Моя прекрасная убийца [Сборник]

Кресло снова заскрипело: Силидж-Бинн медленно поднялся. Ссутулив спину, опустив руки чуть ли не до колен, он бесшумным пружинистым шагом подошел к двери, из которой появился в комнате, распахнул ее и сказал Джаггеру:

— Идемте.

Джаггер последовал за ним по узкому коридору. С одной его стороны была сплошная стена, а в ней — маленькое окошко во дворик. Джаггер глянул туда, но увидел только три мусорных бака и кошку возле них. С другой стороны в коридор выходили двери. Профессор прошел мимо первой из них, открытой. Джаггер без труда узнал лабораторию, каких много. Они остановились у следующей двери. Силидж-Бинн отомкнул ее ключом, и они вошли.

Комнатка была едва ли больше просторной кладовки. Окна отсутствовали, под потолком тускло светила лампочка. Вдоль стен стояли высокие стеллажи. Пахло сосновой смолой.

Здесь было так тесно, что Джаггеру и Силидж-Бин-ну пришлось встать совсем рядом. Джаггер ощутил близость тела этого человека, и ему почему-то стало неприятно.

Профессор, стоя спиной к двери, сделал странный в столь узком пространстве размашистый жест — вот, мол, смотрите. Комментариев не последовало.

Джаггер вначале поглядел на него, а потом перевел взгляд на стеллажи. Некоторые из полочек были пусты. На других ровными рядами стояли маленькие аккуратные ящички-кассеты. Он протянул было руку, чтобы взять одну — ту, что поближе, но остановился и вопросительно взглянул на Силидж-Бинна. Тот лишь кивнул, не прекращая жужжать. Джаггер взял кассету. Она была не только крайней, но и стояла немного в стороне от других.

Кассета оказалась неожиданно тяжелой. Наверное, бронзовой. Она напомнила Джаггеру те урны, в которых хранится прах покойных после кремации.

Чуть повыше маленького замочка на кассете он увидел табличку с гравировкой. Он повернул ее к свету и разобрал написанное:

«Майкл Джаггер 1928–1966 МПР»

Словно горячая, удушливая волна, нахлынули воспоминания: он копает свою собственную могилу. Майкл снова, как наяву, ощутил боль от ударов прикладами: сил оставалось немного, и быстрее копать он просто не мог…

Скрипучий смех Силидж-Бикна вернул его к действительности. Рука, покрытая коричневыми пятнами, взяла у него кассету.

— Так, невинная шутка, — проблеял профессор, — не особенно со вкусом, но вполне безобидная. Совершенно безобидная.

Джаггер молча глядел, как Силидж-Бинн ставит урну на полку. Его охватила невероятная злость. Что за выродок! Мразь.

Силидж-Бинн, который явно не заметил, какой эффект произвела его «невинная шутка», потянулся за другой кассетой.

— Мы выгравировали на кассетах имена всех кандидатов, — сообщил он. — Знаете, очень интересный психологический тест. Реакция сразу говорит о многом.

На этот раз на кассете было начертано:

«Алистер Биддл-Джонс 1916–1965 МПР»

Джаггер вопросительно посмотрел на профессора.

— А вот это уже не шутка, — сказал тот на удивление сухо, голосом еще более высоким, чем обычно. — Здесь и в самом деле прах человека.

Помолчал и добавил:

— Невелика потеря для потомков. В самом деле, небольшая потеря.

Профессор достал из кармана маленький ключик и открыл им замок. Крышка кассеты с легким шумом поднялась. Это произошло так быстро, что Джаггер даже не успел представить, что сейчас увидит. Но к тому, что он увидел, подготовиться все равно было невозможно.

В кассете находился маленький полиэтиленовый пакетик, перехваченный красной резинкой. В пакетике был темный порошок, похожий на пудру.

Растворимый кофе — ни дать, ни взять, подумал вдруг Джаггер. Вот, стало быть, как это выглядит.

— Вот, стало быть, как это выглядит, — сказал он вслух, сам не ожидая от себя такого. Голос его прозвучал хрипло. Да. От таких шуточек сразу не оправишься.

— А вы что, никогда не видели, как выглядит пепел человека после кремации? — спросил Силидж-Бинн таким тоном, каким мог бы спросить: вы что, никогда не видели снега? Или моря. Или телевизора.

Джаггер покачал головой.

Профессор закрыл крышку кассеты, запер ее и поставил на полку.

— Земля — к земле, пепел — к пеплу, прах — к праху, — сказал он.

Его выпяченная нижняя губа стала еще более влажной. В уголках рта появилась слюна.

Профессор снял со стеллажа еще несколько кассет. Поднося их одну за другой к носу Джаггера, он читал фамилии, выгравированные на табличках.

— Хартли. Гадд. Бариш. Фармило. В высшей степени достойные люди.

Он засмеялся как-то нехорошо и отошел к полке. Джаггер, воспользовавшись моментом, выскользнул в коридор. Профессор тоже вышел из кладовой, аккуратно погасил за собой свет и запер двери. Потом повел Джаггера в лабораторию, где уселся на табурет и, всецело погрузившись в созерцание какой-то пробирки, где было нечто, напоминающее засохшую кровь, сказал:

— На место, о котором говорилось в объявлении, кроме вас, прислали заявки двадцать семь претендентов. Я, собственно, ожидал большего. Думал, придут сотни писем. У всех двадцати семи великолепные рекомендации, отменное воспитание и блестящее образование, а также огромный интерес к работе, хотя ни один из них и понятия не имел, в чем она, собственно, будет заключаться. И все хохотали, как сумасшедшие, прочитав на урнах для праха свои фамилии.

Он внимательно поглядел на Джаггера.

— А чем, спрашивается, вы лучше остальных двадцати семи? Почему я должен отдать это место вам?

— Я тоже не нахожу у себя никаких особенных преимуществ, — ответил Джаггер. — Даже если бы у меня н было жгучее желание получить эту работу. Но ведь я еще и не знаю, хочу ли я ее получить. Не знаю даже, в чем она заключается.

Силидж-Бинн по-прежнему разглядывал свою отвратительную пробирку. Он, казалось, пропустил последнее замечание Джаггера мимо ушей.

— «Я — Смерть, уносящая все. И я же — Первоначало, откуда все происходит», — продекламировал он, швыряя пробирку на пол. Та со звоном разлетелась на куски, но профессор уже глядел совсем в другую сторону. Потом как-то странно причмокнул. — «Лишь некоторые наделены знанием, остальным вовек суждено ходить в подручных». Мне достаточно знать, что вам достаточно разрешения действовать. Почему я должен отдать это место вам, а не одному из остальных двадцати семи? Потому что вы — человек действия и любите дорогие вещи. Потому что вы — человек, способный пойти ва-банк. Потому что вы разговариваете, думаете и действуете не так, как эти другие. И потому, что вы принесли мне знамение.

— А что я принес? — с интересом спросил Джаггер.

Силидж-Бинн с торжественным видом встал.

— «Дабы спасти добрых и изгнать злых, дабы воздвигнуть в мире царство справедливости, явился я». Вы тоже читали «Бхагавад-Гиту». И вы пришли ко мне, просто не могли не прийти, как придут в конце концов все другие, и не суть важно, насколько разной будет стезя их. «Я — Смерть и Вечный Свет, то, что существует, и то, чего не существует. Смерть приходит, обрывая жизнь, но из смерти жизнь и рождается». Смерть будет вашим бизнесом, мистер Джаггер, но из смерти мира родится и расцветет мир новый.

Глаза профессора, обычно тусклые, сейчас пылали неземным огнем, дряблое и одутловатое лицо было полно жизни, а вся фигура так и излучала мощную энергию неведомо какой природы, когда он в возбуждении принялся метаться по лаборатории.

— Все люди жаждут бессмертия, — продолжал он выспренно. — Но лишь немногие надеются обрести вечную жизнь в этом материалистическом мире. Все величие античных героев забыто. Пирамиды обветшали, храмы рухнули. Но в нашем столетии, во времена, когда посеяны семена того, что уничтожит Запад, возник новый вид бессмертия. Будем называть его бессмертием в фантазии. Где-то есть человек, готовый отдать все свое состояние за то, чтобы его прах был развеян на Луне. Может, однажды его фантазии и сбудутся. Может, мы даже и поможем ему в этом — вы и я. Почему бы и нет? Но это — в будущем. У людей меньшего размаха и фантазии помельче. Им мы способны помочь хоть сейчас. Где бы вы хотели, чтобы пребывал ваш прах после смерти? На одной из величайших вершин мира? В полосе прибоя где-нибудь на необитаемом острове? У швейцарского озера? В африканской пустыне? Или в девственных лесах Ассама? Извольте, я берусь доставить его туда. Условие таково: вы платите сейчас, мы обслуживаем вас позже.