Моя сумасшедшая

Одним движением она извлекла из замшевой сумочки запечатанный конверт, сунула его Юлии и тут же взмахнула надушенным кружевным носовым платком, слегка коснулась виска, вернула на место и щелкнула замком сумки. При этом, не отрывая взгляда от сестер, она продолжала:

— Согласитесь, у Вероники прелестный дом!.. И она проговорилась, что когда-то он принадлежал вашим родителям… Вы, София Дмитриевна, кажется, живете в Париже — я не ошиблась?

— Не имеет значения, — Юлия начала нервничать: разговор казался не просто глупым, а крайне подозрительным. Подхватив сестру под руку, она прижалась к ней потеснее. — От кого это письмо?

— Мне, видите ли, в свое время довелось поездить по миру… Нет-нет, отправителя я не знаю. Просто выполняю дружескую просьбу. Один знакомый просил передать этот конверт кому-нибудь из Рубчинских… Из числа самых удачных были, помнится, гастроли в Харбине, в Москве, пожалуй, еще в Одессе… Уже завтра я отправляюсь в Киев… — Лицо Суходольской снова сделалось похожим на маскарадную маску. — Мне пора!

— Позвольте, мы вас проводим! — встрепенулась Соня.

— А вот это лишнее. И вот еще что: Вероника убеждена, что мне зачем-то понадобился ваш парижский адрес. Не разочаровывайте мою старую подругу. Если вас спросят, скажите, что я его получила. — Перья на шляпке колыхнулись, и женщина, сохраняя каменную улыбку, исчезла между колоннами фойе.

Сестры переглянулись.

— Мне кажется, что от этого конверта нужно как можно быстрее избавиться, — прошептала Юлия.

— Где он?

— У меня в сумочке.

— Только не здесь. Позже, на улице. Порви и выброси.

— А если…

— Второй звонок! — схватив Юлию за руку, Соня потащила ее за собой. — И прекрати паниковать… Что за дикие мысли у тебя в голове, дорогая моя?

Однако Юлия и сама вскоре начисто забыла об этом странном знакомстве и о том, что лежит у нее в сумочке. Вячеслав Карлович и ее собственная реальность откладываются на завтра, а сегодня она совершенно свободна и принадлежит только себе. Она смотрела на сцену, не видя и не слыша того, что там происходит. И понимала, что уже никогда не будет такой счастливой, как в юности. Наивной и любопытной. Верующей. Что разлюбила театр, охладела к музыке, перестала доверять словам. Не питает иллюзий по поводу собственной жизни. Лжет себе и близким и будет за это наказана…

Со сцены прозвучала какая-то реплика, вспыхнул смех в полутемном зале, публика зашумела; Юлия вздрогнула и очнулась, услышав гром аплодисментов и редкие свистки…

Когда спектакль окончился, она задержалась в фойе, ожидая сестру, убежавшую попрощаться с Ярославом и актерами, — день ее отъезда приближался. Накинув жакет на плечи, Юлия в нетерпении прохаживалась перед входной дверью, когда ее негромко окликнули. Она обернулась — перед ней стоял Казимир Валер.

— Вы? — растерялась Юлия.

— Смотрел только на вас, пани, — отворачиваясь и будто через силу, проговорил он. — У вас такое лицо…

— Почему-то я решила, что вы не придете. Какое?

— Кроткое и печальное. Юное. И отчаянное. Таких уже не бывает… Дивовижно!

— О чем вы, Казимир?

— Обо всем сразу. I ця маячня на сценi…

— Вот так настроение у вас, Казимир! А знаете что, — вдруг, лихорадочно спеша, словно отрезая себе путь к отступлению, проговорила она, — мне кажется, мы с вами сегодня еще увидимся. Я провожу сестру, и сразу — к вам. Помните: картина. Вы обещали…

— Нет. Ничего я не обещал.

— Это же совсем рядом!

— Не треба цього.

— Почему?

— Только не сегодня.

— А когда?

— Не знаю. Я пришлю ее вам. Когда скажете.

— Не пришлете. И все равно я приду.

— Нет, Юлия. Это никому не нужно. Ни вам, ни мне.

— Неправда, — волнуясь, повторила она. — Вы так не думаете. Что плохого, если мы чуть-чуть побудем вместе?

Он молча отвел взгляд. Потом недоверчиво усмехнулся и проговорил:

— Я отложил для вас одну старую работу. Можете взять, когда захотите…

Отец и мать их ждали. Отец чувствовал себя получше — читал у себя в комнате. Соня сразу же взялась твердой рукой укладывать сонного Макса. Юлия ждала у окна, когда сестра окликнула ее:

— Ты еще не уходишь? Может, останешься ночевать?

— Соня, мне нужно домой, — Юлия смешалась. — Видишь ли…

Она остановилась, чувствуя, что не в состоянии лгать.

— Ты избавилась от конверта?

— Что?.. Господи, да я о нем совсем забыла!..

— Что с тобой происходит, Юлия? Ты сегодня какая-то странная. То отмалчивалась, то вдруг накричала на извозчика. На тебя так подействовал театр?

— Парень грубил, и к тому же был пьян…

— Спасибо, что подвез — народу столько, все «ваньки» нарасхват… Давай эту цидулку сюда, я сама сожгу.

Юлия взяла с подоконника сумочку. Конверт при ближайшем рассмотрении оказался плотным, необычной формы, из какой-то светло-серой, ворсистой, похожей на ощупь на замшу, бумаги. Такой она никогда не видела. Вдобавок он был потертым, будто его долго таскали в кармане. Ни адреса, ни каких-либо других надписей не было.

— Ну же, — нетерпеливо потребовала сестра.

— Погоди, Соня, — сказала она, надрывая уголок. — Нужно все-таки взглянуть…

Первым, что она оттуда достала, оказалась фотография мужчины, женщины и двух детей: мальчика лет шести и разряженной в пух и прах крохотной девчушки. Она едва сдержала приглушенный вскрик, мгновенно узнав на снимке лицо брата — слегка постаревшего, но совершенно не изменившегося. Те же бешеные глаза, высокие скулы, волнистая прядь, падающая на висок…

Юлия торопливо разорвала конверт и выхватила сложенный вчетверо исписанный листок. Скользнула взглядом вниз — туда, где должна стоять подпись, и протянула сестре.

— Соня, прочитай, пожалуйста, здесь темновато, у меня в глазах все расплывается…

«Дорогие мои, единственные! Это письмо доберется до вас только весной. Ему предстоит долгий путь, и я очень надеюсь — оно найдет вас. Я знаю, что София живет во Франции, но связаться с ней мне было бы еще труднее, чем передать весточку на родину. Не буду утомлять вас рассказами, через что мне пришлось пройти — важно другое: я жив, здоров и на коленях прошу у вас прощения за все страдания, которые я вам причинил…»

— О Господи! — прошептала Соня. По щекам у нее текли слезы. Юлия осторожно взяла у нее письмо и продолжала:

«…Я ничего не забыл. Часто вспоминаю наш дом в деревне, сад, галерею, увитую виноградом, и мост через речушку, где я однажды, возвращаясь со станции босиком, загнал занозу в пятку, да так, что маме пришлось поднимать среди ночи доктора Кислинского. Юля в одной ночной рубашонке подслушивала у двери моей комнаты, а после не могла уснуть до утра. Как она там, наша младшая? Мне больно оттого, что я не могу с вами увидеться, но иногда во мне рождается надежда, что это не навсегда, что мы когда-нибудь встретимся и я смогу сказать, как я вас всех люблю…