Моя прекрасная убийца [Сборник]
Шрифт:
— Потом! — бросил я, повернулся к ней спиной и двинулся, пригибаясь, вдоль стеллажей. Я шел довольно быстро. Фрау Фибих семенила за мной. Я слышал ее всхлипывания. Черт с ней, пусть идет следом. Поглядит, как я поймаю ее сокровище. Если поймаю, конечно. Она видела первый акт пьесы — как он поймал меня. Будет справедливо, если увидит и второй.
Я осторожно двигался по проходам среди великого множества чемоданов — больших и маленьких, красивых и не очень, серых и цветных.
За пятым стеллажом я обнаружил Цирота.
Он затаился за одной из толстых бетонных колонн, которые стояли в восьми-девяти
Я прикинулся, что ничего не замечаю, пробежал еще шагов десять и крикнул совсем в другую сторону;
— Выходите, Цирот!
Фрау Фибих остановилась вблизи колонны и глядела на меня. Уж не знаю, обнаружила ли она своего дружка. Не обращая на нее внимания, я спокойно и нарочито небрежно вернулся к убежищу Цирота и, приблизившись, одним прыжком очутился за колонной.
— Петер! — крикнула фрау Фибих, но было уже поздно. Я перехватил руку Цирота, который хотел ударить меня, заломил ее за спину и только собрался вытащить этого субъекта на свет божий, как вдруг фрау Фибих отчаянно вцепилась в меня, будто кошка.
— Отпустите его! Отпустите! — закричала она. — Это я во всем виновата!
Я от неожиданности выпустил руку Цирота и довольно глупо спросил:
— Как это вы? Почему вы?
Я успел заметить, что Цирот поднимает дипломат, который лежит рядом с ним на полу.
Фрау Фибих прикрыла глаза. В неверном неоновом свете лицо ее казалось бледно-зеленым, с лиловыми пятнами, как у утопленницы.
— Отвечайте же!
— Я одна виновата! — прошептала она, пошатнулась, опустилась на ближайший чемодан и безудержно зарыдала. Слезы ее капали прямо на голову льва, красовавшегося на наклейке. Льва окружала надпись «Лахор. Пакистан». Я поднял взгляд на Цирота. Тот исчез.
— Это ужасно! — билась в истерике фрау Фибих. — Смерть его жены у меня на совести!
Она никак не могла найти носовой платок. Я протянул ей свой и спросил:
— Когда вы вернулись из Йелсы?
Она выпрямилась:
— Из какой еще Йелсы?
— Вы должны были уехать из Йелсы позже меня, но раньше Цирота!
— Я не была ни в какой Иелсе! — воскликнула она.
— Не были? — Я даже ущипнул себя за руку. Может, у меня начались галлюцинации? Ведь она сама только что призналась… — Но как же вы убили фрау Цирот, если вы не были в Йелсе?
— Я не убивала ее! — Она испуганно уставилась на меня широко открытыми глазами.
— Мне кажется, я схожу с ума, — совершенно искренне признался я. — Вот только что вы заявили, что смерть жены Цирота у вас на совести.
— Потому что это я вынудила его. Он сделал это только из-за меня. — Она опустила голову и снова принялась рыдать. Дружок ее, понятное дело, уже успел убежать неизвестно куда.
Да, пожалуй, мне пора подавать рапорт о переводе в другой отдел. По борьбе с мелким мошенничеством, к примеру. Впрочем, если тебя способна одурачить рыдающая женщина…
Но я поспешил с выводами: из ворот, выходивших на летное поле, показался Цирот. Он шел не один. Его сопровождал верзила-полицейский. Их связывали
неразрывные узы: на левом запястье Цирота и на правом у полицейского были застегнуты стальные наручники.— Петер… — обмерла фрау Фибих, убедившись, что ее спасательная акция потерпела крах.
— Вы не имеете права арестовывать меня! — злобно прошипел Цирот.
— Вы, наверное, шутите. Незаконно лишаете свободы передвижения комиссара полиции… Одного этого пока хватит, чтобы задержать вас. А об убийствах мы еще поговорим позже, в спокойной обстановке, за чашечкой кофе.
— Об убийствах? Да вы с ума сошли! — засмеялся он, но смех его прозвучал как-то фальшиво.
Фрау Фибих плакала, прислонясь к колонне.
— Радуйтесь, что все так кончилось! Могло быть хуже.
— Я люблю его! — тихо сказала она.
На это я ничего не ответил.
Пассажиры у стойки молча смотрели, как мы проходили мимо них: Цирот, прикованный наручниками к двухметровому полицейскому, следом безутешная фрау Фибих, затем я и, в завершение процессии, второй полицейский с черным дипломатом, который — я не сдержал своего любопытства — действительно был набит пачками денег. Сто пятьдесят тысяч купюрами по сто и пятьдесят марок. Целая куча денег.
Из полиции мы отправили фрау Фибих домой, приставив свою сотрудницу, чтобы она была рядом, когда пройдет шок. Двух покойников в этом деле более чем достаточно.
Затем мы принялись за Цирота. Шеф допрашивал его лично. Я сидел рядом, записывал все на магнитофон и вел протокол. Поначалу Цирот упирался, как козел. Допрос продолжался без перерыва почти восемь часов. Наконец, высокомерие Цирота сменилось неуверенностью и беспокойством. В один момент я даже готов был пожалеть его, но затем вспомнил об убитых, представил Франциску на тюремных нарах, и жалость сразу прошла.
Заставить Цирота признаться оказалось необычайно трудно. Предъявить можно было двоеженство — по меньшей мере, весьма сомнительное, темную историю со страховками и его реакцию на мое появление в доме у фрау Фибих. Более весомых улик у нас не было, а утверждение фрау Фибих, что он убил жену ради нее, ровным счетом ничего не стоило.
Совершенно неясна была причина, которая заставила Цирота убить Ладике, если он и в самом деле убил его.
Цирот признал, что имел связь с фрау Фибих и обещал жениться на ней, но не придавал всему этому особого значения. Он объяснил, что семейная жизнь у него не задалась. Он, разумеется, отрицал, что застраховал жену с целью убить ее, как и вообще какую бы то ни было свою причастность к убийствам.
— Я почти не знал Ладике! — повторял он. — Это сделала Янсен! Она ненавидела Ладике за то, что он бросил ее. Она ненавидела мою жену, потому что та была более удачлива. А когда узнала, что моя жена была свидетелем ее ссоры с Ладике — убила ее в Иелсе.
— Вы знали, приехав в Иелсу, что фройляйн Янсен тоже отдыхает там? — спросил шеф.
— Представления не имели! — сказал Цирот.
Я позвонил репортеру из бульварной газеты. К счастью, он оказался на месте. Я пообещал ему сенсацию, если он расскажет мне о содержании своей беседы с Ци-ротом накануне его отъезда в Югославию. Он согласился. За сенсационную новость эти типы готовы продать родную мать.