами», если по-русски. Правда, языческое ярило, что набил Кувалда на плече, вносило определенную неясность в то, какой именно бог тут имеется в виду. Все эти художества я смог увидеть, когда скин снял свою джинсовку и остался в клетчатой рубашке с оторванными рукавами, застегнутой под самое горло.

Снегирь же, был ниже остальных по росту и татуировок не носил, правда накинул на плечи нацистский китель времен второй мировой, снятый, видать, с какого-то реконструктора. Левая часть груди кителя была усеяна разномастными значками и медалями третьего рейха. Были там, и железные кресты, и какие-то бляхи с орлами и фашистскими фасциями.

Особенно меня позабавил синий с черной свастикой крест, носивший гордую надпись «Дер дойчен маттер». По словам одного коллекционера редкостей, с которым я познакомился еще в моей прошлой жизни, в нулевых, подобные награды выдавались многодетным женщинам фашистской Германии. Знал ли об этом Снегирь, или же ему просто понравилась свастика на кресте, я даже и не брался размышлять.

На Серпе же я не видел никаких тату. Вообще, он и выглядел на редкость скромно, если такое слово, можно сказать, в отношении скинхеда. Серп носил футболку цвета хаки, заправленную в серые штаны армейского кроя. На шее, прямо поверх футболки, болтался на широкой серебряной цепи большой христианский крест. Правда, и тут Серп смог выделится. В широкие лямки брюк он вставил самодельный кожаный ремень с армейской бляхой от поясного. Самое забавное, что бляха была советская.

В общем, по одному внешнему виду этих людей, я понял, что вся их странная идеология была настоящей свалкой из всего, чего только можно: нацизм, социализм, христианство, да даже язычество. Скинхеды умудрялись сочетать, казалось бы, несочетаемые вещи. Этим они показывали, что дело тут совсем не в каких-то идеалах. Это была обычная банда, собравшаяся взять свое от девяностых и хорошенько размять кулаки.

— Ага, — кивнул я. — Еврей.

Когда приехал Серп, меня провели в дом, в небольшую кухню, которая широким окном выходила на задний двор и запущенный огород. На кухне было грязно: засаленная скатерть, тухлая стоячая вода в раковине, брошенный нарезанный хлеб и банки от консервов на кухонном столике.

— Кувалда, закрой дверь, — сказал Серп.

Татуированный нацик затворил дверь, сунув между ней и косяком специальную сложенную бумажку.

В кухне пахло сыростью. Неприятно воняло что-то из съестного, явно испортившееся. Возможно, это несло от ведра с помоями, стоявшего рядом с умывальником.

Пока меня вели в кухню, я украдкой смог оценить масштабы банды. По крайней мере, количество тех людей, что были сейчас в доме. А насчиталось их негусто, всего человек двенадцать, большинство из которых — несовершеннолетние пацаны.

По большей части они занимались ничего неделаньем, некоторые, правда, тренировались: отжимались, тягали шестнадцатикилограммовые гири.

В целом, создавалось впечатление, что главарь держит их в ежовых рукавицах, не разрешает курить, употреблять алкоголь. Тем не менее судя по пустым бутылкам водки и пива, стоявшим под столом, сама троица «лидеров» не соблюдала собственные заветы. Для меня это был хороший знак. Почти сразу же я получил и второй.

Серп встал и полез в навесной шкаф кухни. Зашуршал целлофановым пакетом. Достав несколько самокруток, он раздал их остальным. Предложил мне:

— Будешь?

— Не курю, — сказал я.

— Точно? — спросил он и закурил. Закурили и остальные.

Я тут же почувствовал терпкую вонь, напоминающую резкий запах перетертых еловых иголок.

— Афганка? — Спросил я.

— Ну, — сказал Серп и его глаза заблестели под действием зелья. — Мож все-таки будешь?

— Просветляет, — буркнул Кувалда, растянувшись на стуле.

— Тогда тем более нет, — пожал я плечами.

— Ну, как знаешь, — расслабленное от тяги лицо Серпа вдруг снова ожесточилось.

Густой дым поднялся к потолку, стал клубиться у одинокой лампочки.

— Чего тебе нужно от нас? Как нашел? — Спросил Серп ледяным голосом.

— Слышал про вас, — ответил не менее холодным тоном я. — А нужно мне порешать один вопрос.

— С Евреем, который кинул тебя на деньги, — хмыкнул Серп.

— Моего родственника.

— По тебе видно, что ты из братков, — он сделал новую тягу, выдохнул вонючий дым. — Че, сам порешать не можешь?

— Эту проблему — нет.

— Почему?

Я посмотрел на всех нациков, развалившихся на стульях, вокруг стола.

— Я из черемушенских, — солгал я. — А еврей, как раз под нашей крышей. Если я его трону, у верхов возникнут вопросы. Дело тут личное, с группировкой никак не связано. Нехорошо трогать тех, кого доешь без всякой серьезной причины. А личные обиды к серьёзным причинам не относятся. Если, конечно, это личные обиды рядового бойца.

— Ну а мы тебе зачем? — Кивнул уже привычным мне жестом Кувалда.