Моя прекрасная убийца [Сборник]

Она замолчала, повернулась ко мне и спросила:

— У вас не найдется еще одной сигареты для меня?

— Ну, разумеется, — ответил я, протянул ей пачку и поднес зажигалку.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Мимо проплыла лодка с отдыхающими. Они пели, и похоже, были изрядно навеселе.

— Ну и вот, — продолжала она спокойно, почти бесстрастно. — Он заявил, что ребенок нам сейчас совсем некстати. Именно так и выразился. Совсем некстати. Он поднялся с постели и холодно сказал: «Ты должна избавиться от него, малышка. Вот адрес». Прежде чем я успела прийти в себя, он уже оделся и добавил: «Что касается расходов, я возьму их на себя, разумеется». Я не помнила, как вышла из этой квартиры. Но вернувшись домой и осознав, что произошло, я поклялась убить его.

Значит, это все же была она? Я совершенно растерялся.

— А теперь он и в самом деле убит, — сказала она тихо, почти с удовлетворением. — Но убила его не я. В конце июня я сделала аборт. Это было ужасно. Потом мы встречались на работе несколько раз. Я написала ему записку, в которой потребовала оставить меня в покое. Потому что он буквально не давал мне проходу. Все время звонил и даже имел наглость написать, что мы все же должны «оставаться друзьями». Оказывается, я неправильно его поняла, и так далее. Наверно, его самолюбие было задето. Только один раз у меня был с ним разговор, в прошлую субботу. Он заступил мне дорогу и сказал: «Если ты ко мне не вернешься, малышка, я разделаюсь с тобой, поняла? Я расскажу про твой тайный аборт, и ты сядешь в тюрьму! Подумай об этом! Я не позволю так со мной обращаться!» Я была готова его убить на месте и убила бы, если б под рукой оказалось что-нибудь подходящее, хоть перочинный нож. Но кто-то показался в глубине коридора. Я только процедила: «Оставьте меня в покое, негодяй!» Мне очень хотелось плюнуть ему в физиономию, но получилось бы чересчур театрально. Ну, вот. А теперь он мертв. Его убили почти сразу же после нашего разговора, в воскресенье вечером, в конторе универмага. Но это была не я.

Она повернулась ко мне, несколько секунд молча смотрела мне в лицо, и вдруг в ее глазах мелькнул страх.

— Но… Но поверьте же мне! Это сделала не я!

— Я верю вам, Франциска!

Она заплакала.

Я все же решился положить руку ей на плечо.

— Спасибо, — всхлипнула она. — Теперь вы знаете всю эту гнусную историю. Собственно, как это вышло, что я вам все рассказала? И почему вы не уходите? Уходите же! — Она закрыла лицо руками и зарыдала.

Я гладил ее по спине, пытаясь успокоить.

— У меня сделали обыск, — сквозь слезы сказала она. — Конфисковали все: письма, дневник, даже мой костюм, потому что на нем оказались пятна крови. Я поранила палец замком, когда закрывала чемодан. Обо всем уже написано в газетах. От этого можно… можно… с ума сойти…

Так мы просидели минут десять. Она — закрыв лицо руками, и я — осторожно обнимая ее плечи. Вдруг она опустила руки и поглядела на меня.

— Не пойму, почему меня не арестуют. Считаютубий-дей и оставляют на свободе. У вас это укладывается в голове, господин Клипп?

И тут же, не переводя дыхания, спросила изменившимся голосом:

— Как вас зовут?

— Лео, — сказал я.

— Лео, — повторила она. — У вас это укладывается в голове, Лео?

— Это свидетельствует о том, что вас только подозревают, но не имеют ни улик, ни доказательств. А так как у Германии с Югославией нет договора о выдаче преступников, на основании одного лишь подозрения, которое нельзя обоснованно доказать, вас не имеют права арестовать и выслать отсюда. Я могу предположить, что за вами наблюдают, то есть полиция Йелсы будет время от времени наводить справки о вашем местонахождении и занятиях. Они, наверняка, получат такое распоряжение от Интерпола, но без пояснений, зачем требуется такая информация. Дирекции гостиницы поручат доложить в полицию, если вы вдруг вздумаете уехать или еще что-нибудь. Но вы можете прожить здесь в такой ситуации хоть до ста лет, если в Гамбурге не найдут доказательств: свидетеля убийства, ваших отпечатков пальцев на трупе… А до тех пор в соответствии с международным правом с вами ничего не может произойти…

Я поздно спохватился, что объясняю чересчур профессионально, и испугался. Но Франциска была слишком расстроена, чтобы что-то заметить.

— Значит, если бы я в субботу вечером уехала в отпуск не в Югославию, а в Баварию, или в Вестфалию, или вообще осталась дома, меня бы уже посадили в тюрьму?

— Очень может быть. Впрочем, я не знаю всех обстоятельств, я не знаю, что вам конкретно ставят в вину и какие имеются основания для подозрения в убийстве.

Конечно, я врал. А что мне оставалось? В гостинице, в моем чемодане, лежала газета со статьей об убийстве, а рядом с ней мое служебное удостоверение и документ на трех языках с требованием к властям оказывать мне всяческое содействие в работе. И копия фотографии Франциски. Но чтобы сейчас, прямо здесь объявить: «Я, Лео Клипп, полицейский, командирован, чтобы привезти вас домой!» Нет, это было выше моих сил.

Я раскурил две сигареты, одну дал ей и с трудом заставил себя убрать руку с ее плеча…

Она курила и смотрела на море. С востока потянул ветерок, и луна, словно шарик от пинг-понга, запрыгала по волнам. На той стороне бухты гасли окна. Я украдкой взглянул на часы. Они показывали двенадцать.

— Не знаю, что будет дальше, — медленно произнесла она после долгого молчания.

Я тоже не знал.

Она встала, быстро подошла по камням к воде. Секунду постояла неподвижно, и вдруг, стремительно подняв руки, сдернула с себя серебристое платье. Под ним оказались белые трусики и бюстгальтер. Она наклонилась, зачерпнула воду и плеснула себе на плечи…

— Франциска, — крикнул я, но она уже бросилась в воду и поплыла, гребя сильно и резко.

— Сумасшедшая! — вырвалось у меня. Но я мог ее понять. Она хотела смыть с себя страх, избавиться от ужасных воспоминаний. Я решил — пусть побудет наедине с собой — и встал, чтобы принести из отеля свой купальный халат. Она наверняка замерзнет, когда выйдет из воды. Я прошел мимо ресторана, где еще вовсю веселились, взял в номере халат и через три минуты снова вернулся к морю. Франциска уплыла уже далеко. Так далеко, что у меня перехватило горло. Я рванулся вниз по каменной лестнице — туда, где на причале стояли лодки, прыгнул в одну из них, непослушными руками отвязал цепь, схватил весла и что было сил погнал лодку туда, где едва виднелась девичья головка.

— Франциска! — закричал я.

Но она не могла или не хотела меня услышать. Я греб изо всех сил. Было очень трудно держать курс, потому что Франциска уже уплыла за пределы бухты, и я несколько раз терял ее из вида среди волн, которые в открытом море были значительно выше. И все же я постепенно догонял ее. Нас разделяли всего какие-нибудь пятьдесят метров.

— Франциска! — крикнул я снова и вытер пот, заливающий глаза. — Не делайте глупостей! Плывите сюда!

И в этот миг я заметил то, что заставило меня похолодеть: среди освещенных лунным светом волн появился черный треугольный плавник и стал быстро приближаться к Франциске!

— Франциска! — крикнул я и, как безумный, заработал веслами. Греб и вопил:

— Акула! Акула!

— Помогите! — закричала Франциска. И снова:

— Помогите!

Я греб из последних сил. Руки мои, казалось, выскочат из плеч. Наконец я поравнялся с ней. Недалеко, метрах в десяти от нас, воду рассекал акулий плавник.

— Хватайся! — крикнул я, упершись ногами в борт лодки и протягивая ей руку, чтобы вытащить. Другой рукой она вцепилась в весло, которое выскочило из уключины и шлепнулось в воду.

— Давай, скорей! — Я ухватил ее под руки и попытался приподнять. Лодка сильно накренилась.

— Я не могу, — простонала она.

— Вперед! Закидывай ногу!! — командовал я.

Наконец ей удалось перенести ногу через борт лодки.

Акула была уже в четырех-пяти метрах. Страх придал мне силы. Одним рывком я втащил девушку в лодку, и мы без сил рухнули на дно между сиденьями. Лодка сильно раскачивалась, зачерпывая воду.

— Все о’кей, — сказал я, тяжело дыша, и посмотрел за борт. Хищница плавала метрах в десяти, рядом с ней дрейфовало наше весло. С трудом удерживая равновесие, я пробрался на корму, взял халат и бросил девушке.